Образ ученого

«Воспоминания о Николае Каллиниковиче Гудзии», Изд. МГУ, 1968, 184 стр.

Научное творчество Николая Каллиниковича Гудзия составляет примечательную полосу в истории отечественной филологии. Свыше полувека с огромной энергией и трудолюбием, редко находя досуг для отдыха, он занимался изучением древнерусской и украинской литературы, проникал в текстологические глубины произведений Л. Толстого. Как знаток нашей классической и современной поэзии, Н. Гудзий создал ряд ценных трудов о Пушкине, Тютчеве, поэтах-декабристах, о русском символизме. Этим перечислением далеко не исчерпывается многогранная исследовательская деятельность Н. Гудзия. Нет области славянских литератур, куда бы не внедрялся ученый, делая смелые и широкие сопоставления и обобщения, рассматривая художников прошлого и настоящего в социальной связи со временем, их сформировавшим, и с традициями прошлого.

Вышедший в Издательстве Московского университета сборник воспоминаний о Николае Каллиниковиче дает возможность представить себе образ ученого и человека. С особым волнением читал я эти воспоминания представителей трех поколений ученых. В моем воображении сквозь толщу лет возникал родной Киевский университет с его могучим темно-красным фасадом, уютными аудиториями и шумным роем студентов. И среди нас – недавний студент, молодой приват-доцент Н. Гудзий, худощавый, общительный и приветливый, влюбленный в свою науку, горячий спорщик и частый докладчик в семинарии всеми любимого профессора В. Перетца.

Не могу без улыбки вспомнить, как я сдавал Николаю Каллиниковичу зачет по древней русской литературе. Мой профессор А. Лобода болел, а мне во что бы то ни стало нужно было избавиться от этого зачета. Мы зашли о Н. Гудзием в маленькую, кажется четырнадцатую, аудиторию. Он сел за стол, а я на студенческую скамейку, соблюдая «субординацию». Тут же он спросил меня о Максиме Греке, но я не успел начать свой ответ, как он засыпал меня вопросами: «Ведь вы романист? А что вы думаете о связи Максима Грека с итальянским Возрождением? А итальянский язык вы знаете? А кого вы читали в оригинале?..»

Это была отличительная черта Николая Каллиниковича: расспрашивать, и не ради любопытства, а от широты интересов, от богатства научных сопоставлений и обобщений, •которые напрашивались у него сами собой. Так зачет превратился в научный разговор, Николай Каллиникович незаметно подсел ко мне на скамейку. Беседа продолжалась и в Ботаническом саду, куда мы пошли из университета в это ясное майское утро. Только придя домой, я вспомнил, что Николай Каллиникович не поставил зачета в матрикуле, что он и восполнил на другой день.

На протяжении долгих лет мы вспоминали с ним этот эпизод. Киевский университет был всегда для него дорогой alma mater, и он близко принимал к сердцу перипетии его жизни до последних дней своих. Он сохранил дружбу с учеными, вышедшими из Киевского университета, – братьями С. И. и В. И. Масловыми, М. Алексеевым, М. Рыльским, М. Калиновичем.

А. Назаревский с лирической нежностью вспоминает о той поре, когда Н. Гудзий делал доклад в «Семинарии русской филологии» на квартире В. Перетца, а потом в Петербурге на заседании Общества любителей древней письменности. Уже в ранних работах «Прение живота и смерти» и новый украинский его список» (1910), а также «Максим Грек и его отношение к эпохе итальянского Возрождения» (1911) наметился широкий круг научных интересов исследователя. Повышенное внимание к текстологическому анализу помогало молодому ученому усваивать приемы сопоставительной стилистики. В. Виноградов, рассматривая научно-исследовательский путь Н. Гудзия, определяет два основных направления поисков ученого: «С одной стороны, особенный интерес его возбуждают проблемы изучения произведений старой повествовательной славянской литературы с явной печатью поэтичности, художественности (апокрифы и легенды, «Слово о полку Игореве», легенда о папе Григории, легенда об Иуде-предателе и Андрее Критском и т. д.). Так, Н. К. Гудзий, вслед за академиками Ф. И. Буслаевым, В. Н. Перетцем, может быть, отчасти и С. А. Орловым, выдвигает принцип литературной художественности, стилистического и эстетического качества как основу отбора письменного материала и способа его анализа для построения истории древних славянских литератур.

С другой стороны, внимание Н. К. Гудзия привлекает литературная и общественная идеологическая деятельность исторических лиц, которые играли большую роль в развитии средневековых литератур и культур славянских народов и в их отношениях с Западом, таких, как Петр Скарга и Максим Грек…»

Огромный материал, накопленный Н. Гудзием в освоении древних литературных памятников, впоследствии лег в основу широко известного у нас и за рубежом учебника по древней русской литературе. «Этот учебник в свое время произвел на всех огромное впечатление. Это была струя свежего воздуха, ворвавшаяся в наше литературоведение», – пишет Д. Лихачев. Остро ощущая поэтичность народной словесности и шедевров средневековой русской литературы, Н. Гудзий по-новому истолковал творчество писателей средневековья и показал их самобытность и своеобразие на фоне европейских литератур того времени.

В 20-х годах, когда начался московский период деятельности Н. Гудзия, предметом его изучения становится творчество русских писателей XIX века, особенно Л. Толстого. П. Журов вспоминает, как они работали с Н. Гудзием в «стальной комнате» на Кропоткинской улице, где хранятся рукописи Л. Толстого. Автор воспоминаний говорит о той особой атмосфере восторженности и преклонения перед великим писателем, которая царила во время работы. И сам Н. Гудзий в автобиографии писал: «Трудно передать захватывающее, радостное волнение, которое испытывал тот, перед кем воочию раскрывался процесс писательской работы гения, его творческая лаборатория, отпечатлевшаяся в громадном количестве черновых вариантов, в ряде предварительных редакций, содержащих драгоценные, впервые обнаруженные тексты, не вошедшие в окончательные редакции толстовских произведений».

Во многих воспоминаниях (в книге – двадцать пять авторов) ученики И. Гудзия, долгие годы преподававшего в МГУ, рассказывают о нем как о выдающемся педагоге и лекторе, увлекавшем своих слушателей необычайно живым и образным рассказом о Данииле Заточнике, «Слове о полку Игореве», «Житии протопопа Аввакума» и других сокровищах древней литературы. Не менее одухотворенно вел Н. Гудзий толстовский семинар, собирая студентов у себя на дому по примеру своего бывшего учителя В. Перетца. Об этом подробно рассказывает В. Лакшин: «Сколько ни в чем не сходных между собою и пошедших разными дорогами людей считали толстовский семинар Гудзия «вратами своей учености»! В первой половине пятидесятых годов семинар этот, как я потом не раз слышал от Николая Каллиниковича, более всего удовлетворял его по своему составу и переживал, так сказать, пору своего расцвета. Именно в эти годы было написано и оглашено в виде докладов большинство работ, составивших впоследствии два солидных университетских сборника о Толстом под редакцией Н. К. Гудзия. Некоторые работы были напечатаны в литературных журналах или вышли отдельными книгами в Издательстве МГУ».

Мало кто из авторов воспоминаний (среди которых и М. Алексеев, и П. Богатырев, и В. Кирпотин, и Д. Лихачев, и А. Н. Соколов, и В, Кулешов, и В. Бурсов, и П. Верков, и В. Путинцев, и многие другие наши известные ученые и литературоведы) не останавливается с глубокой симпатией на чисто человеческих качествах своего друга и, учителя. Строгий и требовательный педагог, Николай Каллиникович обладал редкостным даром душевной щедрости и доброжелательности. «Художественная литература была для Николая Каллиниковича не только материалом для изучения, – пишет Б. Мейлах, – но и сокровищницей этических норм».

Ученик академической школы русской филологии, Н. Гудзий в процессе многолетней исследовательской работы «пришел к осознанию марксистско-ленинской методологии как единственно плодотворного пути научного исследования» («Автобиография»).

И прав С. Машинский, говоря, что Николай Каллиникович «был живой связью между старой академической филологией и советским литературоведением».

В сборнике помещена автобиография Н. Гудзия, написанная незадолго до смерти и дающая целостный образ ученого, с юных лет преданного литературной науке.

Библиография трудов Н. Гудзия, тщательно составленная А. Гудзий, В. Зайцевым и А. Робинсоном, лишний раз напоминает о многообразии таланта ученого. И читая список его работ за пятьдесят с лишним лет, невольно думаешь, что следовало бы издать собрание сочинений Н. Гудзия, куда бы вошли основные работы из его богатого научного наследства.