О. В. Б о г д а н о в а, Е. А. В л а с о в а. «Филологическая проза» Андрея Синявского. СПб.: Алетейя, 2022. 144 с.

В 2010 году я с удовольствием читала книгу Т. Ратькиной «Никому не задолжав… Литературная критика и эссеистика А. Д. Синявского», на которую О. Богданова и Е. Власова много ссылаются, — нередко компаративно, чтобы дать почувствовать разность подходов. В комплексном исследовании Ратькиной меня особенно привлекло многогранное обзорное рассмотрение теории жанра эссе и рецепции произведений Синявского в отечественном и зарубежном литературоведении. Мнения и оценки изумляли то ли советским лицемерием, то ли коренным непониманием, но наблюдать за вариациями абсурда было увлекательно.

В рецензируемой книге на материале двух работ «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя» (в двух, соответственно, частях) рассмотрены основные стратегии повествования Синявского как филолога-экспериментатора, обусловленность наррации приемами «филологической прозы». Исследователи убедительно демонстрируют, что маркерами аналитической дискурсивности являются признаки научного исследования: постановка исследовательских целей и задач, освещение истории вопроса, избрание методики анализа, композиционное членение, сноски и ссылки (биографические, комментирующие, интертекстуальные, контекстуальные, источниковые, сопоставительные, поясняющие, иллюстративные). Думаю, здесь не стоит говорить о точных наблюдениях, неожиданных интерпретациях, прозрениях Синявского. Новаторство подхода авторов данной книги — в аргументированном признании важности открытий Синявского. Он с его «филологическими эссе» о Пушкине и Гоголе показан «родоначальником (основоположником) пост­модерного «ассоциативного» литературоведения, прочно утвердившегося сегодня в отечественной науке и особенно в ее зарубежной ветви. Не признать причастность к науке «литературоведческих эссе» Синявского в начале XXI века уже нельзя, отказаться от оправдательно-оценочной метафорики применительно к его работам необходимо» (с. 106).

Книга углубляет в неординарность филологических изысканий Синявского — ученого-исследователя, защитившего диссертацию в МГУ, работавшего в ИМЛИ АН СССР, читавшего лекции в МГУ и Школе-студии МХАТ. При чтении иногда возникает желание в чем-то усомниться (например, что «Прогулки с Пушкиным» — это «почти диссертация»), но само направление мыслей интересно: «…автор избирает структурно-композиционную форму научного дискурса, почти диссертации (бакалаврской или магистерской, кандидатской или докторской), пронизанной узнаваемыми формообразующими узлами и нарративными компонентами» (с. 52–53). При этом важно не упустить следующее замечание: «Понятно, что определение «научная» в данном случае может иметь варианты — псевдонаучная, околонаучная, квазинаучная и др., однако на данном этапе важно акцентировать не меру и глубину научности исследования Синявского-Терца, а стратегию изложения, ракурс избранной жанровой ориентации» (с. 53).

Казалось бы, очевидно, что метафоричность и поэтичность доказательной базы не делают ее менее убедительной и показательной, основательной и надежной, но как долог путь к признанию этой истины в отношении данного автора.

В первой работе («»Прогулки с Пушкиным»: диалог с классикой») важна постановка вопроса о текстологии — «деле будущего, того времени, когда возможная публикация факсимиле писем Синявского предоставит материал для уточнения воли автора и «редактора-составителя»» (с. 57), коей является М. Розанова. Она выбирала из лагерных писем Синявского «соответствующие отрывки», считала книгу «своей»: «Это моя книжка!» (с. 56).

Высокопрофессионален анализ интертекстуальных пластов «Прогулок с Пушкиным». Авторы не останавливаются на важности литературного эссе В. Розанова «Гоголь» как самого мощного претекста и в ходе анализа включают другие сопоставительные интертекстуальные проекции (М. Цветаева, А. Ахматова, Б. Пастернак, В. Маяковский, С. Есенин). Убедительно показано, почему первым и главным претекстом стал двухтомный «Пушкин в жизни» В. Вересаева. За, казалось бы, случайными обстоятельствами (семейными — через Розанову, лефортовскими — наличие книг в тюремной библиотеке) — обусловленный именно Вересаевым характер нарративной манеры: «…множественность точек зрения современников на Пушкина не просеивается и не отбирается под углом той или иной тенденции, а предлагается в их полноте, противоречии, взаимоотрицании» (с. 96). «Вечный вневременной претекст, пратекст, прототекст» (с. 82) у Синявского — Пушкин: «Именно анализ творчества Пушкина, с одной стороны, дополняет Вересаева, обвиненного в отсутствии поэтического материала, с другой — позволяет филологу опереться на необычайно богатый фундамент «нашего всё» и доказать глубину этого «всё» как применительно к истории, так и приложимо к современности» (с. 97).

Во второй работе («»В тени Гоголя»: интертекстуальные пласты повествования») кроме разговора об интертекстуальности важна попытка целостного взгляда на оба исследования Синявского, которые «могут (и, вероятно, должны) рассматриваться как дилогия, как взаимокоррелирующие произведения…» (с. 114). (Подчеркну аккуратность авторов, в том числе в выборе модальности.)

Здесь скорее намечены (работа в два раза меньше по объему) многие важные темы, например, о способности приемов ассоциативного литературоведения Синявского «обнаружить перспективные стратегии филологического анализа, могущего (как оказалось) вбирать в себя психоаналитические аспекты, чуждые советской науке о литературе, но открывавшие новые пути постмодернистическим практикам» (с. 139). Последователи Синявского перечислены списком: П. Вайль, А. Генис, А. Жолковский, В. Курицын, М. Эпштейн, И. Смирнова, в литературных творениях — А. Битов, С. Довлатов, Л. Петрушевская, Т. Толстая, С. Гандлевский, С. Соколов, Д. Пригов, В. Сорокин, В. Пелевин. Думается, этот абзац авторы могли бы развернуть в несколько монографий.

Книга много выиграла от обращения к интервью Синявского с Джоном Глэдом (во второй части в разговор включается и Розанова), где Синявский формулирует принципиально важные для него положения, на которые обратили внимание и развили авторы. Они много ссылаются на интервью в первой работе, хотя внимательное прослушивание/прочтение не повредило бы и второй. Так, читая предложение «Несмотря на поэтический слог, к которому нередко прибегает Синявский-Терц (огромные стилистические периоды, обилие и протяженность рядов однородных членов, риторические конструкции, перебивки речи, парцелляция и проч.)…» (с. 120), ты вспоминаешь, как Синявский говорит о важности для него барокко (он развивается, эволюционирует в сторону барокко), и понимаешь, что над этой мыслью стоило задуматься и, задумавшись, понять, что предлог «несмотря на» здесь неуместен.