Оглянись во гневе

Итак, разберемся в ситуации. Критик Игорь Дедков прочитал роман Юрия Бондарева «Игра». И главный персонаж произведения – кинорежиссер Крымов – вызвал у него «активное неприятие». Перечитал роман – впечатление то же. По-видимому, ничего сколько-нибудь необычного, экстраординарного в этом факте нет. Действительно, сколь бы ни совершенствовались критерии, разрабатываемые литературной наукой, как бы ни изощрялась в своих усилиях, увы, пока не очень нас всех радующая «движущаяся эстетика», восприятие литературы остается и, хочется верить, всегда будет оставаться процессом индивидуальным, субъективным, в очень большой мере определяемым апперцепцией, то есть зависимостью от конкретного жизненного пути личности, многообразия и особенностей прошлого опыта, убеждений и интересов, мотивов и целей, привычек и предрассудков, даже – от преходящих эмоциональных состояний, пусть и не имеющих отношения к объекту восприятия, но владеющих человеком в момент воеприятия. Законы апперцепции верны, разумеется, и в отношении читателей профессиональных, каковыми являются критики. Тут, однако же, есть – по крайней мере должно быть – существенное различие. Обычному читателю нет нужды корректировать свою реакцию на прочитанное, выверять ее, соотнося с какими-то объективными критериями, сдерживать свои эмоции. Но все это по своему профессиональному долгу обязан делать критик. Другой вопрос: всегда ли критики и критика надлежащим образом исполняют свой профессиональный долг. Этого вопроса касается в своей статье Игорь Дедков. Буду его касаться и я.

Стало быть, Игорь Дедков прочитал и перечитал «Игру». И, как мы можем легко убедиться, читая его статью, образ Крымова вызвал у критика не просто «активное неприятие», а даже некоторое раздражение. А тут статьи и рецензии на роман подоспели. И они не только не сняли закипавшее в душе критика раздражение, но, напротив, заметно усилили его. Создается впечатление, что критик испытал даже нечто вроде обиды. Ну чем же еще, как не ею, можно объяснить саркастический намек на мнимое превосходство «столичного» взгляда над «периферийной» точкой зрения или язвительную иронию по поводу «избранности», элитарности тех критиков, которые хвалили роман, якобы претендуя на исключительное право постижения всей глубины содержания произведения?

Но и это не все. Игорь Дедков на первых двух-трех страницах своей статьи рассыпал немало намеков. Прежде чем и для того, чтобы двигаться дальше, нам необходимо о некоторых из них поговорить откровенно, ничего не упрятывая в подтекст.

Для чего столь многозначительно акцентирует Игорь Дедков внимание читателей на сроках выхода в свет книжки «Нового мира» с романом и появления на страницах «Литературной России» статьи А. Овчаренко? Читатель непрофессиональный вряд ли поймет смысл этого сопоставления. А читатель, имеющий отношение к миру литературы, – журналистики, конечно же, нисколько не удивится тому, что первый – пусть и весьма пространный – отзыв на журнальную публикацию появился столь быстро: этот читатель знает, что желательность быстрого отклика на произведения широко известных писателей нередко побуждав? редакции органов периодической печати раздобывать верстки или сверки готовящихся к печати романов, повестей, поэм. Не знаю, писал ли А. Овчаренко свою статью по верстке, но и мне, и, конечно же, столь опытному и популярному не только среди читателей, но и среди редакторов критику, как Игорь Дедков, эта практика отлично известна. Ведь и статья Игоря Дедкова, как понимает читатель, автору этих строк была передана еще в машинописном оригинале. Такова вполне обычная технология редакционной работы. Так для чего же понадобился Игорю Дедкову этот намек? Я попробую ответить на этот вопрос, но прежде коснусь другого намека. Как бы обосновывая в полемике с критиками, якобы не допускающими его в круг «избранных», достойных судить об «Игре», свое читательское право включиться в обсуждение романа, Игорь Дедков (в скобочках!..) называет различные издания романа и их общий тираж – около 4 миллионов экземпляров. При таком огромном тираже о каком круге «избранных», «посвященных» может идти речь, негодующе как бы изумляется критик… Как бы изумляется… Ибо весь контекст его статьи свидетельствует о том, что нарочитое изумление и нескрываемое раздражение вызваны отнюдь не противоречием между широчайшей популярностью романа и настоятельными предупреждениями некоторых критиков о сложности постижения подлинных глубин его содержания, а твердым убеждением Игоря Дедкова в том, что роман получил настолько неадекватную оценку в критике, что и тираж-то выглядит, скажем так, – необоснованным.

Не скрою, я на миг допустил, что, может быть, Москва с ее практически почти девятимиллионным населением плюс миллион приезжих поглотила все экземпляры «Игры», предложенные «Союзкнигой» и «Союзпечатью», а в относительно небольшой Костроме, где живет Игорь Дедков, «Игру» можно свободно купить в книжном магазине или хотя бы в издании «Роман-газеты» в киоске «Союзпечати». Написал знакомому в Кострому, попросил купить и прислать мне роман. Выяснилось, как я, впрочем, и ожидал, что «Игры» ни в каком виде в продаже нет., Но, спросим теперь, что же, претензии Игоря Дедкова к критикам романа совершенно ничем и никак не обоснованы? Нет, я бы не стал этого утверждать. И наивно-восторженное сравнение романа с листовкой, и характеристика Ирины Скворцовой как «последней Офелии на земле», и утверждение, что роман «всколыхнул общественное сознание», – конечно же, скорее издержки критической мысли, нежели ее достижения. Я мог бы прибавить к приведенным цитатам и другие – от частных суждений, таких, например, как: «Портретные характеристики Молочкова, разбросанные тут и там, выписаны подробно и выпукло, хотя весь его облик проявляется в процессе, как нечто текучее, трудно уловимое» ¹, до выводов общего, так сказать, глобального характера;, «Писатели сочиняют книги не только для того, чтобы удовлетворить свои творческие потребности…» ²

Только надо ли это делать? Ведь после XXVII съезда КПСС, где со всей партийной прямотой было констатировано отставание литературно-художественной критики от требований времени и насущных задач развития самой литературы, стало совершенно невозможно продолжать делать вид, что наш критический цех в целом продолжает выполнять план как по ассортименту, так и по качеству. Ибо именно «в целом» он план не выполняет, а достижения отдельных передовиков лишь проясняют картину общего отставания. Так вправе ли мы ожидать, что обсуждение в печати романа «Игра» окажется отдельным, автономным от общего положения дел в критике? Разумеется, не вправе. Оно, это обсуждение, и шло на уровне нынешнего состояния нашей критической мысли – с ее достижениями (все-таки не без них же!) и слабостями. Мне это кажется самоочевидным.

Но Игорь Дедков, видимо, придерживается на этот счет другого мнения. Напомню: «А впрочем, виноват ли писатель в том, что и как говорят о нем критики? Дал повод,, материал – это верно, но в остальном – нет, не виноват. Хотя отчасти… Отбросим это «отчасти» как мелочь. Не виноват. И потому отодвинем статьи и рецензии, попробуем о них забыть. Есть роман, вот он, и предостаточно».

Разумеется, и мы обратимся к роману и к тому, что непосредственно о нем пишет Игорь Дедков. Но чуть позже. Нам еще предстоит, вопреки лукавому совету «отбросить это «отчасти» и «попробовать забыть» о статьях и рецензиях, все же задержаться на «хотя отчасти» и вспомнить об одной статье, попытку «забыть» о которой Игорь Дедков предпринял с самого начала.

Итак, как ни стараемся мы не думать о «белом слоне», зерно брошено в почву. И оно дает робкие, едва заметные всходы сомнений: а может быть, хотя бы «отчасти» писатель все-таки виноват в том, что и как говорят о нем критики? И тогда ответственность за все, что сказано в статьях об «Игре» неточно и неуклюже, сомнительно и попросту неверно, вплоть до пресловутой «листовки», можно, ничтоже сумняшеся, взвалить на плечи Юрия Бондарева? Выдержат ли? Да пустяки… Не такое выдерживали! Была ведь и вьюжная степь под Сталинградом, и послевоенные трудности, всем нам памятные, и, как бы это помягче определить, ну, скажем, суровая критика повести «Батальоны просят огня», «Тишины», многозначительное молчание по поводу «Родственников» и даже попытки «с ходу», сразу после появления перечеркнуть «Горячий снег»… Так что – выдержат плечи. Закалка есть.

Но вот что примечательно: в числе статей, ответственность (Игорь Дедков употребляет даже термин «вина»!) за которые можно было бы, хотя бы отчасти, возложить на писателя, рассматриваются лишь те, где роману дается высокая оценка. А как же с весьма известной, но так кстати забытой Игорем Дедковым статьей К. Скопиной и С. Гуськова? ³Ее тоже следует инкриминировать писателю? Давайте все же вспомним эту чрезвычайно выразительную статью, вызвавшую у многих разнообразные ассоциации. О ней, но как бы мимоходом, вскользь, упоминали многие критики в своих печатных и устных выступлениях. Чтобы не ходить за примерами далеко, обращусь к выступлению Натальи Ивановой на пленуме Совета по критике и литературоведению при правлении СП СССР, ибо ее мнение, в общем, отражает сложившееся отношение к статье: «…сам факт открыто высказанных критических замечаний в адрес романа Ю. Бондарева считаю отрадным явлением, но не могу согласиться с тем резко «указующим» акцентом, который сделан в этой статье. Нужно говорить о том, что в книге есть, а не протестовать против того, чего в ней нет…» ⁴.

Пленум Совета проходил в то время, когда установки апрельского Пленума ЦК КПСС, новые подходы к различным проблемам нашей общественной, экономической и культурной жизни еще не в полной мере овладели умами. Но теперь, после XXVII съезда КПСС, который стал поворотным рубежом в истории нашего общества, хотелось бы сказать о статье К. Скопиной и С. Гуськова яснее и определеннее. Странными представляются мне аплодисменты по поводу того, что кто-то «открыто» покритиковал произведение Юрия Бондарева. Да разве не подвергались критике – именно открыто, в печати – его романы «Берег» и «Выбор», разве сама Наталья Иванова не высказывала довольно резкие суждения относительно «Выбора» ⁵, а В. Бондаренко, анализируя этот роман, на мой взгляд, вообще едва не вышел за пределы допустимого в критике? ⁶Так что «долгожданная» смелость К. Скопиной и С. Гуськова существует лишь в воображении тех, кто ее приветствует. Может быть, они просто спутали произведения Юрия Бондарева с нигде ни словом не критиковавшимися произведениями других известных авторов?.. Но не о них у нас речь. А что касается статьи К. Скопиной и С. Гуськова, то скажем прямо: она представляет собой образец рецидива «проработочной» критики и по методу мышления, и по тону. Так вернемся же к вопросу, который теперь мы задаем вместе с Игорем Дедковым: виноват ли писатель в том, что и как говорят о нем критики? Но для того, чтобы исчерпывающе ответить на него, нам надо будет вновь обратиться к тексту статьи Игоря Дедкова.

Как мы помним, последовав совету критиков, призывавших читать «Игру» несколько раз, Игорь Дедков устроил себе «третье прочтение романа». Зная Игоря Дедкова не только как умного и талантливого аналитика литературы, но и как тонкого стилиста, мы не можем не уловить всего богатства оттенков, вложенных в эту формулу: устроил себе «третье прочтение». Впрочем, замечу, дабы не быть превратно понятым: отнюдь не в укор критику обращаю я внимание на эту эмоционально-семантическую акцентировку. Ведь критика – вопреки всему! – литература. И пусть пишут в газетах, в том числе ив наших родимых литературных еженедельниках: «На встрече выступили писатели и критики…» Но если мы, критики, и впрямь перестанем ощущать себя писателями, работающими в одном из жанров литературы, если станем пренебрегать средствами ну пусть не художественной, скажем осторожнее – эмоциональной выразительности, к коим, конечно же, относятся и проявления иронии и сарказма, нескрываемого восторга и сдерживаемых одной лишь корректностью возмущения и гнева, – какой же пресной, какой далекой от того, чтобы претендовать на властвование над умами окажется наша критика! Трудно вообразить… Но прочь мрачные мысли! За дело…

Итак, на основе устроенного себе «третьего прочтения» Игорь Дедков окончательно утвердился в мысли, которая возникла у него и после первых двух. Эту мысль, насколько я понял из статьи, в предельно сжатом и несколько схематизированном виде можно было бы выразить так: герой романа Вячеслав Андреевич Крымов – вовсе и не герой и совершенно напрасно ему автор так симпатизирует. В сущности, статья Игоря Дедкова посвящена доказыванию – на основе скрупулезного, вплоть до подсчета количества эпитетов, свидетельствующих о раздражительности Крымова, разбора крымовских мыслей, высказываний, поступков – справедливости сложившегося у него впечатления о герое «Игры».

Здесь и кроется суть наших с Игорем Дедковым разногласий. Не в том она заключена, что в противоположность Игорю Дедкову я считаю Крымова подлинным героем нашего времени, а Юрия Бондарева – приветствую за создание столь долгожданного нашей литературой положительного образа активного деятеля и борца. Нет, я совершенно не согласен с Игорем Дедковым в оценке образа Крымова прежде всего потому, что, рассматривая этот образ в отрыве от всей совокупности объективных и субъективных факторов, характеризующих тот период жизни нашего общества, в котором разворачивается трагедия Крымова, критик не смог или не захотел понять замысел автора романа, замысел действительно сложный, но не в такой степени, чтобы один из наиболее вдумчивых наших критиков его не постиг… Понимаю, что ряд высказываний, мыслей, поступков Крымова совершенно не устраиваем Игоря Дедкова, вызывает его несогласие, даже осуждение. Но можно ли было позволить раздражению до Такой степени овладеть собой, что оно затмило главное. Пусть не нравится Крымов, не нравятся статьи, которые, на взгляд критика, неверно оценивают произведение, но ведь, иронизируя над их восторженной интонацией, нельзя же не задуматься над тем,о чем роман написан;едко бичуя действительные и мнимые недостатки Вячеслава Андреевича Крымова, каким он изображен в произведении, нельзя же не задаться вопросом, столь естественным для каждого из нас даже в обыденной жизни: а может ли эгоистичный, раздражительный, даже высокомерный человек быть правым в каких-то своих суждениях? И ведь образованны мы все, знаем, что нельзя жить в обществе и быть свободным от него, знаем, каковы взаимоотношения человека и среды, и то знаем, даже говорим и пишем уже об этом, что существует сфера подсознательного, связываемая с подкоркой, которая находится в чрезвычайно сложных и практически совершенно не изученных еще взаимоотношениях с сознанием. Вот и задаться бы вопросом: как, в силу каких объективных – социальных и субъективных, но, увы, весьма значимых факторов сформировался, стал таким неоднозначным характер Крымова, откуда и чем вызваны крайности его реакций, которые, кстати, не одному Игорю Дедкову не нравятся, но и многим персонажам «Игры»?

И то сказать: где в творческой среде сыскать однозначные характеры? Не знаю, как Игорь Дедков, а я за четверть века общения с представителями мира литературы и искусства повидал немало людей, которым недостатки, присущие Крымову, свойственны в полной и даже значительно превышающей мере. А вот всем ли присущи его достоинства?.. Не скрою, что вопрос этот носит скорее риторический, нежели познавательный характер.

Так герой Крымов или все же не герой?

Для ответа на этот вопрос нам не обойтись без рассмотрения контекста творчества Юрия Бондарева. Подчеркиваю – творчества, а не только тех последних по времени написания трех романов, которые многие критики, не без оснований, определяют как трилогию («Берег», «Выбор», «Игра»).

Вспоминается, один из критиков некогда писал, что автор повести «Батальоны просят огня», убоявшись читательского гнева, пытается в финале повести «обет лить» полковника Иверзева, что, «неуклюже сшив белыми нитками» последние главы, писатель напрасно выступает в роли адвоката персонажа, подлежащего суровому осуждению. Критик даже предлагал рецепт «исправления» произведения: батальоны, просившие огня, должны его получить. «Мы не знаем, помогло ли бы это им, – разъяснял критик, – но образу Иверзева принятие такого решения очень бы помогло. Оно вернуло бы ему ту типичность, которой столь недостает этому персонажу в сегодняшнем варианте повести… Оно сообщило бы сюжету книги подлинный реализм». Ох уж эти советчики… Вот и Наталья Иванова недавно советовала Юрию Бондареву по поводу эпизода с Крымовым и Молочковым: «…командир разведки в ситуации, изображенной Ю. Бондаревым, скорее отослал бы труса за подкреплением, чем абсолютно бессмысленно отправить его назад с простреленной рукой» ⁷. Так просто решает Наталья Иванова и за автора, и даже за «командира разведки»…

Так вот то давнее критическое выступление по поводу «Батальонов…» и положило начало недоразумениям в понимании положительных и отрицательных героев в творчестве Юрия Бондарева.

Ведь явно отрицательный Иверзев «неожиданно» совершал поступки, настолько, казалось бы, не вязавшиеся с его образом, что некоторым профессиональным критикам они представлялись «сшитыми белыми нитками».

А явно положительные Морозов и Луковский из «Тишины» в решающий момент схватки между Вохминцевым и Уваровым вели себя так, что позволили отъявленному мерзавцу одержать победу над честным человеком.

Уж на что положителен Корабельников («Тишина»), безусловно не обделенный авторской симпатией, а ведь он одно время был сильно не в ладах с Уголовным кодексом.

Но, конечно, наиболее яркий, можно сказать, хрестоматийный пример неоднозначности характера персонажа – лейтенант Овчинников из «Последних залпов». Тщеславный, не в меру самолюбивый, склонный к зависти и ревности, Овчинников в одной из критических ситуаций проявил слабодушие, повлекшее за собой воинское преступление. Но, осознав совершенное, он, пытаясь исправить положение, попал в плен и там явил образцы подлинного мужества, презрения к врагу, высокого патриотизма. И, хотя критика не баловала Юрия Бондарева снисходительностью, никто не усомнился в полной психологической достоверности противоречивых мотивов и поступков этого персонажа.

Все это не главные персонален, скажете вы. Ладно. Но Алексей Греков из повести «Родственники», вне всякого сомнения, центральная фигура произведения. Его мировоззрение, его отношение к сложнейшим жизненным коллизиям повести обладают особым значением, ибо аккумулируют труднейший духовно-нравственный опыт его поколения – поколения тех самых лейтенантов-мальчиков, образы которых навсегда вошли в золотой фонд советской, да и мировой литературы. И что же, однозначен ли этот персонаж, все ли его мысли, слова, поступки безоговорочно нравятся и автору, и нам, читателям? Повесть эта, к глубочайшему сожалению, каким-то непонятным образом оказалась практически обойденной критикой.

1. Николай Федь, Горький вкус истины. Размышления о романе Юрия Бондарева «Игра». – «Москва», 1985, N 10, с. 191.[↩]
2. Там же, с. 195.[↩]
3. К.Скопина, С. Гуськов, Найти героя: Размышления о новом романе Ю. Бондарева «Игра». – «Комсомольская правда», 22 июня 1985 года.[↩]
4. «Вопросы литературы», 1985, N 10, с. 52 – 53.[↩]
5. »Вопросы литературы», 1981, N 9. [↩]
6. В.Бондаренко, Отчуждение. – «Дон», 1981, N 7.[↩]
7. »Вопросы литературы», 1985, N 10, с. 52. [↩]