Поэзия отзвуков (Стихотворение Николая Заболоцкого «Гурзуф»)

Утром и вечером, в холод и зной,

Вечно мне слышится отзвук невнятный,

Словно дыханье любви необъятной,

Ради которой мой трепетный стих

Рвался к тебе из ладоней моих…

Не будет открытием сказать, что сегодня, как никогда, печатается огромное множество стихов гладких, «грамотных»… в которых и рифмы на место, и размер бойкий. Правда, среди этого необъятного моря по-настоящему волнуют лишь немногие произведения, а в них порой рифма обычна, размер традиционен. Как же отличить жемчужницу от пустой раковины, версификацию от поэзии? Секрет поэтичности кроется прежде всего в личности поэта. Подлинная поэзия – это производное большого таланта и не меньшей по своим масштабам личности. Истинный поэт живет в мире действительном и одновременно созидает другой мир, мир своих образов. Об этом «двоемирии» поэта прекрасно сказал Николай Заболоцкий:

Два мира есть у человека:

Один, который нас творил,

Другой, который мы от века

Творим по мере наших сил.

 

Несоответствия огромны,

И, несмотря на интерес,

Лесок березовый Коломны

Не повторял моих чудес.

 («На закате»)

В каждом стихотворении настоящего поэта отражаются особенности его творческого пути. Выявить их путем анализа одного шедевра представляется чрезвычайно интересной задачей. Попробуем и мы на примере только одного стихотворения Заболоцкого – «Гурзуф» – проследить его связи с разными сторонами творческой личности поэта, раскрыть процесс его возникновения и создания.

Стихотворение небольшое, всего двадцать строк.

В большом полукружии горных пород,

Где, темные ноги разув,

В лазурную чашу сияющих вод

Спускается сонный Гурзуф,

Где скалы, вступая в зеркальный затон,

Стоят по колено в воде,

Где море поет, подперев небосклон,

И зеркалом служит звезде, –

Лишь здесь я познал превосходство морей

Над нашею тесной землей,

Услышал медлительный ход кораблей

И отзвук равнины морской.

Есть таинство отзвуков.

Может быть, нас

Затем и волнует оно,

Что каждое сердце предчувствует час,

Когда оно канет на дно.

О, что бы я только не отдал взамен

За то, чтобы даль донесла

И стон Персефоны, и пенье сирен,

И звон боевого весла!

«Гурзуф» был написан в 1949 году. Навеяно стихотворение поездкой поэта по Крыму и Кавказу, которую он совершил в том же году вместе с семьей.

«Это была вторая поездка Николая Алексеевича в Крым, – рассказывает Екатерина Васильевна Заболоцкая, жена поэта. – Впервые он попал в Крым в 1930 году, жил в Феодосии, наезжая в Коктебель и Судак. В 1949 году мы вместе с детьми приехали в Гурзуф, к Томашевским, которые арендовали там маленький домик. Дом стоял в маленькой бухточке у самого моря. Море было так близко, что брызги его залетали в окно. Домик окружали скалы, стоящие «по колено в воде». Мы жили в Гурзуфе всего несколько дней. Потом из Ялты поехали морем в Сочи на огромном океанском электроходе («гигантский лебедь, белый гений…»). Оттуда уже в Тбилиси и Сагурамо, где жили два месяца».

Поэтическим итогом этой поездки, кроме «Гурзуфа», были стихи «На рейде»! «Светляки», «Башня Греми», написанные в 1949 и 1950 годах.

Первое, что бросается в глаза при чтении «Гурзуфа», – это одухотворение, очеловечение природы. Природа у Заболоцкого подобна человеческой жизни, Она может быть значительной, величественной, как человек:

..море поет, подперев небосклон,

И зеркалом служит звезде…

Она может быть будничной, домашней, тоже как человек!

…темные ноги разув…

Спускается сонный Гурзуф…

…скалы…

Стоят по колено в воде.

Одухотворение природы в «Гурзуфе» сквозное: одухотворены, очеловечены все тропы, благодаря чему поэтом создается многослойный символический образ моря, несущий в себе множество переносных смыслов.

Символ – ключ к поэзии Заболоцкого. Почти в каждом Стихотворении, начиная со «Столбцов» и кончая последними стихами, присутствуют символические образы.

Символы и аллегории ранних стихов по-обэриутски¹ сложны из-за обилия разноплановых ассоциаций.

Вставали горы старины,

война вставала. Вкруг войны

скрипя, летели валуны,

сиянием окружены.

Чернело море в пароход…

 («Море», 1926)

Стихи Заболоцкого, написанные в 20-е годы, созвучны живописи талантливого и оригинального художника Павла Филонова, изображавшего очеловеченную природу и животноподобных людей. Картины Филонова могли бы быть прекрасными иллюстрациями к «Столбцам» Заболоцкого, к его ранним стихам и поэмам, посвященным природе².

Павел Филонов писал о своем видении мира Следующее: «В любом объекте не два предиката – форма да цвет, а целый мир видимых или невидимых явлений, их эманации, реакций, генезиса, бытия, известных или тайных свойств, имеющих в свою очередь иногда бесчисленные предикаты…» ³ Подобное же отношение к окружающему миру было и у Заболоцкого. Каждое явление виделось ему в развитии, во взаимосвязи с другими явлениями внешнего и внутреннего мира человека.

К середине 30-х годов поэтические образы Заболоцкого становятся четкими, рациональными. Но тяготение к символу остается.

Могучий день пришел. Деревья встали прямо,

Вздохнули листья. В деревянных жилах

Вода закапала. Квадратное окошко

Над светлою землею распахнулось,

И все, кто были в башенке, сошлись

Взглянуть на небо, полное сиянья.

 («Утренняя песня», 1932)

Символы поздних Стихов Заболоцкого лишены рационализма. Они более многосмысленны, объемны и таинственны. В стихотворении «Поздняя весна» (1948) поэт говорит:

Я, как древний Коперник, разрушил

Пифагорово пенье светил

И в основе его обнаружил

Только лепет и музыку крыл.

 

«Пифагор», «Колорит», «музыка крыл» – все это многозначные образы.

Символический образ получил большое распространение в философской поэзии XIX и XX веков. В большинстве случаев образы-символы связаны с явлениями природы («Утес», «Три пальмы» Лермонтова, «О чем ты воешь, ветр ночной?..» Тютчева, «Журавли», «Гроза», «Одинокий дуб» Заболоцкого).

Вместе с тем символические образы содержат в себе глубокие социальные, философские и психологические обобщения. А. Турков отмечает в монографии о Заболоцком, что «стихи… и поэмы Заболоцкого начала 30-х годов, внешне казавшиеся аполитичными, содержали в себе не только элементы художественного дознания природы, но и смутные, тревожные отголоски совершавшихся в мире катаклизмов» ⁴.

Символические образы природы обычно говорят о взаимоотношениях между природой и человеком, вечностью и историей. Природа – человек – история – вечность – вот основное содержание философской поэзии XIX века.

В русской романтической поэзии (Лермонтов, Тютчев, в меньшей мере Фет) человек и природа антагонисты. Природа у Лермонтова противопоставлена человеку. Природа гармонична, бесстрастна, статична. Человек дисгармоничен» Человеку свойствен «вечный ропот», природе – «вечный мир».

И вечный ропот человека

Их вечный мир не возмутит…

Природа не стала для Лермонтова объектом познания. В его поэзии она существует лишь в виде контрастного, по отношению к страдающему человеку, фона. Порой спокойствие и гармония природы кажутся Лермонтову враждебными человеку с его мятущейся душой. Космос у Лермонтова беспечален и равнодушен к человеку, но и человек не стремится к гармонии, не стремится слиться с природой.

У Тютчева природа гармонична, но гармонична не изначально. То здесь, то там прорывается «родимый хаос»:

1. Обэриу (Объединение реального искусства) – одно из левых течений конца 20-х годов, к которым причислял себя и Н. Заболоцкий. Для поэзии обэриутов характерна ирония, гипертрофированная ассоциативность явлений, далеких по своим семантическим и стилистическим слоям.[↩]
2. См. об этом в книге В. Альфонсова «Слова и краски», «Советский писатель», М.-Л. 1966.[↩]
3. П. Н. Филонов, О принципах творчества, «Uvtuarne umeni», 1927, N 3, стр. 128.[↩]
4. А. Турков, Николай Заболоцкий, «Художественная литература», М. 1966, стр. 69.[↩]