Первые мандельштамовские чтения

С 24 по 26 февраля в переполненном конференц-зале Института мировой литературы АН СССР имени А. М. Горького прошли первые в нашей стране Мандельштамовские чтения, организованные Комиссией по литературному наследию О. Э. Мандельштама при СП СССР, ИМЛИ, факультетом журналистики МГУ и Литературным институтом. За три дня было заслушано около пятидесяти докладов и сообщений, представленных исследователями не только Москвы и Ленинграда, но и Риги, Тбилиси, Еревана, Воронежа, Новгорода, Пскова, Смоленска, Омска, Ижевска, Кемерово и Череповца.

Открывая Чтения, директор ИМЛИ Ф. Кузнецов подчеркнул, что создание на базе ИМЛИ научно-исследовательского Центра по изучению русской и советской литературы открывает новые перспективы в изучении русской советской поэзии, и в частности творчества О. Мандельштама. В сообщении о деятельности Комиссии по наследию поэта (вместо заболевшего Р. Рождественского его сделал П. Нерлер) было рассказано об организации вечеров и издании книг Мандельштама, об увековечении его памяти в Москве, Ленинграде и Воронеже: вопрос о мемориальной доске в Воронеже уже решен горисполкомом, зато вопрос о переименовании одной из улиц в улицу Мандельштама заморожен. Было также сообщено о состоявшейся 28 октября 1987 году реабилитации О. Э. Мандельштама по его «делу» 1934 года (в 1956 году он был реабилитирован лишь по «делу» 1938 года).

Людей, лично знавших Мандельштама, осталось немного – возможно, поэтому появление на трибуне Л. Я. Гинбург и С. Липкина было встречено особенно тепло. Л. Я. Гинзбург рассказала об оттенках восприятия литературной молодежью 20-х годов поэзии Пастернака и Мандельштама – создателей новой, Нерационалистической логики стихотворения.

У Пастернака это вызвано стремительным напором скрещивающихся предметов и понятий; они образуют сменяющиеся конфигурации по принципу калейдоскопа. Для Мандельштама решающим оказывается повышенное значение контекста. В сцеплениях тугих мандельштамовских контекстов лирические мотивы не развертываются последовательно, а свободно блуждают в стиховом пространстве. Эти особенности показаны в докладе на материале стихотворения «За то, что я руки твои не сумел удержать…».

С. Липкин поделился отрывками своих воспоминаний о поэте¹.

С. Аверинцев говорил о включенности человека у Мандельштама в историю, о его нахождении внутри истории («Всех живущих прижизненный друг»), о сквозном для поэта противопоставлении христианства и буддизма, готики и Египта. «Пирамида для Мандельштама настолько не соотнесена с масштабом человека, что ее даже нельзя назвать большой – отсюда «пустячок пирамид» в стихотворении о Вийоне».

Мандельштам, сказал В. Микушевич, пришел к Данте путем Чаадаева, отказавшегося видеть в истории дурную бесконечность линейной протяженности, обретшего в ней осмысленную целостность и ценность. История для Мандельштама – это «единый синхронистический акт», «совместное держание времени» («Разговор о Данте»). Таким дантовским пониманием истории, когда представители разных времен и народов выступают как современники, проникнута поздняя лирика Мандельштама: приобщаясь к прошлому и будущему через трагическое, поэт чувствует свое бессмертие, осознавая при этом свою смертность. Трагическая несовместимость подобного чувства с подобным сознанием разрешается катарсисом в «совместном держании времени». Так, в стихах Мандельштама, написанных в 1937 году, возникает секуляризованный вариант бессмертия – «целокупное небо», приобщающее человека к прошлому и к будущему через трагическое.

Поэзия Мандельштама, подчеркнул А. Кушнер, это «выпрямительный вздох», это – наша опора, наша надежда в борьбе с духом уныния, с разлагающим цинизмом, грозящим сегодня поэзии. Тяжесть времени, выпавшая на его долю, несравнима с нашей, тем не менее он не только не культивировал разлад и разрыв с миром, а – сопротивлялся им.

Г. Померанц отметил, что акмеизм Мандельштама – это «покров, накинутый над бездной». Страх Мандельштама – это преодоленный страх. Созерцание бездны распрямляет крылья, дает духовную силу и смелость, его поэзия преодолевает ограничения логики, как крылья – земное тяготение.

М. Поляков предпринял попытку анализа включенности Мандельштама в философские дискуссии 1910-х годов. Он утверждал, что статья «Пушкин и Скрябин» ² датируется не 1915, а 1916 годом.

В докладах Г. Маргвелашвили, М. Кшондзер и Г. Кубатьяна были прослежены биографические и творческие связи поэта с грузинской и армянской культурой. Армения, подчеркнул Г. Кубатьян, занимала важное место в исторической концепции Мандельштама, как страна европейской культуры, соединившая в себе эллинистическую традицию, заветы раннего, «басенного» христианства и ветхозаветный мир. Всматриваясь в историческую судьбу Армении, поэт соотнес ее с собственной судьбой, и это незамедлительно отразилось в его творчестве.

Миф об оторванности Мандельштама от социальной жизни своей страны небезобиден и не соответствует действительности, – сказал В.

1. См.: «Литературное обозрение», 1987, N 12.[↩]
2. Выпала из сборника Мандельштама «Слово и культура» (М., 1987) в ходе его подготовки, – П. Н.[↩]