О культуре восприятия полемики

В последнее время в литературной печати часто появляются материалы, посвященные культуре дискуссий. Это не случайно, видимо; в течение предшествующих десятилетий мы отвыкли от настоящих споров в критике, хотя, казалось бы, все это время полемики не сходили со страниц литературных газет и журналов, но приходится признать, что в большинстве случаев это были не дискуссии, а их имитация. Не стремимся выделяться или сваливать вину на других, нередко и наш журнал грешил такими имитациями. В различных изданиях появлялись диалоги, где спор велся по принципу: «как вы верно подчеркнули… как вы еще более верно отметили…»; знакум и такой вид диспутов: сначала публикуется резкая, нарочито полемичная, так называемая «затравочная» статья, а потом ее автору дается достойный отпор, благо полемические перехлесты опровергать не трудно; памятны и многомесячные жаркие словесные баталии, завершающиеся умиротворяющим резюме, в котором проставляются все акценты и все точки над i. Почему-то негласно считалось, что какова бы ни была проблема, у нее обязательно должно быть единственно верное решение, которое, конечно, известно редакции. На поверку же оказывалось, что дискуссия – это просто завлекательная, «живая», как говорится, форма подачи материала.

Однако, по сути, дискуссия – нечто совсем иное. Это практически единственный способ обсуждения явлений общественно важных, но внутренне противоречивых, потому и порождающих различные, порой диаметрально противоположные, отзывы и оценки.

Мы, похоже, не приучены к тому, что ответ неизвестен заранее, что его надо искать в споре, выдвигая все новые и новые доводы, выслушивая и анализируя доводы оппонентов; к тому, что чужое мнение, даже если оно не нравится и раздражает, имеет такое же право на существование, как и твое собственное; к тому, что истина может и не родиться в споре, а будут найдены лишь пути приближения к ней, что, в общем, не так уж мало. Не приучены все – и критики, и читатели. Об этике участников критической полемики мы уже писали (1987, N 4). Теперь же считаем необходимым подойти к проблеме, так сказать, с другой стороны – поговорить о культуре восприятия дискуссий.

После публикации практически каждой дискуссии журнал получает довольно много писем. Следим мы и за читательской почтой, публикуемой «Новым миром», «Знаменем», «Октябрем», «Литературной газетой» и другими изданиями. Стоит отметить, что характер откликов на литературную полемику везде одинаков. Как правило, из двух (или большего числа спорящих критиков) читатель выбирает себе одного «союзника» и одного «противника». При этом он обычно убежден, что «противник» ведет себя агрессивно, высказывается в недопустимо резких тонах, а «сторонник», напротив, излишне сдержан и не дает своему оппоненту надлежащей отповеди. Спеша помочь своему «союзнику», читатель зачастую бьет «наотмашь» и не очень-то заботится об аргументах.

В нашем журнале особенно много откликов (и присланных по почте, и появившихся в печати) вызвало обсуждение творческого наследия В. Высоцкого. На примере именно этого обсуждения мы и хотим поговорить о культуре восприятия дискуссий, поскольку публикуем их часто и намерены публиковать впредь.

Напомним, в дискуссии приняли участие трое: Ю. Андреев выступил со статьей «Известность Владимира Высоцкого», Т. Баранова – со статьей «Я пою от имени всех…» и Е. Сергеев – со статьей «Многоборец».

Мы, конечно, ждали откликов и надеялись на продолжение разговора, но, признаться, откликов совсем других, ибо развернули дискуссию с некоторым опозданием, ко времени ее публикации появилась еще одна острейшая проблема, которая не затронута в нашей полемике.

То, что творится сегодня, – это уже не популяризация творчества, а откровенная эксплуатация популярности. Эксплуатация явно коммерческая, кассовая, маскультурная. Из В. Высоцкого усиленно делают киноидола, этакого российского Бельмондо, делают из него эстрадного кумира. Все реже звучит его голос с «хрипящих пленок», все чаще звучит он «с иголочки», с новеньких дисков, где запись пропущена через фильтры. Отфильтрованный голос, отфильтрованное содержание. Все крепче западает в память песенка про жирафа (не будем обсуждать ее достоинства), но забываются «Штрафные батальоны», «Нейтральная полоса» и другие социально острые вещи. Поток мемуаров все ширится, а заодно и мелеет, все чаще мемуаристы вспоминают мелочи, а то и интимные подробности, а это уже походит на легализованные сплетни.

Мы надеялись, что истинные почитатели В. Высоцкого первыми поймут опасность, грозящую его творческому наследию, первыми заговорят об этом.

Недавно В. Высоцкому присвоена Государственная премия. Акт справедливый, хотя и запоздалый. Но ведь и присуждение премии не уменьшает, а, вероятно, даже увеличивает опасность кассовой эксплуатации его наследия.

Вот такой разговор и мог бы стать естественным продолжением дискуссии, опубликованной на страницах журнала. Но вышло иначе.

Авторы отзывов преимущественно спорят с Т. Барановой; есть у нее и защитники, но они в явном меньшинстве, и всего лишь один отклик содержит упреки, адресованные в основном Ю. Андрееву и отчасти Е. Сергееву. Речь о статье Ст. Куняева в газете «Московский литератор» (26 июня 1987 года). Однако несколько позже та же газета поместила письмо фотохудожника А. Лапина – автора снимка «Майор Петров», где он поведал, как против своей воли был втянут в неприглядную историю; и статью Б. Хотимского, в которой подробно анализируется этот инцидент. Так что ныне отвечать на выступление Ст. Куняева уже нет необходимости##Заметим лишь, что Ст. Куняев употребил несколько весьма сильных выражений, например обвинил Ю. Андреева во лжи, утверждая, что он (Куняев) не нападал на И. Сельвинского, Л. Мартынова, Б. Пастернака и других поэтов, в подтверждение чего ссылается на ряд своих работ, где таких нападок действительно нет.