Об элементарной научной добросовестности

В нашей печати в настоящее время широко обсуждается вопрос о том, каковым должен быть духовный облик научного работника и как наилучшим образом способствовать формированию этого облика. В актуальности этого обсуждения я имел лишний раз возможность убедиться. Так как область моих научных занятий – история французской литературы, я с интересом взял в руки недавно вышедшую книгу А. Розановой «Социальная и научная фантастика в классической французской литературе XVI-XIX вв.» (Издательское объединение «Вища школа», Издательство при Киевском государственном университете, Киев, 1974). Однако едва я успел дойти до второй главы, названной «Два направления в фантастике XVII столетия» (первый ее раздел посвящен творчеству Сирано де Бержерака – романиста), как интерес, испытываемый мною, сменился сначала чувством удивления, а затем возмущения. Я столкнулся с хорошо знакомыми мне мыслями и оборотами, но без малейшего указания на первоисточник, из которого эти мысли, обороты, фразы, а как затем выяснилось, и целые абзацы, были почерпнуты. Да, несомненно, речь шла о совершенно бесцеремонном использовании характеристики, данной мною литературной деятельности Сирано де Бержерака в книге: Ю. Виппер, Р. Самарин, «Курс лекций по истории зарубежных литератур XVII века».

Книга эта была опубликована Издательством Московского университета в 1954 году. В ней излагалась новая концепция историко-литературной роли Сирано де Бержерака. Основная задача, которую я ставил перед собой, заключалась в том, чтобы преодолеть прежнее представление о Сирано как о писателе, стоящем будто бы совершенно особняком в литературном развитии Франции XVII столетия. Если позиция Сирано-мыслителя была к этому времени в нашей науке довольно основательно изучена, то место писателя в борьбе литературных направлений XVII столетия и социально-политическая сущность его творческой деятельности оставались выясненными еще явно недостаточно. В этой работе предлагалось рассматривать творчество Сирано-романиста в сопоставлении с такими писателями-вольнодумцами, как Сорель и Скаррон, воспринимавшимися традиционно в более узких жанровых рамках так называемого «реально-бытового романа». Затем, я стремился внутренне связать эволюцию Сирано-литератора с закономерностями развития движения Фронды. Расцвет прогрессивных тенденций в мировоззрении Сирано ставился в зависимость от подъема освободительной борьбы передовых общественных сил в канун Фронды и в ходе ее первого, так называемого «парламентского» этапа. Обострение же противоречий в творчестве Сирано в начале 50-х годов объяснялось тем отзвуком, который в мировосприятии писателя нашел разгром народного движения в ходе Фронды, разгром, вызвавший в свою очередь заметное усиление реакционных тенденций в общественной жизни Франции 50-х годов XVII века. Наконец, я пытался уловить в утопических романах Сирано отдаленные отголоски чаяний и устремлений демократических низов современного писателю французского общества.

Французская часть «Курса лекций», созданного более двадцати лет тому назад, в целом устарела и давно уже не удовлетворяет ее автора, успевшего за истекшее время написать и опубликовать целый ряд других работ, посвященных истории французской литературы XVII века. Однако глава о Литературе вольномыслия, и в том числе о Сирано де Бержераке, как видно, в определенной мере выдержала испытание временем.

Концепция, разработанная в этой главе, не прошла не замеченной нашей научной печатью. Она получила, в частности, одобрение и поддержку в кругах ученых-историков. Так, Р. Москвина в своей статье «Сирано де Бержерак – один из идеологов первого этапа Фронды» («Французский ежегодник, 1961», Изд. АН СССР, М. 1962, стр. 36-74), положительно оценив характеристику, данную мною французскому вольнодумству в целом и литературной деятельности Сирано де Бержерака, отметила: