О композиции «Мертвых душ»

Для понимания идейного смысла и особенностей художественной формы всякого произведения исключительное значение имеет изучение его композиции как своеобразного принципа построения системы образов и ее осмысления в связи со всеми компонентами идейно-тематического замысла произведения.

Своеобразие композиции поэмы Гоголя до сих пор не раскрыто полностью. В ее истолковании много противоречий, неясностей, ошибок. Это происходит потому, что исследователи делали бесплодные попытки обособить систему образов «Мертвых душ» от системы лирических отступлений, не видели их взаимосвязи и взаимообусловленности. В связи с этим поэма долгое время рассматривалась как совокупность механически соединенных эпизодов, портретов, отступлений и т. д. Даже отказавшись от мысли о механистичности построения поэмы, литературоведы не решились глубоко проникнуть в творческую лабораторию писателя и осмыслить «секреты» построения «Мертвых душ». Правда, в работах о Гоголе последних лет сделан ряд серьезных наблюдений над композицией поэмы (работы М. Храпченко, Н. Степанова, В. Ермилова и других), но эти наблюдения не исчерпали темы.

Настоящие заметки не претендуют на полноту освещения поставленной проблемы. Их цель – поделиться некоторыми наблюдениями над поэмой и обратить внимание исследователей Гоголя на вопросы, неизбежно встающие перед тем, кто, помня слова Белинского о необходимости изучения«Мертвых душ», внимательно вглядится в особенности их архитектоники.

Следует сразу же заметить, что поиски Гоголем композиционных принципов для поэмы представлены нами намеренно обнаженно – разумеется, творческие искания до поры до времени протекают не так сознательно, как это показано в наших заметках.

1

Композиция «Мертвых душ» оригинальна и неповторима, как и их жанр. Никакая другая композиционная структура не дала бы Гоголю таких широких возможностей для изображения жизни действительной и прославления великого будущего «плодовитого зерна русской жизни». Преимущества созданной Гоголем композиции заключались в ее гениальной простоте и объемности, отлично найденной возможности стянуть в один узел все события, лица, мысли и в то же время положить, когда это нужно, между ними четкую грань. Добиться этого было тем более трудно, что в поэме Гоголя мало движения и много характеров, тщательно выписанных и отделанных с филигранным мастерством.

Тема «Мертвых душ» была воспринята Гоголем как тема для большого романа (недаром Пушкин приводил в пример «Дон-Кихота» Сервантеса). Сначала обработка ее так и мыслилась. 7 октября 1835 года Гоголь писал Пушкину: «Начал писать «Мертвых душ». Сюжет растянулся на предлинный роман и, кажется, будет сильно смешон. Но теперь остановил его на третьей главе. Ищу хорошего ябедника, с которым бы можно коротко сойтиться. Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь» (X, 375¹).

Как видно из этого письма, Пушкин и Гоголь до начала работы над поэмой обсуждали, очевидно, не только некоторые детали сюжета будущего романа, но и жанр, и даже название, в известной мере намекающее на пути идейного решения сюжета.

Однако «предлинный роман» был остановлен на третьей главе – и не случайно. Чем дальше шла работа, тем острее ощущал; Гоголь несоответствие формы с самим заданием романа. В традиционном романе, этом классическом виде эпического: рода, надо было показывать всю Русь со всех сторон, а это было невозможно, так как тема была получена с сатирическим заданием (кроме прочего, и в этом смысл ссылки на «Дон-Кихота»). В романе можно было показать со всех сторон относительно немного действующих: лиц, потому что магистральные линии сюжета социального романа проходят обычно через несколько характеров, а остальные, если даже имеют самостоятельное значение, то составляют лишь сложный фон, необходимый для расширения идей романа, канву, по которой вышиваются автором узоры сюжета.

Так, в «Евгении Онегине», хотя этот роман и является подлинной «энциклопедией русской жизни», внимание автора обращено главным образом на Онегина и Татьяну, на сопоставление и противопоставление их; в «Герое нашего времени» вообще один персонаж, интересующий Лермонтова больше, чем все остальные вместе взятые, – Печорин.

Авторы романов стремятся показать своих основных героев как можно глубже. Гоголю же необходимо было показать в соответствии с замыслом типические обобщения как можно шире, задачей его было изображение жизни в различных ее проявлениях. А для этого приходилось исследовать действительность на широком участке. Поэтому Гоголь должен был идти по пути увеличения количества персонажей и установления их равноправности (обычно отсутствующей в романах). Связи между ними строились на совершенно других принципах, чем в любом романе, и обнаруживались только тогда, когда они оказывались сведенными в систему.

И еще одно обстоятельство. Роман в известной мере ограничивает возможности внесения в повествование субъективного начала, а Гоголь не мыслил своего творения без внутреннего авторского голоса.

Таким образом, чтобы показать всю Русь, хотя и с одного бока, жанр романа был пригоден не во всех его видах, тем более что в то время, когда Гоголь работал над «Мертвыми душами», ни теория, ни практика русского романа не подсказывали ему ничего приемлемого: известные в его время романы характеризовались или узким кругом обобщений, или раздробленностью их.

Чуткий художник, Гоголь понял это и позднее в «Авторской исповеди» писал, имея в виду эту «остановку» на третьей главе: «Пушкин находил, что сюжет «Мертвых душ» хорош для меня тем, что дает полную свободу изъездить вместе с героем всю Россию и вывести множество самых разнообразных характеров… Но на каждом шагу я был останавливаем вопросами: зачем? к чему это? что должен сказать собою такой-то характер? что должно выразить собою такое-то явление?» (VIII, 440).

Оказалось, что, «не определивши себе обстоятельного плана, не давши себе отчета, что такое именно должен быть сам герой», нельзя было браться за обработку темы и формирование сюжета. Так начинаются поиски композиции, без отчетливого представления о которой оставался не вполне ясным и самый сюжет, и движение его, и характеры и т. д. Гоголю недостаточно было свободы в расположении персонажей, – ему надо было определить, зачем изображается тот или иной герой, каково его место среди других, какую самостоятельную мысль он будет воплощать в целом сюжете, то есть ему нужно было спаять произведение внутренней логикой. Отсюда – естественная неудовлетворенность работой: «…не чувствуя существенной надобности в том и другом герое, я не мог почувствовать и любви к делу изобразить его. Напротив, я чувствовал что-то вроде отвращенья: все у меня выходило натянуто, насильно, и даже то, над чем я смеялся, становилось печально» (VIII, 441).

Очевидно, к этому периоду работы над поэмой относится воспоминание Гоголя о том, как он читал ее первые главы Пушкину и как поэт после чтения «произнес голосом тоски: «Боже, как грустна наша Россия!» По этому поводу Гоголь в третьем письме о «Мертвых душах» замечает: «Тут-то я увидел… в каком ужасающем для человека виде может быть ему представлена тьма и пугающее отсутствие света. С этих пор я уже стал думать только о том, как бы смягчить то тягостное впечатление, которое могли произвести «Мертвые души» (VIII, 294).

Эти слова некоторые исследователи понимают как признание Гоголя в том, что он стал «смягчать» свою поэму, подготавливая уже воскресение Чичикова. Но дело совсем не в этом. «Пугающее отсутствие света», характерное для первого варианта начала «Мертвых душ», – это доказательство отсутствия идеала и даже не в конкретном лице, а в духе и тоне самого повествования (этот вариант, вероятно, до нас не дошел). К тому времени, когда отрывки поэмы читались Пушкину, Гоголь, видимо, не определил вполне четко своего отношения к изображаемому, не пронизал еще свое творение тем духом субъективности, который, по мнению Белинского, был в «Мертвых душах»»великим успехом и шагом вперед».

Композиционное своеобразие «Мертвых душ» во многом определяется их жанром. Произведение Гоголя – эпическая поэма в прозе, в своем жанре столь же оригинальная, как и лирический роман в стихах Пушкина – в ряду тех произведений, особенности которых обозначаются словом «роман».

Как эпическую поэму в прозе, «Мертвые души» необходимо рассматривать с точки зрения соотношения системы образов и лирических отступлений, которое является композиционным стержнем поэмы. Им, этим соотношением, скрепляется вся поэма, уравновешиваются эпизоды, обусловливается чередование образов-типов и лирических отступлений.

Перед Гоголем в «Мертвых душах» стояла задача изображения не истории тех или иных сторон крепостнического строя в типах, а скорее их уродливых проявлений на определенном историческом этапе загнивания и омертвения этого строя. Понятно, что для этого надо было показать широкий участок жизни, создать множество таких характеров, в которых обобщались бы существенные, типические черты людей, сформированных данной эпохой (должна была «отозваться вся Русь» или «вся Русь хотя с одного бока»).

Композиция традиционного социально-психологического романа не удовлетворяла этим требованиям в силу того, что магистральные линии сюжета оказались бы связанными с ограниченным кругом действующих лиц, развивающихся в пределах какой-то одной проблемы.

1. Здесь и далее ссылки даются по Полн. собр. соч. Н. В. Гоголя, М. Изд. АН СССР, тт. 1 – 14, 1940 – 1952.[↩]