О прозе романтического стиля

С. Львов, Константин Паустовский, Детгиз, М. 1956, 94 стр.

О творчестве К. Паустовского написано лишь несколько статей, затерянных в газетах и журналах. И вот вышла первая – пусть небольшая – монография о писателе.

Книжка С. Львова – продолжение хорошего дела, начатого Домом детской книги, – издания серии монографий о советских писателях. Она адресована юным читателям (но, несомненно, вызовет живой интерес и у взрослых) и, понятно, не рассчитана на исчерпывающее рассмотрение всех проблем творчества художника.

В книге, немало достоинств. И первое, о чем хочется сказать с большим сочувствием, – ее интонация.

Об интонации художественного произведения можно встретить рассуждения во многих критических работах. Но всегда ли мы – критики и литературоведы – задумываемся (а главное – заботимся!) об интонации своих произведений? «Критическая статья или рецензия, посвященная произведению искусства, должна и сама быть поэтическим произведением», – совершенно справедливо пишет С. Маршак.

Книга С. Львова написана не только увлекательно, с огоньком, с подлинной заинтересованностью автора исследуемым предметом, но и – не побоимся сказать – поэтично. Тут нередки «лирические отступления», когда С. Львов для подкрепления той или иной мысли ссылается на свой жизненный опыт. Но только ли в этом своеобразие интонации книги? Нет, – и там, где нет таких отступлений, все время чувствуешь атмосферу пытливого размышления. В то же время, видя перед собой конкретный «адрес», С. Львов строит изложение как живой рассказ о творчестве писателя.

Монография не претендует на полноту – опущен анализ пьес К. Паустовского, да и о ряде прозаических произведений сказано подчас очень кратко. Но при всем этом С. Львов стремится дать последовательный рассказ о творческом развитии художника, главных вехах и действительной сложности этого пути. Основная мысль Львова – исключительная благотворность для К. Паустовского обращения к реальным героям и событиям нашего времени. Поэтому в «Кара-Бугазе», «Колхиде», «Мещорской стороне», «Повести о лесах», в рассказах «Колотый сахар», «Доблесть», «Клад», «Синева», «Бег времени», «Пришелец с юга», «Приточная трава», «Беспокойство» видит С. Львов главные достижения писателя.

С. Львов далеко не все принимает у К. Паустовского – на многих страницах критик спорит с писателем, выделяет передовые тенденции и критикует то, что ему кажется неприемлемым. Подчас автор монографии даже излишне педантичен в перечне недостатков того или иного произведения. Но во всяком случае в книжке нет и духа апологетичности.

Один из лучших разделов в книжке посвящен теме природы у Паустовского. С. Львов высмеивает сухую школьную «проработку произведения», при которой художественные средства оставляются на конец урока и нередко звонок «отсекает» пейзаж; осуждает пренебрежение многих наших критиков к исследованию значения пейзажа в искусстве; он решительно восстает против утверждений западноевропейской критики, будто современная проза может обойтись без пейзажа. И этот жар полемики помогает критику глубже оценить мастерство Паустовского. Нельзя не согласиться с мыслью С. Львова: «Паустовский обладает не таким уж частым в современной прозе даром: он видит мир в цвете». В другом месте сказано еще категоричнее: писатель «не приемлет бескрасочной прозы». Это положение подкреплено рядом тонких наблюдений. Но главное – автор стремится проследить процесс художественного освоения природы в творчестве писателя: от «блистательного поэтического пересказа гравюр, акварелей» в ранних рассказах к великолепным страницам «Черного моря», где «живопись становится не источником образа, а примером мастерства», и далее – к удивительной простоте «Мещорской стороны», полных высокой поэзии пейзажей среднерусской природы, выдерживающих «нелегкое сравнение с классическими образцами». В последних рассказах Паустовского критик видит усиление действенного начала в любви писателя к родной земле, новые нотки, сменившие элегические раздумья.

С. Львов подходит и к главной «загадке» Паустовского и занимает, казалось бы, довольно определенную позицию:

«Иногда критики, говоря о слабостях творчества Паустовского, относят к ним условность его героев, рассуждая так, будто условность вообще недопустимый прием в искусстве социалистического реализма. Но ведь это неверно! Условны и «Песня о Буревестнике» и «Старуха Изергиль» Горького, много сказочно-условного в драматургии Хикмета, во многих произведениях нашей послевоенной поэзии. Конечно, в ткань эпического романа, дающего реалистическую картину действительности, как в «Климе Самгине» Горького, в «Тихом Доне» Шолохова, в «Степане Кольчугине» Гроссмана и других, условный, сказочный персонаж не вмещается.

Но Паустовский и не работает в духе этой прозы. Он писатель романтического видения мира, и его «Колхида» – при всей той роли, которую играет научно-познавательный материал, – условна, как может быть условна романтическая сказка».

Верная мысль, правильный путь. Но как досадно, что критик робко и непоследовательно идет в этом направлении. Едва успев сказать о романтических особенностях «Колхиды», С. Львов тут же спешит упрекнуть писателя за «яркость» и «некоторую бравурность красок», отрицательно оценивает и «Судьбу Шарля Лонсевиля», и рассказ «Снег», и цикл «рассказов воображения» – «Корзина с еловыми шишками», «Ручьи, где плещется форель»… И даже там, где С. Львов видит достижения писателя, его анализ гораздо сильнее в тех случаях, где явственнее «похожесть» Паустовского на других писателей, и неувереннее при «непохожести».

Робость и половинчатость возникают из-за неясности исходной позиции. С. Львов защищает право на условность. Но в этом ли суть дела? Для доказательства правомерности условности не нужно было приводить «Старуху Изергиль», – всякое искусство всегда пользуется условностью: стихи есть условность (так не говорят в обычной речи), театр есть условность (надо поверить, что перед тобой комната без одной стены, что на протяжении трех часов может пройти целая человеческая жизнь) и т. д. Но произведения, называемые С. Львовым, характерны не только условностью. Помимо «Песни о Буревестнике» и «Старухи Изергиль» можно назвать и «Сказки об Италии», и «Двенадцать», и «150 000 000», и «Про это», поэзию.

Э. Багрицкого, М. Светлова, «Морская душа» и «Зеленый луч» Л.