О романтизме А. Марлинского

1

Александру Бестужеву-Марлинскому принадлежит видное место – в плеяде писателей-декабристов, чья литературная деятельность имела важное значение для освободительного движения эпохи дворянских революционеров в России. Наследие Марлинского представляет значительный интерес и для советского читателя. Выдающийся деятель декабристского движения, единомышленник Рылеева, друг Пушкина, А. Бестужев был первым критиком эпохи декабризма, видным поэтом и замечательным прозаиком.

Марлинского неизменно ценила революционно-демократическая критика, начиная с Белинского и Герцена. При всей строгости и взыскательности оценок этой критики мы ясно ощущаем в ней общее положительное отношение к творчеству Марлинского как определенному и значительному явлению русской культуры. Герцен, ставя Марлинского рядом с Рылеевым, отмечал «господство» над всем молодым поколением издателей «Полярной звезды» – этих «самых любимых литераторов».

Борьба против подражательства чужеземным образцам, за оригинальную национальную литературу, за новую романтическую поэтику, за живость, остроумие и занимательность повествования – таковы исходные позиции эстетики Марлинского, писателя неровного, но, по определению Белинского, владеющего «неотъемлемым и заметным талантом, талантом рассказа, живого, остроумного, занимательного» ¹.

Чернышевский считал Марлинского писателем «даровитым» и видел в нем одного из «лучших тогдашних журналистов» ².

Литературное наследие Бестужева-Марлинского изучено недостаточно. Даже лучшие представители старого буржуазно-либерального литературоведения, в общем положительно относившиеся к творчеству Бестужева (например, Н. Котляревский), в конечном итоге принижали и искажали его. Находя в произведениях Бестужева лишь некоторый «отпечаток его либерального образа мыслей» ³, Котляревский не считал Марлинского революционным писателем. Другие представители буржуазной историографии (например, В. Богучарский и С. Венгеров) начисто отвергали наличие в творчестве Бестужева гражданских мотивов.

Подлинное изучение жизни и творчества писателя-декабриста началось в советское время.

Политические и литературные взгляды Бестужева формировались в обстановке Отечественной войны 1812 года, вызвавшей в русском народе высокий патриотический подъем и страстное стремление к свободе, а также в условиях последовавших за ней событий в России, имевших революционное значение.

Особое влияние на формирование мировоззрения Бестужева, как и других будущих декабристов, имел рост крестьянского и солдатского движения в России. Выступление Семеновского полка в октябре 1820 года внушило передовым людям новые надежды, вызвало прилив сочувствия к участникам бунта, заключенным в Кронштадтскую крепость. Несмотря на правительственные репрессии, угрожавшие тем, кто сочувствовал бунтовщикам, Бестужев, рискуя многим, навестил семеновцев в заточении. В одном из писем сестре он сообщал: «Я был у семеновцев там же на другой день их отправки, на несколько часов; но теперь они в Свеаборге» ⁴.

К этому времени за Бестужевым установилась в обществе репутация блестящего гвардейского офицера, остроумного светского льва, интересного и оригинального литератора, выступавшего под псевдонимом Марлинский. Его литературные фельетоны, критические статьи и стихи охотно принимались лучшими журналами.

В 1822 году состоялось знакомство Бестужева с Рылеевым. Как известно, это знакомство, а затем и дружба сыграли решающую роль в политической судьбе Бестужева. Во второй половине 1823 года он был принят Рылеевым в Северное тайное общество декабристов.

Бестужев с самого начала занял в Северном обществе наиболее радикальные позиции и вместе с Рылеевым стал энергичным и решительным руководителем общества в дни подготовки вооруженного восстания. В донесении комиссии по делу декабристов говорилось, что Бестужев, по собственному признанию, «умышлял на цареубийство и истребление императорской фамилии; возбуждал к тому других; соглашался также и на лишение свободы императорской фамилии. Участвовал в умысле бунта привлечением товарищей и сочинением возмутительных стихов и песен. Лично действовал в мятеже и возбуждал к оному нижних чинов» ⁵.

Александр Бестужев и его братья Николай и Михаил были приговорены Верховным уголовным судом к каторжным работам.

* * *

Раннее литературное творчество Бестужева, тесно связанное с его деятельностью на политическом поприще, развивалось под влиянием освободительных идей декабристов. Вне воздействия идеологии декабризма нельзя понять и значение его редакторской и издательской деятельности. Еще в 1818 году Бестужев задумал издавать литературно-политический журнал. Но этот замысел осуществился лишь три года спустя. Вместе с Рылеевым он с 1823 по 1825 год до самого ареста издавал альманах «Полярная звезда», имевший исключительный успех. Издатели привлекали к участию в альманахе лучших писателей того времени – Баратынского, Дельвига, Жуковского, Крылова, Пушкина и других. Сами Рылеев и Бестужев были также активными сотрудниками «Полярной звезды». Многие стихотворения, беллетристические очерки, рецензии и переводы Бестужева печатались в альманахе анонимно и под псевдонимом. Его литературные опыты, появлявшиеся и в других журналах, обратили на себя внимание писателей и читателей. Наряду с оригинальными произведениями Бестужев печатал переводы, знакомящие русского читателя с лучшими образцами иностранных литератур. Уже в раннем творчестве Бестужева ощутимы критические мотивы. Стихотворение «Подражание первой сатире Буало» (1819) было запрещено цензурой именно из-за его обличительной тенденции.

Декабристской поэзией завещан нам образ поэта-избранника, художника-борца; с точки зрения декабристов поэзия должна иметь «ту божественную силу, которая обновляет и возрождает человечество» (Кюхельбекер). Бестужев, как и Рылеев, в соавторстве с которым им написаны агитационные песни, как и другие поэты-декабристы, был сторонником свободолюбивой романтической поэзии, преобразующей действительность. Для него жизнь также полностью связывается с гражданским подвигом.

Для ранней поэзии Марлинского характерен основной мотив, выражающий осознание поэтом своей избраннической роли. Но настроения передовых людей эпохи в поэзии Марлинского, как и у Пушкина раннего периода, а в особенности у поэтов-декабристов, облекались в формы так называемой «легкой поэзии»; этот жанр достиг своего расцвета во французской лирике конца XVIII века, в первую очередь в творчестве Парни, а на русской почве – в стихах Батюшкова. Ранняя поэзия Марлинского объединяет в себе эпикурейскую и гражданскую лирику, жанр дружеских посланий с гражданской патетикой. Обе эти струи сочетаются непроизвольно, свободно, органически.

Некоторые ранние стихи Марлинского проникнуты острым политическим пафосом, едкой критикой самодержавно-полицейского государства. Так, в стихотворении с характерным заголовком «Подражание первой сатире Буало» поэт высмеивает высшую знать с ее «изношенными чувствами», весь чиновный бюрократический Петербург:

Высокомерие – законно богачам,

А гибкость, рабство, лесть приличны беднякам.

Так! в наш железный век фортуна-чародей

Творит директоров из глупых писарей…

Где роскоши одной является успех,

Наука ж, знание в презрении у всех

И где к их пагубе взнесли чело строптиво

Искусство: красть умно, а угнетать учтиво…

И хотя автор назвал свое стихотворение «подражанием» – это не усыпило бдительность цензуры, и она запретила стихи: слишком прозрачны были нелестные намеки на Александра I и высокопоставленных лиц самодержавного государства.

Те же критические мотивы развернуты в «Отрывке из комедии «Оптимист». Но, кроме того, здесь громко звучит жалоба на современное молодое поколение, бездействующее и бесцельно прожигающее жизнь:

Источники забав от пресыщенья мутны.

Мы стары в двадцать лет, а в пятьдесят распутны.

Эти стихи исполнены энергии и благородного негодования. Отвращение к окружающей среде, острая критика современной молодежи влекут лирического героя Марлинского не к унынию, а к протесту, не к разочарованию, а к вере в потенциальные творческие силы человека…

Однако подлинную известность Бестужеву принесли не его первые опыты в стихах и прозе, а критические статьи, преимущественно полемического характера, которые печатались главным образом в «Сыне отечества».

В спорах на литературные и театральные темы, которые пришлось вести Бестужеву, молодой критик наносил своим противникам довольно чувствительные удары. При некоторых противоречиях, недоговоренности и неясности отдельных положений эти статьи обнаруживали общественную активность их автора, его стремление к самостоятельному решению сложных вопросов. Эти качества Бестужева-критика достаточно проявились в его ранних статьях, посвященных разбору комедии А. Шаховского «Липецкие воды», перевода П. Катениным трагедии Расина «Эсфирь» и книги Н. Греча «Опыт краткой истории русской литературы». Первые две статьи относятся к 1819 году, третья – к 1822-му.

Комедия Шаховского «Липецкие воды, или Урок кокеткам» (1815) была задумана как памфлет на Жуковского, одну из ярких фигур «Арзамаса». В бестужевском разносе этой комедии⁶ Жуковский взят под безоговорочную защиту, а Шаховской едко высмеивается как представитель реакционной «Беседы любителей русского слова». Причем, борясь с литературными староверами, критик не разделял карамзинистской позиции аполитизма и требовал от литературы обличительного пафоса. Беря под защиту Жуковского, он в то же время позволял себе подсмеиваться над его верноподданническим усердием. «Из савана оделся он в ливрею» ⁷, – говорил А. Бестужев в эпиграмме на Жуковского.

В статье об «Эсфири» автор подвергает строгой критике перевод Катенина в языковом и стилистическом отношении, отмечая его злоупотребление «самой неупотребительной, заржавевшей славянщизной, перемешанной весьма неосторожно с простейшими русскими словами» ⁸. Бестужев берет под сомнение всю стилистическую систему переводчика, развенчивает ее архаическую сущность.

Сколь принципиальное значение имела для Бестужева эта полемика с Катениным, показывают и споры, разгоревшиеся два года спустя вокруг «Опыта краткой истории русской литературы» Греча, устанавливающего наличие в русской литературе двух противоположных направлений – ломоносовского, «высокого», и карамзинского, «легкого». В статье «Почему?» ⁹, высказывая ряд недоумений по поводу тенденции автора «Опыта» сблизить, а иногда и отождествить литературный язык с церковнославянским, Бестужев дает оценку книги Греча в целом. «Как русский, – замечает он, – за историю отечественной словесности я обязан вам благодарностию; но как читатель обязан к делу вашему беспристрастием» ¹⁰. Во второй статье, направленной против рецензии Катенина на книгу Греча, он не соглашается как с трактовкой романтизма, данной Катениным, так и с его ориентацией на высокий стиль, опирающийся на церковнославянский язык. Критик отстаивает «легкий слог», который, «вопреки мнению Г. К[атенин]а, должен употребляться и в важных сочинениях, если хотим дать им вес, не делая их увесистыми… Впрочем, – продолжает он, – легкие пьесы не чуждаются выражений высоких. Батюшков, Жуковский, Пушкин в самых эротических сочинениях употребляли слова: денница, трикраты, скудель и т. п…» ¹¹.

Таким образом, уже в ранних полемических статьях Бестужев касается центрального вопроса развития литературы того времени – вопроса о романтизме и классицизме. И хотя он еще не дает своего нового определения романтического искусства, а только ставит вопрос о его сущности, эта полемика имела большое значение.

Бестужев-Марлинский вступил на литературное поприще в годы, когда господствующим направлением был романтизм с его двумя довольно резко обозначившимися ответвлениями. Первое из них во главе с Жуковским решало задачи, связанные главным образом с созданием в лирике психологического характера романтического героя. Психологический романтизм школы Жуковского, восходивший к достижениям карамзинской поэтики, по своим творческим устремлениям был, несомненно, прогрессивным явлением. Но это был психологизм отъединенной индивидуальности. Декабристские романтики решали задачи, связанные преимущественно с созданием героического характера романтического героя. Романтизм декабристов можно условно назвать героическим или гражданским романтизмом.

Общим, что объединяло обе ветви романтизма в едином прогрессивном художественном направлении, была установка на изображение человеческого характера, признание такого изображения центральной проблемой искусства. Литература классицизма с ее культом абстрактных идей «государства», «нации», «права», «человека-гражданина» и прочих общих понятий не давала и не могла дать образа индивидуальной личности. Романтизм же признал главной задачей искусства изображение независимого, свободного и сильного человека (в то же время в творческой практике некоторых писателей-декабристов принципы романтизма и классицизма нередко сочетались). В индивидуалистическом мировоззрении романтиков, особенно западноевропейских, нашли отражение освободительные идеи, во «имя которых ниспровергался феодальный абсолютизм. Но романтический метод в своей философской и социальной основе субъективен, покоится на идеалистическом и индивидуалистическом отрицании роли исторических и социальных факторов в формировании характера человека и нации. И поэтому фактически романтики ратовали не за многообразие, а единообразие романтических героев. С одной стороны, романтический культ свободного человека, а с другой – отказ от реального жизненного многообразия человеческих характеров, – таково неразрешимое в романтической системе противоречие, которое могла «снять» лишь эстетика реализма.

Писатели-декабристы воспевали героического человека, борющегося за освобождение от цепей феодального, самодержавно-крепостнического общества. Этой задаче были подчинены тематика и проблематика творчества Марлинского, его поэзия и его романтические повести.

Обоснованию романтизма как нового литературного стиля в значительной степени были посвящены знаменитые бестужевские обзоры, напечатанные в «Полярной звезде»: «Взгляд на старую и новую словесность в России» (1823), «Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года» (1824) и «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 года» (1825).

Эстетический кодекс декабризма как течения революционной мысли тесно связан с идейно-политической программой поколения дворянских революционеров. В условиях Отечественной войны против наполеоновской деспотии освободительные стремления русского народа соединялись с национально-патриотическими идеями. Искусство и литература, по мысли декабристов, должны выражать эти освободительные патриотические традиции, служить революционному делу, выражать национальные интересы народа.

Поэтому первостепенное значение для декабристов имела борьба против подражательной литературы, за литературу самобытную, теснейшим образом связанную с конкретными потребностями освободительной борьбы народа именно в России.

Для Бестужева-критика крайне показательна одна черта, ярко проявившаяся уже в первых его литературно-критических выступлениях. Это склонность к широким обобщениям, попытка анализировать большие периоды литературной истории. Глубокие по содержанию, выдвигающие оригинальные и смелые концепции, эти выступления отмечены меткостью суждений и характеристик, печатью неистощимой воинственности. В трактовке эстетических проблем, касающихся современных литературных направлений, Бестужев проявил несомненную проницательность и прозорливость. Он писал: «Оглядываясь назад, можно век позади остаться, ибо время с каждой минутой разводит нас с образцами. Притом все образцовые дарования носят на себе отпечаток не только народа, но века и места, где жили они, следовательно подражать им рабски в других обстоятельствах невозможно и неуместно. Творения знаменитых писателей должны быть только мерою достоинства наших творений» ¹².

С этим высказыванием связано решение центральной для литературы декабристской эпохи проблемы классицизма и романтизма. Декабристы боролись за создание самобытной истинно национальной народной литературы. Ложному пониманию классицизма как подражания античному искусству они противопоставляли романтическое направление, чуждое догматизму классицистов. Это было прогрессивным фактом, поскольку суждения декабристов исходили из потребностей современной жизни.

Критик едко и умно высмеивал дворянскую салонную узость французских писателей, литературный педантизм классицистов с их пресловутыми искусственными правилами и единствами: «Малютку природу, которая имела непоправимое несчастие быть недворянскою, – по приговору академии выгнали за заставу, как потаскушку. А здравый смысл, точно бедный проситель, с трепетом держался за ручку дверей, между тем как швейцар-классик павлинился перед ним своей ливреею и преважно говорил ему: «Приди завтра!», и как долго не пришло это завтра, и все оттого, что французы нашли божий свет слишком площадным для себя, живой разговор слишком простонародным и выдумали украшать природу, облагородить, установить язык! И стали нелепы от того, что чересчур умничали» ¹³.

Полемизируя с такого рода «украшателями природы», Бестужев показывает, что всякое великое произведение возникает в определенных условиях, и оно должно быть не образцом для слепого и мертвого подражания, а «мерою достоинства» современных «наших творений».

Критик последовательно, в духе декабристской эстетики, проводил мысль о тождестве романтизма и самобытности литературы, верной духу народа, его национальному характеру.

Следует отметить, что бестужевское толкование понятия романтизма было слишком расширительным. С точки зрения Марлинского, реалистический стиль включается в романтический, является исторической ступенью к нему. Поэтому для него «Евгений Онегин» есть не что иное, как измена Пушкина романтизму, высшим выражением которого являются его южные поэмы. И только в лирических отступлениях первой главы романа, «где мечта уносит поэта из прозы описываемого общества, – стихи загораются поэтическим жаром и звучно текут в душу» ¹⁴.

Отрицание самостоятельного значения реалистического искусства, отождествление реализма с классицизмом привело Бестужева в конце концов к непониманию и искажению творчества Пушкина в целом.

На всеобъемлющий, абстрактный характер романтизма в трактовке Бестужева указал Белинский, называя его романтизм ложным. «Ложная идея ложного романтизма, – говорил великий критик, – до того овладела нашим романтическим критиком, что у него и Державин – романтик, и Карамзин, и Вельтман, словом все талантливое, даровитое, все – романтики» ¹⁵. Белинский впервые указал и на «бесхарактерность характеров» у Марлинского, то есть на тот существенный недостаток, который сам писатель считал присущим многим произведениям современной ему литературы.

Борьба за романтическую литературу составляет пафос всей литературной деятельности Марлинского. С меркой романтизма он подходил к оценке важнейших проблем литературы, творчества того или иного писателя, его языка и стиля. Вне этой борьбы нельзя понять и той последовательности и настойчивости, с какими он подчеркивал тезис, повторенный десятилетие спустя Белинским: «У нас нет литературы». Оценивая положение современной драматургии, прозы или поэзии, Бестужев настойчиво подчеркивает мысль о необходимости создания именно романтической – национальной и народной – литературы. Так, говоря о состоянии трагедии вообще и анализируя творчество Озерова в частности, он писал: «Для трагедии ни один из живых европейских языков не может быть склоннее русского… Высокость речений славянских, важность и богатство звуков придают ему мужество, необходимое для выражения страстей нежных или суровых. Со всем тем у нас не существует народной трагедии и, кроме Озерова, не было трагиков; но и тот, покорствуя временности, заковал своего гения в академические формы…» ## А.

1. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. 1, изд. АН СССР, М. 1953, стр. 273.[↩]
2. Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч., т. III, M., Гослитиздат, стр. 14.[↩]
3. Н. Котляревский, Декабристы. Кн. А. Одоевский и А. Бестужев, СПб, 1907, стр. 295.[↩]
4. «Памяти декабристов», сб. материалов, изд. АН СССР, Л. 1926, т. I, стр. 21.[↩]
5. »Восстание декабристов», М. – Л. 1925, т. I, стр. 412 – 413. [↩]
6. »Сын отечества», 1819, N 6, стр. 252 – 263. [↩]
7. Ср. в письме к П. А. Вяземскому от 1823 года, «Литературное наследство», 1956, N 60, т. 2, кн. 2.[↩]
8. »Сын отечества», 1819, N 3, стр. 107 – 124. [↩]
9. Там же, 1822, ч. 77, N 18, стр. 158 – 168.[↩]
10. Там же, стр. 108.[↩]
11. «Замечания на критику, помещенную в 13-м N «Сына отечества», касательно «Опыта краткой истории русской литературы», – «Сын отечества», 1822, ч. 77, N 20, стр. 656.[↩]
12. А. Марлинский, Полн. собр. соч., СПб., 1838 – 1839, ч. XI, стр. 191 – 192.[↩]
13. А. Марлинский, Полн. собр. соч., ч. XI, стр. 293.[↩]
14. Там же, стр. 195.[↩]
15. В. Г. Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, стр. 31.[↩]