Два подсвечника

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

добавленная переводчиком

и содержащая историю

двух подсвечников, к делу

не относящуюся, а также

историю свертка с

рукописью, прямо

относящуюся к делу, но

еще его не

рассказывающую, а также

некоторые соображения

и объяснения, которые

торопливому читателю

покажутся

малозначительными,

а потому свободно могут

быть им опущены.

Переводчик, как и все нормальные читатели, терпеть не может предисловий. Они всегда чужеродны произведению и попросту бесполезны. Однако предисловия у нас крайне распространены. Не редки случаи, когда книжку, а то и брошюрку снабжают двумя предисловиями – один автор чего-то недотолковал, дотолковывает второй. Читателя пичкают предисловиями и послесловиями, примечаниями и комментариями, ссылками и объяснениями. Читателю указу ют перстом: здесь, мол, автор не понимает, здесь он искажает, а вот здесь, несмотря на свою тупость и ограниченность, он говорит и описывает правильно… Слово «правда» в таких случаях употребляется редко, чаще «правильность». Корень у этих слов один, а смысл разный. Если первое предполагает факт, как он есть, то второе – как этот факт надлежит толковать…

Редакторы забыли одну простую истину: заставить читать то или это, понимать только так и не иначе – нельзя. Читатель попросту не послушается. Он читает лишь то, что ему интересно, и никакими предисловиями, никакими силами нельзя заставить его читать самую правильную книгу, если читать ее скучно.

Несмотря на все сказанное, переводчик все-таки снабжает книгу главой-предисловием, но сразу оговариваясь: читать эту главу не обязательно. Он не собирается в ней что-либо объяснять читателю или наставлять его, кого-то или что-то осуждать или, напротив того, восхвалять. Он просто считает себя обязанным рассказать, как и почему появилась эта книга. Торопливый читатель может ее спокойно пропустить. Но если книга эта привлечет его, а необыкновенная жизнь и трагическая судьба ее героев тронут его сердце, он и сам захочет вернуться к первой главе, в которой рассказывается история двух бронзовых подсвечников и свертка в полуистлевшей парусине, благодаря которым все и появилось на свет.

Мой друг Владимир Васильевич К. был чудаком и неудачником. Сама по себе история его заслуживает отдельного описания, и, кто знает, если силы и неумолимо приближающиеся сроки позволят, я когда-нибудь расскажу и ее. Познакомились мы за четыре года до войны на подмосковном заводе, где оба в ту пору работали, и сразу подружились. Дружба была истинно мужской, без каких-либо сантиментов, мы даже не перешли на «ты», не ощущая в том потребности, но все свободное время не расставались. Он, закоренелый русак, называл меня почему-то на украинский лад Миколой, я для краткости звал его ВВ. Война разметала нас в разные стороны. После войны он оказался во Львове, я – в Киеве. Мы не переписывались. Но каждый раз, когда ему случалось ехать в командировку в Москву, он ухитрялся выкроить денек, чтобы заехать к нам. И тогда, как водится, шли неостановимые разговоры обо всем сразу. Весь день и до утра. Вот так однажды, по обыкновению не предупредив, он ввалился с поезда к нам и попал на серебряную свадьбу. ВВ переконфузился, оправдывался, что он не знал, что он бы… Словом, подарок за ним…

В очередное внезапное появление он еще с порога закричал:

– Я всегда опаздываю… Даже опоздал родиться. Но – наверстываю, если удается… Словом, вот мой подарок к вашей серебряной…

В продолговатом свертке оказались два великолепной работы бронзовых позолоченных подсвечника. Несомненный ампир. Превосходные и абсолютно ненужные вещи. Кому могут понадобиться, как бы ни были они хороши, ампирные подсвечники, если повсюду электрический свет и даже трубки «дневного света»? Но ВВ был неисправим, всю жизнь он собирал ненужные вещи. Иногда среди них попадались красивые. Должен признаться: после отъезда ВВ красивая ненужность оказалась в старом сундуке, в который складывались неведомо зачем хранимые вещи. В душе ли, в доме ли – у каждого есть такой сундук…

Во втором свертке, после того как я снял оберточную бумагу, оказалась увесистая рукопись, завернутая в полуистлевшую парусину. Толстая, разбухшая от влаги бумага пожелтела, была тронута плесенью и крошилась при неосторожном прикосновении. Рукопись не имела титульного листа, с отступом в четверть страницы начинался латинский текст.

– ВВ, что это такое?

– Не знаю.

– ?!

– Видите, Микола, эта штука попала ко мне случайно. То есть не совсем случайно, а получилось такое стечение обстоятельств. Ну, и не без случайности. Хотя вы детерминист, в случайности не верите… В прошлом году у меня с путевкой не вышло, отдыхать я поехал в одно местечко под Львовом. Когда-то там был помещичий дом, а в местечке монастырь. Вернее, местечко выросло возле монастыря. Помещичий дом давно, еще в революцию, сгорел, а в монастыре теперь совхоз. В костеле склад, в трапезной – контора. Кельи полуразрушены. Начали там строить коровник, не хватило кирпича. Попробовали разбирать кельи – куда там! Монахи строили на века. Лом не берет. Хоть взрывай. Ну, взрывать не стали, а пригнали бульдозер, тот поднатужился и развалил остатки обители. По неистребимому любопытству и от нечего делать я за этим мероприятием наблюдал. Картина, скажу вам, грустная: