Плодотворный поиск

Г. Гашаров, Лезгинская ашугская поэзия и литература. Дагестанское книжное изд-во, Махачкала, 1976, 160 стр.

Дагестанское литературоведение наших дней переживает этап интенсивных поисков. Осмысление множества новых фактов, документальных данных раскрывает перед исследователями картину, характеризующую национальное наследие народов гор как глубокое, самобытное явление и в то же время как органическую составную часть мирового художественного опыта.

Творчество лезгинских, точнее, южнодагестанских поэтов XVIII – начала XIX века, – поэтов и одновременно исполнителей собственных произведений, впоследствии закрепившееся в истории литературы под названием поэзии ашугов, – объект многолетнего собирательского и исследовательского труда Г. Гашарова, автора книги «Лезгинская ашугская поэзия и литература». Сложность поставленной проблемы заключалась не только в теоретической неразработанности ее применительно к данному региону, но также в постоянно ощущаемой учеными недостаточности текстового и биографического материала, в плохом (если не полном отсутствии) представлении о предшествующих и сопутствующих историко-культурных явлениях, в необходимости преодоления многих укоренившихся предрассудков. Немало этих опасностей, явных или скрытых, автору книги удается избежать именно благодаря близости к источникам, тщательным поискам и изучению фактов.

Изложение главной темы начинается творческими портретами Режеба из Ихрека, Эмина из Ялцуга, Лезги Ахмеда, Саида из Кочхюра. По крупицам собранные сведения о времени, о личности и судьбе каждого, собственные записи их произведений, свод разновременно осуществлявшихся публикаций и их анализ буквально возрождают из небытия безнадежно утраченные, казалось бы, богатства национальной истории и культуры.

Г. Гашаров стремится выявить особенности и общие черты творчества поэтов, находит литературные соответствия и параллели в поэзии народов Дагестана, Закавказья, Средней Азии, Ближнего Востока. В результате каждый автор предстает перед читателем в своеобразии своей творческой индивидуальности, с собственной манерой письма, мерой опыта, таланта.

Ашугская классичность Режеба, книжность Эмина, фольклорность Саида – особенности, могущие лечь в основу самых предварительных характеристик. Вместе с тем Г. Гашаров показывает, что четыре поэта составляют некое «стилевое течение», «творческую традицию» устной поэзии, которая, неся печать индивидуального творчества (в отличие от фольклорного, коллективного), имеет свою специфическую тематику, жанры, поэтику и свое «особое отношение» к действительности» (стр. 70).

Следующий раздел, «Поэтика и жанровое своеобразие ашугской поэзии», является своего рода поверкой локального материала известными мировыми поэтическими системами певцов-импровизаторов. В Область сложных и спорных вопросов фольклористики и литературоведения Г. Гашаров вступает с четко обозначенной собственной позицией. Ссылки на работы кавказоведов и ориентологов, подчеркивающих международный аспект темы, способствуют уточнению концепции исследования.

Ашугство, как и основная его стиховая форма – гошма, еще до проникновения в Дагестан прошло сложный, многовековой путь развития, совершенствования. Ашугом звался Саят-Нова, превративший, по выражению В. Брюсова, ремесло народного певца в высокое призвание поэта. Гошма и близкие ей формы встречаются в литературах народов Ближнего Востока, Малой и Средней Азии, у провансальских трубадуров и немецких миннезингеров. В процессе шлифовки гошма достигла высокой композиционной стройности: поэтапно, «ступенчато» развивающаяся мысль заставляет вспомнить европейский сонет.

Проведенный автором обстоятельный сопоставительный анализ текстов, исполнявшихся на поэтических состязаниях дагестанских певцов с закавказскими, наглядно показывает соразмеримость уровней культур, ту самую, что служит, важнейшим условием реального их взаимодействия. Тезис этот особенно существен для нашего случая. Последующее засилье так называемого «восточного элемента» заслонило от взоров исследователей самобытно-местные процессы поэтической, литературной жизни. Анализируя эти процессы, автор приходит к выводу, что «выделение творческой индивидуальности певца из безымянного коллектива, отделение литературы от фольклора у лезгин, как и у других народов… по всей вероятности, относится к раннему средневековью» (стр. 156). Второй его тезис, имеющий принципиальное значение: «Ашугская поэзия, возникшая из безымянного народного творчества, больше тяготеет к профессиональной литературе, чем к фольклору. С первой ее сближает творческая индивидуальность и осознанное авторство, а со вторым – форма сложения и бытования песен» (стр. 70).

Полемичные по отношению к устоявшимся представлениям выводы Г. Гашарова не просто смелы, но и справедливы. И это подтверждают новейшие, буквально сегодняшнего дня, обретения дагестанского литературоведения, касающиеся аллегорической поэзии и прозы. Направления литературы, создававшиеся в Дагестане XVII-XVIII веков безымянными проповедниками оппозиционного к ортодоксии суфизма и поборниками «обновляемого шариата» – «закона чести и достоинства» (Мухаммед Кудутлинский, Мухаммед Убринский, Давуд Усишинский и др.), – первая ступень на пути демократизации, приближения литературы к решению насущных проблем общественного и национального развития, формирования новой этической философии. В условиях борьбы за раскрепощение разума и чувства современника литература насыщалась чертами сатиры. Свойственное учению суфизма неприятие жестокости, насилия, культивируемая аскетическим его изводом идея бедности, личной непритязательности играли большую роль в развитии идей социального протеста. Славословия мистиков оказали сильное влияние на язык любовной лирики, которая в свою очередь укрепляла идею ценности человека, его чувственной природы. Классический пример – наследие знаменитого турецкого суфийского лирика Юнуса Эмре (конец XIII – начало XIV века). Литература, известная под названием «народно-суфийской» («халк тасаввуф эдебияти»), питалась образами и выразительными средствами фольклора. Популярность фольклорных форм была причиной возвращения многих образцов этой литературы – путем реальной, жизненной их трактовки – к народу. Сходной оказалась судьба лезгинских легенд и преданий, циклизовавшихся вокруг личности народного богатыря Шарвили, освященной ахтынскими¹ суфиями.

В произведениях лезгинских поэтов-певцов XVIII – начала XIX века Г. Гашаров выявляет тесную переплетенность любовной, социально-обличительной и философской тематики, народность и индивидуальность творчества. Он показывает, как все более отчетливо обозначается в ашугской поэзии миссия своеобразного просветительства, этического и эстетического воспитания масс.

Попытка осмысления исторического места демократической поэзии Южного Дагестана в общелитературном процессе подтверждает обозначенную в исследовании, во не получившую, к сожалению, достаточного развития мысль о том, что определение «ашугство» – неточно; оно переносит представление о части, об одном из питательных источников, на явление в целом. Отсюда проистекает некоторая путаница формулировок. Так, фиксируя факт последующего размежевания в среде ашугов, Г. Гашаров замечает: «Одни из них превратились в бродячих, другие же – слились с литературой. И ашугская поэзия во второй половине XIX века обретает новое качество-литературность. Этот процесс, как это мы пытались показать, начался еще раньше – в XVIII веке» (стр. 78). Тем не менее термин «ашугство» Г. Гашаровым здесь сохранен.

Вторая глава книги, «Традиции ашугства в творчестве профессиональных, поэтов», состоит из трех разделов – творческих портретов Етима Эмина, Гаджи Ахтынского, Сулеймана Стальского. Глава эта, в силу объективных исторических причин, весьма близка к уравнению со множеством неизвестных – таковы имена крупнейших творческих личностей Дагестана XIX – начала XX века, тех, чье арабо-персо-тюркоязычное литературное наследие находится все еще вне поля зрения исследователей: Мухаммед Ярагский, Мирза Али Ахтынский, Гасан Алкадари, Хаджи-Абдурахман Ахтынский, Хурюг Мулла… В этой главе, как и в еще не упоминавшемся здесь разделе «Фольклорные истоки ашугской поэзии», автор не пытается объять необъятное, отсылая читателя к соответствующей литературе. Понять это можно – ему важно сконцентрироваться на собственной проблеме. Но, сильный близостью к источникам, объективный в основных своих выводах, Г. Гашаров изменяет себе, доверчиво принимая очень спорные работы Б. Салимова и З. Ризванова по воссозданию поэтических сказаний, так же как и довольно устарелые представления о Етиме Эмине как о крестьянском поэте…

Ошибки такого рода издавна мешают воссозданию подлинной картины самобытного художественного процесса, в котором традиция поэтического эпоса почти не обозначена, в котором литература на длительном историческом отрезке времени живет эстетикой и поэтикой просвещения, подтверждая свою сопричастность в восприятии действительности к всеобщему процессу эволюции (от созерцательности к конкретной предметности, затем к анализу, художественному обобщению и типизации). Классический период этой литературы, связываемый со временем капитализации окраин Российской империи (вторая половина XIX века), дал впечатляющую картину индивидуальных гражданских и национальных судеб – и дал ее прежде всего в сложном, полном непрекращающегося поиска, острого внутреннего драматизма творчестве Етима Эмина.

Эта сторона проблемы не обойдена Г. Гашаровым полностью, но внимание ей уделено явно недостаточное. С другой стороны, инерция укоренившихся представлений побуждает автора к явной переоценке изобразительных начал, мастерства реалистического бытописания поэтов. Все, что от эпоса, трудно девалось лезгинской лирике. Вот почему, например, заставлять Г. Ахтынского тягаться с М. Горьким в живописании картин нефтяного Баку – значит «играть против правил».

Рост самосознания масс выдвигает на авансцену наиболее демократические элементы поэтической культуры лезгин. Представители этой демократической культуры – прежде всего первый поэт-пролетарий Гаджи Ахтынский, сохраняющий еще кровное родство с крестьянством, и Сулейман Стальский, получивший особую популярность в нашей стране. Слово Г. Гашарова об Ахтынском – творческой фигуре, яркой, сложной, спорной – первое обстоятельное и спокойное в нашей науке. Однако главный герой главы – Стальский. Здесь сходятся все нити исследования. Проблема фольклоризма здесь, естественно, не снимается, но утрачивает свой абсолютный смысл, поскольку многие традиции фольклора уже задолго до Стальского были взяты на вооружение поэтами-профессионалами, представителями народа в литературе.

Анализ (очень важно, что анализируются оригиналы, подлинно авторские тексты, а не художественные переводы), данный в разделе «Традиции и новаторство в творчестве Сулеймана Стальского», устремлен к выявлению личностных начал, свойственных даже очень ранним, неизвестным читательской аудитории произведениям поэта. В прямой преемственности, в переосмыслении и обновлении поэтики, стиля, тем, идей, образов – во всем Г. Гашаров находит индивидуальную позицию Сулеймана Стальского.

Ведущийся в книге на широком историческом и географическом фоне разговор об ашугской поэтике фиксирует новую стадию в ее долгой биографии, стадию почти полного перехода к социальному, общественно-политическому наполнению. Разумеется, было бы желательно более пристальное внимание к проблеме лирического субъекта, индивидуально-авторского художественного мировидения. Однако этот недостаток, как и другие, на которых мы не останавливаемся в рамках этой рецензий, несправедливо было бы адресовать лишь одному конкретному автору. Автор книги рискнул ступить в область практически неведомую и вышел оттуда с собственным, самым первым впечатлением. Корректировка впечатлений – следующий этап исследования.

Важнейшее значение работы Г. Гашарова в том, что его опыт является одним из существенных звеньев развертывающегося повсеместно смотра «запасников» национальной культуры Дагестана. Смотра, устремленного не на поиски умозрительных типологических характеристик, а к воссозданию объективной картины национальной литературы. И удачи, и промахи Г. Гашарова отражают ход этой важной работы, проводимой научными силами республики.

г. Махачкала

1. Ахты – древнейшее поселение лезгин, бывший центр одного из «вольных обществ».[↩]