«Они у века не в тени…»

Любое стихотворение, имеющее явного или скрытого адресата, обретает в восприятии читателя своего рода дополнительный смысл. Помимо чисто эстетического воздействия, оно таит в себе некую притягательную силу, погружает читателя в мир личных привязанностей (реже антипатий) поэта, позволяет пристальнее вглядеться в его окружение.

Так, пожалуй, случается всякий раз, читаем ли мы «Как ни дышит полдень знойный…», «О, как убийственно мы любим…», «Не знаю я, коснется ль благодать…» Тютчева, «Вот явилась. Заслонила…» и иные строки Блока.

Нередко бывает, что адресат до поры до времени остается неразгаданной тайной.

Прямых посвящений в творчестве нашего современника Александра Твардовского, как правило, нет, исключая стихотворения к матери (от самых ранних, по-детски наивных, до величественного цикла «Памяти матери»).

Некое исключение составляют, правда, и стихотворения военной поры (финской и особенно Великой Отечественной), но то – обстоятельства особые, продиктованные иными требованиями к своему творчеству. Да и обращений в прямом понимании этого слова в военных стихах отыскать трудно. Тут скорее портретные зарисовки, очерки, рассказы о героях, имена которых по большей части и вынесены в заглавие.

Обращения в лирике послевоенной поры касаются, как правило, событий общественных, являющих собою беспримерный, доселе неслыханный подвиг («Космонавту», «Оркестры смолкли, отзвучали речи…»), или глубочайших потрясений («Памятник Гагарина»).

Несколько стихотворений этого плана есть у Твардовского и в довоенной лирике – «Полина», «Богатырь», «Мужество».

Личные, интимные посвящения в прямом смысле этого слова Твардовский ни в одно прижизненное издание не включал. Посвящений же как таковых, предпосланных стихотворению или вынесенных в заглавие, в поэзии Твардовского, повторяю, нет.

Вот почему меня, признаться, поразило знакомство с фотокопией автографа стихотворения Твардовского с предпосланным посвящением: «М. А. Лифшицу»¹. В конце текста подпись: «А. Твардовский» и точная дата: «23.VII.65. М.». Все на месте, вплоть до излюбленных точек в датировке, которым, по свидетельству многих работавших с ним редакторов, Твардовский придавал немалое значение.

Упомянутая фотокопия была прислана самим адресатом А. В. Македонову 10 сентября 1980 года.

Читателю вряд ли нужно представлять Михаила Александровича Лифшица, широко известного своими многочисленными работами по философии, эстетике, исследованиями по литературе и искусству. А вот о дружбе его с Александром Трифоновичем знают, вероятно, немногие.

«Наша дружба с А. Т. началась с взаимной симпатии, возникновение которой относится еще к тридцатым годам… – пишет в частном письме Михаил Александрович. – Я знал о нем больше понаслышке от Елены Феликсовны ², которая была в восторге от его «Страны Муравии». Я в те времена ее даже не читал из внутренней оппозиции к «поэзии о середняках» (это я ему однажды даже сказал много лет спустя). Но сам Твардовский как-то странно меня интересовал.

Однажды я присутствовал на его литературном вечере. Читал он стихи о Даниле. Они не произвели на меня впечатления, во всяком случае сильного <…>. Но сам автор в светлом сером костюме, который ему был весьма к лицу, очень понравился. О лице его могу сказать, что оно как-то светилось – хорошее, действительно русское лицо <…>.

Потом я помню его на моих лекциях в ИФЛИ. Он заметно выделялся в массе слушателей» ³.

Есть свидетельство и тому, какое впечатление произвела на Твардовского первая услышанная им лекция М. А. Лифшица.

«После первой лекции М. А. Лифшица по курсу – введение в историю эстетических учений – Твардовский, с которым мы сидели за одним столом, посмотрел на меня как-то странно и, наклонив голову, сказал почтительно и восхищенно по адресу лектора:

– О, это да, это голова! А ты говоришь – Вин-кель-ман…

1. Автограф хранится в личном архиве М. А. Лифшица у его вдовы Л. Я. Рейнгардт.[↩]
2. Е. Ф. Усиевич (1893 – 1968) – литературный критик и переводчик.[↩]
3. Из письма Македонову от 25 июля 1980 года. – Личный архив А. В. Македонова.[↩]