По законам красоты

Вопрос о красоте – центральный в эстетике и в эстетической практике. Он настоятельно выдвигается и нашей жизнью, и развитием эстетики, и борьбой против буржуазных и (ревизионистских эстетических построений. Редакция журнала «Вопросы литературы» совершенно правильно сделала, открыв дискуссию «Эстетика и жизнь» статьей К. Зелинского «О красоте», в центре которой поставлена формула молодого Маркса о том, что человек в отличие от животного творит по законам красоты. Именно вокруг этой формулы развертываются у нас споры в эстетике.

При всей их абстрактности, суть споров, однако, в высшей степени актуальна: она состоит в насущном для нас правильном понимании законов красоты.

Наша страна строит коммунизм – царство свободы, изобилия материальной и духовной культуры, расцвета всех творческих сил народа, непрерывного развития человека. Это будет и царство красоты. И нам совсем не безразлично, знаем мы или не знаем ее действительные законы.

Можно сказать много хороших и взволнованных слов о необходимости эстетического воспитания, привести массу примеров, обрисовать великое значение красоты в нашей жизни, попытаться представить себе красоту нашего уже недалекого будущего. Но одних слов мало для действенного эстетического воспитания и вообще для всей нашей сознательной и планомерной эстетической практики. Вот почему именно объективные законы красоты выдвигаются сейчас в центр эстетических споров, вокруг них ведется дискуссия.

Дает ли известная формула молодого Маркса о творчестве по законам красоты основу правильной эстетической теории? В сущности, именно этот вопрос ставится всем ходом полемики, ведущейся вот уже несколько лет. До недавнего времени без особых раздумий законы красоты связывались с творчеством сообразно с мерой каждого вида. В работах В. Ванслова, Л. Столовича, Ю. Борева и некоторых других авторов законы красоты связываются не с мерой каждого вида предметов, а с мерой человеческого рода. При всех разнообразных оттенках суть толкования именно в этом, и, что еще надо отметить, главные аргументы названные авторы находят все в тех же «Экономическо-философских рукописях 1844 г.» Маркса, в том, что сказано там об «опредмечивании» человеческой сущности.

Но дают ли «Экономическо-философские рукописи 1844 г.» повод к двум прямо противоположным их истолкованиям? Не является ли этот труд, напротив, первым последовательным и четким выражением эстетических идей Маркса, впоследствии им развитых и обоснованных?

Известно, что Маркс анализирует в «Экономическо-философских рукописях 1844 г.» не труд вообще, а отчужденный труд, то есть труд наемного рабочего в капиталистическом обществе. Выяснено также, что термины «общественный» и «человеческий» являются в этой рукописи Маркса в большинстве случаев синонимами слова «коммунистический» ¹. Таким образом, сопоставляются здесь труд при капитализме и труд при коммунизме, первый – как ненормальная, хотя и исторически необходимая форма, второй – как норма подлинно человеческого труда. В связи с этой нормой выясняя характер человеческого труда в отличие от жизнедеятельности животного, Маркс и говорит о творчестве по законам красоты.

Что выделяет человека из животного царства? Сознательная жизнедеятельность, – отвечает Маркс. Животное «не отличает себя от своей жизнедеятельности», – человек отличает, делает «свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания» ². И вторая сторона ответа: «Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного родового существа, т. е. такого существа, которое относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как к родовому существу» (стр. 566).

Ответ Маркса в 1844 году еще традиционен (упор на сознание), но в нем уже указано на главное, определяющее отличие, человека от животного – на производство, «практическое созидание предметного мира». Для Фейербаха сознание скорее сводится к созерцанию, чем развертывается в труде. Для Гегеля сам труд по своей сущности идеален. Молодой Маркс, как видим, говорит о сознательном практическом созидании предметного мира, об отношениях людей в этом созидании. Отсюда не следует, конечно, что перед нами уже зрелая и вполне «развитая теория марксизма, но она рождается уже здесь.

«Животное, правда, тоже производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это делают пчела, бобр, муравей и т. д.» (стр. 566), – начинает свой сравнительный анализ Маркс. Дальнейшую его аргументацию мы проследим фразу за фразой и постараемся раскрыть ее простые по сути указания на очевидные факты.

«Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш…» (стр. 566). Человек, стало быть, производит то, в чем нуждаются и другие люди, общество. Животное «производит односторонне, тогда как человек производит универсально» (стр. 566). Животное производит только те продукты, которые свойственно производить его виду: пчела – соты и мед, паук – паутину и т. д. Человек беспредельно расширяет производство самых разнообразных вещей.

Животное «производит лишь под властью непосредственной физической потребности, между тем как человек производит даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее…» (стр. 566). Это нельзя понять таким образом, что подлинно человеческий труд, по мысли Маркса, вообще свободен от всякой цел» И становится «чистой» игрой творческих способностей³. Маркс говорит не о свободе труда от физической потребности вообще, а о свободе человека от власти физической потребности, от нужды и заботы. В конечном историческом итоге речь идет о свободе человека при изобилии продуктов, о труде при коммунизме, когда голод и холод не будут «править миром». В этом представлении о потребностях при коммунизме нет для того времени ничего нового, но нет и ничего неверного. Социалисты-утописты подробнейшим образом разработали этот вопрос.

«Животное производит только самого себя, тогда как человек воспроизводит всю природу…» (стр. 566); Речь здесь, конечно, не о биологическом воспроизводстве рода и не о пейзажной живописи. Животное не заботится о производстве окружающей природы, «не мет и не сеет», тогда как человек воспроизводит природу именно в этом смысле, сеет хлеб, разводит животных и т. д.

Наконец, «продукт животного непосредственным образом связан с его физическим организмом, тогда как человек свободно противостоит своему продукту» (стр. 566). Потна может свить гнездо, но не может построить муравейник, пчела не может соткать паутину, а паук – вылепить соты. Человек владеет орудиями труда и поэтому делает бесчисленные вещи, сами органы человека стали под воздействием труда универсальными, человеческими (рука, глаз, ухо и т.д.).

Вот я весь простой смысл отвлеченно выраженных Марксом отличий человеческого труда от «производства» животных. Результаты этих сопоставлений Маркс как раз и суммировал в своей знаменитой формуле о творчестве по законам красоты: «Животное формирует [материю] только сообразно мере (nach dem Ma?) и потребности [того] вида (species), к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить сообразно мере любого вида (jeder species) и всюду умеет прилагать к предмету присущую (inharente) меру; поэтому человек формирует также и по законам красоты» (стр. 566; перевод нами уточнен).

Прежде чем обратиться к содержанию этого отрывка, надо отметить, что для выражения своей мысли Маркс выбрал вполне определенные слова. Говоря на предшествующих страницах о родовой жизни человека, Маркс употребляет слово Gattung -; род; здесь же он отказался от этого слова и заменил его словом species – вид, взяв его в латинском написании. Латинское species более многозначно, чем немецкое die Spezies и даже чем русское «вид»: оно обозначает, кроме биологического или философского понятия «вид», также взор, взгляд, видение, явление, вид, образ, представление, понятие, наружность, особенно красивую, красоту, блеск (corporis species – красота тела).

Маркс всегда был внимателен к диалектике языка, к богатству и взаимосвязи значений слова, и, думается, слово species выбрано им не случайно. Нужно было отделить выражаемое понятие от понятия рода, потому что речь, шла о единице классификации, которая должна отличаться от человечества, взятого в целом, быть ближе к индивидуальности, чем род, и восприниматься непосредственно, зримо, без сложного обобщения (всякий отличит осину среди других деревьев, но не всякий знает, что осина и тополь принадлежат одному роду). И как раз поэтому выражаемое понятие требует от слова значения также и внешнего вида, образа, а в возможности и красивого внешнего вида. Таким словом и является слово species.

Слово Ma? употреблено Марксом не в его плоском значении мерки, а в философском значении меры, которое включает в себя понятие мерки, масштаба, но не сводится к нему. Гегелевское понятие меры как качественно определенного количества, как единства качества и количества данного предмета – одно из самых существенных понятий гегелевской диалектики, живым содержанием его Маркс никогда не пренебрегал, и нет никаких оснований рассматривать этот смысл термина Ma? в качестве рудимента гегельянства. Ведь именно в понятии меры выражена возможность перехода количества в качество, когда выход количества за пределы меры вызывает качественное изменение предмета (вода при повышении или понижении температуры переходит в пар или в лед, – известный пример Гегеля, впоследствии приведенный Энгельсом для иллюстрации перехода количества в качество).

1. См. А. Иезуитов, Маркс и Фейербах, «Вопросы литературы», 1959, N 1, стр. 68 – 69[↩]
2. К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, М. 1956, стр. 565. В дальнейшем при цитировании этого издания страница указывается в тексте.[↩]
3. Так понял молодого Маркса в названной статье А. Иезуитов.[↩]