По страницам литературоведческих и литературно-критических изданий

НЕВЕЕЛЬСКИЙ СБОРНИК. Статьи и воспоминания. Вып. 1. «К столетию М. М. Бахтина» (СПб., 1996). «Почти все авторы этого сборника были участниками Бахтинских чтений в Невеле в 1994 – 1995 гг. Благодаря этим встречам ученых выяснены многие моменты Невельского периода биографий М. М. Бахтина, М. В. Юдиной, Б. М. Зубакина, Л. В. Пумпянского, М. И. Кагана, «утверждено» само понятие Невельской философской школы… Всего два года (1918 – 1920) Бахтин провел в Невеле. У этого короткого периода была одна особенность: философские концепции рождались не только в домашних студиях, но и на улице, на площади, прилюдно. Казалось, диалог был возможен, но наступившие вскоре монологические времена стали началом драматических перемен в судьбах всех, кто составлял бахтинский круг в Невеле, Витебске, Ленинграде», – пишет Л. М. Максимовская в предисловии.

Б. Ф. Егоров (Петербург) в статье «Общее и индивидуальное: братья Бахтины», отметив то, что эта тема «уже привлекала исследователей, особенно – О. Е. Оссовского», пишет: «В настоящем сообщении главное внимание уделено уникальному своеобразию Николая Михайловича Бахтина. Братьев-погодков объединяли генетические задатки, воспитание в детстве, обучение в юности, внимание друг к другу. Общим у них были четко гуманитарные интересы, универсальность знаний, углубленное изучение греческой античности, черты душевно-психологического эллинизма (особенно, при приоритете духовных занятий, тяга к земному, плотскому: например, пристальный интерес Михаила к Рабле и воспевание Николаем «осязания», «осязаемого вожделения»), стремление к крупномасштабному осмыслению бытия и истории… Оба брата были хорошими диалектиками… Однако между братьями имеются и существенные различия». Автор приводит целый род различий в мировоззрении и поведении братьев Бахтиных, который замыкает следующее замечание: «Оксюморонно парадоксальны и некоторые противостояния двух братьев. Михаил остался в Советской стране, но, разумеется, ненавидел и презирал режим, который принес ему столько горя и всячески мешал творить и реализовать творимое. Николай эмигрировал, но, в духе западной левой интеллигенции, относительно лояльно отзывался о Советском Союзе. Михаил жил в стране, где все сильнее и сильнее, с явным подталкиванием сверху, развивался интерес к национальному, русскому, но мыслитель в своей крупномасштабности, при изучении многих культур и многих веков, был скорее «космополитом»; а Николай, находясь в достаточно космополитичной Западной Европе, заметно и сильно чувствовал себя русским, декларировал «славянское возрождение» в будущем, хотя был совершенно чужд шовинизма и сепаратизма».

«За три месяца до знакомства с М. М. Бахтиным Маруся Юдина поставила последнюю точку в дневнике, который с перерывом она вела полтора года с августа 1916 по февраль (ст. стиля) 1918 года. Записи делались в Невеле и в Петрограде, главным образом в Неволе», – сообщает А. М. Кузнецов (Москва) в своей публикации «Прелюдия» и приводит «последнюю невельскую запись» М. В. Юдиной: «Безмерное спасибо великому роману, влившему силу в мое усталое сердце. Нужно быть добрым. Нужно любить всех. Нужно согревать людей, не нужно жалеть себя. Всюду, где можешь, твори благо. Тогда забудешь свои скорби. Охвати всех… Вот чего я должна от себя добиваться: доброты, простоты, скромности, труда, деятельности,, продуманности. Будь начеку! Я хочу показать людям, что можно прожить жизнь без ненависти, будучи в то же время свободным и самобытным. Да, я постараюсь стать достойной внутреннего голоса своего…»

«Это последняя запись. Ей предшествуют философские вирши второго участника «великого романа» – Льва Пумпянского, в Невеле бывшего для Юдиной Leo. Сразу отметим: этот великий платонический роман завершится в Ленинграде, когда Лев превратится в Пумпу, еще один бытовой псевдоним Пумпянского», – поясняет А. М. Кузнецов. «Что было в жизни М. В. Юдиной дальше? Через месяц (после этой записи) умирает ее мать, далее – приезд М. М. Бахтина и как бы формирование вокруг Бахтина Невельского кружка, участницей которого станет и она. Готова ли была 18-летняя М. В. к встрече с 27- летним философом?» Приведя ряд свидетельств современников и других документов, автор статьи резюмирует: «Опуская многие известные и неизвестные свидетельства о Юдиной-пианистке в 1910- начале 20-х гг., скажем, что перед встречей с Бахтиным в Невеле это была полностью сформировавшаяся личность, духовно развивавшаяся, гениально устремленная в будущее. В 1918 г., говоря музыковедческой терминологией, была завершена прелюдия духовной биографии Юдиной. Ее, этой биографии, тема была обозначена: постижение высшей реальности. С появлением Бахтина началась фуга, длившаяся до самой смерти. В этой фуге все выводится из заданной темы. Фуга, или, иначе, полифонический роман-житие Юдиной был порожден исключительным стремлением к максимально тесной взаимосвязи событий внутреннего и внешнего порядка».

Н. В. Чернова (Петербург) «Мусью под шинелью» (о «петрушечном слое» в «Господине Прохарчине» Ф. М. Достоевского)». «Сравнение Прохарчина с «пульчинелем» (слово Ф. М. Достоевского. – Ред.) указывает на особый «петрушечный слой», вместе с другими составляющий художественное целое рассказа, который связан с эстетикой народной кукольной комедии «Петрушка»… Не всегда петрушечный мотив звучит так явственно и значимо, как в кульминационной сцене рассказа, где Прохарчин прямо сравнивается с «пульчинелем». Чаще облик куклы как бы проступает, просвечивает «сквозь реальную ткань» (слова М. М. Бахтина. – Ред.) рассказа, отбрасывает рефлексы, вносит дополнительные обертона…»

«Лик «пульчинелл» проступает в чиновнике Прохарчине, создавая причудливое сочетание реального и фантастического в образе глав-

ного героя: в простом, тупом, с «недостатком собственного своего воображения»… Семене Ивановиче сожители обнаруживают много «фантастического» (слова Ф. М. Достоевского. – Ред.). Петрушечный мотив трансформирует реальность рассказа, заставляет ее двоить» ся. Вечные «проклятые» вопросы бытия приходят во сне к «маленькому человеку» Достоевского в близких, знакомых и органичных для его сознания образах веселого петрушечного действа.

В одной из петрушечных комедий главный герой назван «мусью под шинелью». В этом народном переводе трудного для русского языка и уxa иностранного слова «Пульчинелла», «Полишинель» мерещится главная тема русской литературы XIX в. – «господин под шинелью», – заканчивает статью Н. В. Чернова.

«Жизнь и творческая деятельность М. М. Бахтина в Саранске – одна из важнейших проблем бахтиноведения. Нигде и ни в один из других периодов ему не довелось жить и трудиться так долго, как в Саранске – в этом в ту пору небольшом провинциальном городе, лежащем в лесостепной зоне Среднего Поволжья. По-разному оценивается выбор Бахтиным этого места жительства и работы после казахстанской ссылки и восьмилетнего пребывания в Подмосковье (1937 – 1945). Есть, в частности, мнение о том, что сначала Кустанай, а затем Саранск (в конце 30-х гг.) были назначены Бахтину взамен Колымы и Соловков». С. С. Конкин (Саранск) в своем материале «Михаил Бахтин в Саранске» корректирует это утверждение и, приведя перечень научных исследований Бахтина, выполненных им в указанный период, делает «два основных вывода… из представленных материалов, связанных с многолетней научно-педагогической деятельностью Бахтина в Саранске: 1) становление и развитие философско-филологической и литературоведческой науки в высших учебных заведениях Мордовии связаны с именем М. М. Бахтина; 2) плодотворная научно-педагогическая деятельность М. М. Бахтина в Саранске в огромной степени способствовала повышению общего научно-методического уровня преподавания литературы в средних учебных заведениях Мордовии».

В. И Лаптун (Саранск) в статье «Первый приезд М. М. Бахтина в Саранск (1936 – 1937 гг.)» пишет о том, что несмотря на большую работу, проделанную биографами Бахтина, «в биографии ученого до сих пор остается много неясного, неточного, а порой и противоречивого… К… малоизученным страницам биографии М. М. Бахтина относится, на наш взгляд, и первый его приезд в Саранск, который несмотря на свою кратковременность является, возможно, одним из самых драматичных в судьбе ученого».

«Нижеследующее – ряд наблюдений на тему, которая в историко-культурных и историко-литературных исследованиях традиционно связывается с «влиянием» одного творческого лица на другое. Я постараюсь до некоторой степени прояснить одно понятие из лексикона «невельских когенианцев» (Н. И. Николаев) и специально М. М. Бахтина: это – понятие «системы», т. е. систематической формы мышления, с одной стороны, и систематического предмета мышления, с другой» – так определяет цель своей работы «Систематическое понятие» (заметки к истории Невельской школы)» В. Л. Махлин (Москва).

Б. Жилко (Гданьск) в своих «Заметках о бахтинской концепции «большого времени» отмечает: «Разграничение двух темпоральных планов – малого и большого времени – у Бахтина имеет характер более методологический, чем онтологический. Во всяком случае «большое время» для исследователя художественного творчества является своего рода задачей. Исследователь должен выйти за рамки своего времени, своего ближайшего горизонта. Он должен учитывать в своей работе «далекие контексты», о которых Бахтин вспоминал в записях.

Если бы, однако, принять, что «большое время» для Бахтина является также определенной онтологической реальностью, то возникает вопрос, чем именно в литературе представлено это временное измерение, благодаря чему литературные произведения могут вступить в сферу «большого времени»? Бахтин, вероятно, ответил бы, что представителем «большого времени» в литературе является прежде всего литературный жанр, как он сам его понимал». Далее автор аргументирует свое предположение.

«М. М. Бахтину принадлежат, на наш взгляд, два несомненных философских открытия. Первое – «нравственная реальность», второе – осуществленная им замена гносеологического субъекта новоевропейской философии соотношением автора и героя, – пишет Н. И. Николаев (Петербург) в статье «М. М. Бахтин в Невеле летом 1919 г.» – И если об обстоятельствах второго открытия нам пока ничего не известно… то, напротив, относительно первого открытия мы можем даже назвать время, когда оно произошло. Во время пребывания М. М. Бахтина в Невеле состоялась памятная для ее участников прогулка, во время которой у одного из озер М. М. Бахтин рассказал М. В. Юдиной и Л. В. Пумпянскому о своей нравственной философии. Это первое изложение М. М. Бахтиным своей нравственной философии и стало началом обсуждения ее проблем в Невельском кружке». Далее приводятся свидетельства всех трех участников этой прогулки.

В. А. Гущина (Петербург) в своей заметке «М. М. Бахтин: методологические принципы исследования эстетики словесного творчества» отмечает: «М. М. Бахтин ввел в литературоведческий текст музыкальные термины: