Новая физика как источник образов в цикле Мандельштама «Восьмистишия»

Судя по воспоминаниям Надежды Мандельштам, Осип Эмильевич не оставил почти никаких пояснений к своему циклу «Восьмистишия»¹, составившему едва ли не самую большую загадку для литературоведов. Только раз он вскользь обронил, что это «стихи о познании». К. Тарановский, рассуждая о природе творчества Мандельштама, заметил: «Не только литература, но и архитектура, живопись и музыка, а также философия, история, даже естественные науки были источником его вдохновения»². Он же высказал соображение о том, что «исследование всех мандельштамовских литературных и культурных источников становится очень важной предпосылкой для более глубокого понимания и более глубокой оценки его поэзии»³. Пожалуй, обе приведенные здесь фразы как нельзя более актуальны по отношению к «Восьмистишиям», о которых писали помимо Тарановского многие ведущие филологи России и зарубежья, такие как М. Гаспаров⁴ и Ю. Левин⁵.

В некоторых исследованиях разрабатывалась тема влияния на творчество Мандельштама трудов французского философа Анри Бергсона. Бергсон еще до Эйнштейна выдвинул гипотезу о динамической природе времени (по отношению к человеку) и отрицал причинно-следственный детерминизм в работе сознания. Ведя изыскания в области философии науки (первые научные труды были посвящены философии математики, впоследствии же к ним прибавились работы по философии физики, биологии и эволюционизма), он также уделял внимание социальной философии. На Мандельштама, посещавшего в студенческие годы лекции Бергсона в Сорбонне, выводы философа, судя по всему, произвели огромное впечатление. По свидетельству близкого друга Мандельштама, поэта Г. Иванова, делившего с ним петербургское жилье, «свои стихи и Бергсона он помнил наизусть»⁶. Тесный сплав науки и философии в «Восьмистишиях», явленный через сложную, богатую образность, поставившую в тупик многих, мы и попытаемся осветить в этом анализе, сосредоточив внимание на том, что пока осталось за рамками мандельштамоведения.

«Восьмистишия» были написаны в конце 1933 года, то есть через более чем 25 лет после появления фундаментальной работы Бергсона «Творческая эволюция» (1907). Можно сказать, что за эти 25 лет произошла «научная революция» в физике, космологии и других естественнонаучных дисциплинах. Отзвуки ее можно найти в культуре; отразилась она и на стихах Мандельштама. Образы, которые родились как опосредованный результат перемен в научном видении мира, и будут предметом нашего исследования.

Прежде чем перейти к деталям, перечислим дисциплины, атрибуты и положения которых послужили «нитями» для «ткани» произведений поэта. С одной стороны, для «Восьмистиший» очень значимы физика, представленная новыми для времен Мандельштама областями — квантовой механикой и теорией относительности, а также математика, космология и естественные науки: геология, биология и теория эволюции. С другой — философия науки, социальная философия, классическая философия с ее интересом к теории времени и пространства. Кроме того, нельзя забывать о русской поэтической традиции и истории мировой культуры, присутствующих в любом тексте. Степень осведомленности Мандельштама в перечисленных нами областях пусть и вызывает удивление, но не заставляет в себе сомневаться: Мандельштам в черновиках «Разговора о Данте», написанного одновременно с «Восьмистишиями», составил целый список законов физики, упомянутых в «Божественной комедии». Сам Осип Эмильевич активно интересовался новшествами в науках и философии. В труде о Данте он засвидетельствовал «ослепительный взрыв современной физики» и сетовал на то, что не услышал его отголосков в творчестве большинства своих современников-поэтов: «Как быть с нашей поэзией, позорно отстающей от науки?»⁷ О стихах самого Мандельштама этого сказать никак нельзя. Широта его интересов дает о себе знать, например, в следующем высказывании: «Дант может быть понят лишь при помощи теории квант»⁸. Кстати, мы должны отметить, что влияние Данте прослеживается в разных аспектах «Восьмистиший», начиная с уровня образов (в тексте Мандельштама они иногда напрямую заимствуются из «Божественной комедии») и кончая смысловым (внимание к устройству Вселенной). Приведем пример. В «Рае» Данте сам себя назвал «геометром»:

Как геометр, напрягший все старанья,

Чтобы измерить круг, схватить умом

Искомого не может основанья,

Таков был я при новом диве том…⁹

А вот начало 9-го стихотворения в «Восьмистишиях»:

Скажи мне, чертежник пустыни,

Арабских песков геометр…

Возможно, именно «Божественная комедия» вдохновила Мандельштама на обращение к математике и физике при создании «Восьмистиший». Вернемся к их «научному» аспекту.

Некоторые из дисциплин, которые мы назвали, уже фигурировали в связи с «Восьмистишиями» Мандельштама в работах исследователей. Однако сквозной интерпретации самого загадочного 10-го стихотворения, насколько мы знаем, пока не существует; мы попытаемся это сделать в нашей статье. Мы будем рассматривать «Восьмистишия» в контексте упомянутых нами наук; чтобы описать их состояние во времена Мандельштама, потребовался бы отдельный том, мы же ограничимся информацией, породившей некоторые образы и смыслы в этом цикле.

Фундаментальные перемены в науке XX века войдут в историю человечества наравне с мировыми войнами и громадными социальными потрясениями, которые имели место в этот период. В основе научной революции лежали квантовая механика и теория относительности. Квантовая механика, в свою очередь, базируется на принципе неопределенности Гейзенберга, из которого следует, что невозможно точно определить состояние окружающего мира во всех его деталях, не говоря уже о том, чтобы предсказать его. То есть принцип неопределенности означает разрыв с детерминистическим взглядом на Вселенную, преобладавшим со времен Ньютона. Теория относительности, предложенная Эйнштейном, объединила понятия пространства и времени, отдельно анализируемые в классической механике, в континуум «пространство — время» и включила в рассмотрение неинерциальные системы и гравитацию. Рождение теории относительности, которое можно назвать крупнейшим событием в истории физики, не только привело к невиданному прежде ускорению технического прогресса; оно перевернуло взгляды человечества на мироздание, изменило аксиоматику многих наук, включая философию, и не могло не повлиять на искусство. Формирование общей теории относительности, предложенной Эйнштейном, не было завершено к моменту написания «Восьмистиший» Мандельштама (1933-1935). Некоторые фундаментальные проблемы остаются неразрешенными и на сегодняшний день: например, нет ответов на вопросы о природе гравитации или о темном веществе, составляющем большую часть массы Вселенной; отсутствует общая теория частиц и многое другое.

Новые научные теории потребовали философского осмысления. В какой-то мере оно присутствовало в трудах Бергсона. У Мандельштама наибольший интерес вызывали два направления в работах философа: проблема причинно-следственных связей между явлениями и отношения между временем и пространством. При этом нельзя сказать, что в сочинениях Бергсона вопрос о причинно-следственных связях стоит на первом месте: в историю философии он вошел как автор теории времени¹⁰. Если Кант в «Критике чистого разума» утверждал, что пространство и время являются априорными формами организации чувственного опыта, то Бергсон полагал, что в основе чувственного опыта лежит время. При этом он различал «научное» время, которое является формой пространства и измеряется техническими средствами, и «чистое» время — время сознания, которое существует как поток изменяющегося опыта и характеризуется его качеством и длительностью¹¹. Согласно Бергсону, причинная связь явлений сознания не является детерминистической, так же как и квантовая механика. В его теории эволюция органического мира происходит благодаря «жизненному порыву».

В 1930 году известный русский биогеохимик В. Вернадский опубликовал в журнале Французской Академии наук статью под названием «Изучение явлений жизни и новая физика», в которой присоединился к Бергсону и ввел новый термин «биологическое время-пространство», распространив тем самым свойство внутреннего импульса к изменению на всю биосферу## Vernadsky V. I. L’etude de la vie et la nouvelle physique // Revue gеnеrale des sciences pures et appliquеes. 1930. Vol. 41. № 24. По-русски опубликовано при жизни автора в 1931 и 1940 годах. Современное издание в кн.: Вернадский В.

1. Мандельштам Н. Я. Третья книга. М.: Аграф, 2006. С. 318.[↩]
2. Тарановский К. Очерки о поэзии Мандельштама // Тарановский К. О поэзии и поэтике. М.: Языки русской культуры, 2000. С. 16.[↩]
3. Тарановский К. Указ. соч. С. 16. [↩]
4. Гаспаров М. Л. «Восьмистишия» Мандельштама // Смерть и бессмертие поэта. Материалы междунар. науч. конф., посвященной 60-летию со дня гибели О. Э. Мандельштама (Москва, 28-29 декабря 1998 года). М.: РГГУ, 2001.[↩]
5. Левин Ю. И. «В игольчатых чумных бокалах…» // Левин Ю. И. Избранные труды. Поэтика. Семиотика. М.: Языки русской культуры, 1998. [↩]
6. Иванов Г. Петербургские зимы. СПб.: Азбука, 2000. С. 115.[↩]
7. Мандельштам Осип. Разговор о Данте. Первая редакция // Мандельштам Осип. Полн. собр. соч. и писем в 3 тт. Т. 2. М.: Прогресс-Плеяда, 2010. С. 445.[↩]
8. Мандельштам О. Черновые наброски к «Разговору о Данте» // Мандельштам О. Слово и культура. М.: Советский писатель, 1987. С. 157.[↩]
9. Перевод с итал. М. Лозинского. [↩]
10. См.: Бергсон А. Творческая эволюция. М.: Канон-пресс; Кучково поле, 1998.[↩]
11. Бергсон Анри. Длительность и одновременность. По поводу теории А. Эйнштейна. Пг.: Academia, 1923.[↩]