О Белинском и реализме, которого не было

Господин Сеттембрини выразил твердую надежду, что Ганс Касторп говорит все это лишь затем, чтобы ему возражали <и> может быть уверен, что ему всегда с радостью будет оказана всяческая помощь в его духовной борьбе с подобными заскоками.

Т. Манн. Волшебная гора

Некоторое время назад Алексей Любжин, филолог-классик, выступил на сайте «Горький» со статьей «Похоронить Белинского», в которой обличил невежество и дилетантизм русского критика.

Однако расправлялся доктор филологических наук не с Белинским, а со стереотипным восприятием Белинского, сформированным утилитарной критикой XIX века и школьным литературоведением века ХХ. Удивительно, конечно, что представления Любжина о Белинском соответствуют уровню среднего школьника; а с другой стороны — неудивительно, ведь читать Белинского он не стал. «Начал читать его тринадцатитомник», но сразу закончил, найдя все ответы в работе Ю. Айхенвальда «Ответ критикам» и даже не заглянув, как следует из текста, в статью того же Айхенвальда «Белинский», хотя «Ответ критикам» — лишь реакция на полемику вокруг нее.

Любжин манкирует как вполне объективным портретом Белинского у Айхенвальда, так и анализом текстов самого критика, отсылая к ним лишь трижды: 1) цитируя «Литературные мечтания»; 2) высказываясь о «Письме к Гоголю»; 3) сообщая, что «одно из самых известных достижений Белинского — определение «Евгения Онегина» как «энциклопедии русской жизни»». (По аналогии с этим можно сказать, что одно из самых известных достижений Пушкина — формула «чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей»; а Грибоедов остался в русской литературе утверждением «Счастливые часов не наблюдают».) На полемике с фразой Белинского Любжин и строит основную аргументацию:

Посмотрим, что это за энциклопедия <…> Никогда не служивших дворян, которым почти исключительно посвящен роман, можно было заметить в России только при помощи специальной оптики. Крестьянам — большинству населения — посвящено около десятка строк. Военным — и того меньше (один покойник в давно отмененном чине). Духовенства и купечества нет вовсе [Любжин 2021].

Однако крестьянам и теме крестьянства в романе посвящены: споры юного Онегина с отцом о способах хозяйствования; замена барщины оброком в имении дяди; отношения с крепостными матери Татьяны; «круглые качели, подблюдны песни, хоровод»; беседа Татьяны с няней (три строфы); «рожок пастуший будит селянина»; «народ, зевая, слушает молебен»; еще две строфы беседы с няней; рассказ о том, как девушки поют, чтоб барской ягоды не есть; собственно песня девушек; две строфы про жизнь крестьян зимой: «В избушке распевая, дева / Прядет, и, зимних друг ночей, / Трещит лучинка перед ней»; «мальчишек радостный народ коньками звучно режет лед»; строфа про крестьянина на дровнях, ямщика и мальчика, что заморозил пальчик; преданья простонародной старины — «служанки со всего двора про барышень своих гадали» и т. д. Как видим, тут явно не десяток строк. Просто кто-то плохо знает роман. И это не Белинский.

Про военных — «один покойник в давно отмененном чине»? А муж Татьяны, генерал, изувеченный войной, родня и друг Онегина, с которым они вспоминают былые проказы и шалости? А улан, муж Ольги? А гусары на балу? А ротный командир и полковник у Лариных, а полковая музыка, а «мужья военные»? Эх.

Про купцов, говорит наш автор, в романе вообще ничего не сказано…

Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит <…>
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас.

И еще:

Сие глубокое творенье
Завез кочующий купец…

И еще:

Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть на флаги…

И это при том, что по статистике сословие купцов на тот момент в России составляло 0,6 % от общего населения!..

Но дело не в статистике, а в том, что речь идет об энциклопедии русской жизни, то есть о культуре, духе и движении сил. Скажем, у Бальзака в «Человеческой комедии» почти нет рабочих, зато слишком много места занимают банкиры, девицы легкого поведения и уголовники. Разве это отменяет ценность бальзаковского видения французского общества той эпохи? Нет. При этом «Евгений Онегин» — помимо социального устройства России, где особенно подробно представлено, конечно, дворянство (провинциальное, московское, столичное), и экскурсов в экономику и историю — раскрывает культурные и духовные устремления русского общества: от споров карамзинистов и шишковистов и проблемы русского литературного языка — до западной философии; от развенчания штампов романтизма до констатации проблемы индивидуализма; от восхищения русской природой до сожаления об устройстве российских дорог. Поэзия и суровая проза, театр и балет, экономика и политика, война и история, город и провинция, сказки и обряды, западные веяния и народные праздники, времена года, природа — в общем, в романе есть все-все-все. Но отчего-то Белинского, который это отметил, Любжин упрекает в отсутствии «интеллектуального кругозора».

А еще в отсутствии «интеллектуальной честности»: «Ни интеллектуального кругозора, ни интеллектуальной честности <…> у Белинского не хватило, но на вопрос о критерии оценки достало <…> Критерием качества является мнение пуб­лики» [Любжин 2021].

Что ж. Небольшой экскурс в историю критики. Критерии оценки и качества до Белинского разрабатывали Ломоносов, Жуковский, Пушкин. Первый привнес требование профессионализма и честности: «поставить себе целью строгое и правильное разыскание истины» [Ломоносов 1952: 217]. Второй — эстетического вкуса: «Критик знает все правила искусства, знаком с превосходнейшими образцами изящного; но в суждениях своих не подчиняется рабски ни образцам, ни правилам; в душе его существует собственный идеал совершенства» [Жуковский 1980: 73]. Третий — понимание роли приема и ценность личностной вертикали автора: «совершенное знание правил», «нравственные наблюдения», «где нет любви к искусству, там нет и критики» [Пушкин 2019: 320]. Белинский же систематизировал эти критерии и добавил свой — дух народа. Но при условии, что искусство прежде всего «должно быть искусством, а потом уже оно может быть выражением духа и направления общества»:

Искусство <…> требует, чтобы писатель был верен собственной натуре, своему таланту, своей фантазии <…> Природа — вечный образец искусства, а величайший и благороднейший предмет в природе — человек <…> Поэт прежде всего — человек (личность), потом гражданин своей земли, сын своего времени [Белинский 2011: