Нина Демурова. «В России интерес к Кэрроллу такой же, как в Англии, а возможно, и больше…». Беседу вела Елена Калашникова

Нина Михайловна Демурова — литературовед, исследователь литературы Великобритании и США, детской английской литературы, переводчик, доктор филологических наук. Автор книг: «Льюис Кэрролл: Очерк жизни и творчества», «»Июльский полдень золотой…»: Статьи об английской детской книге», «Картинки и разговоры. Беседы о Льюисе Кэрролле» и др. Составитель, автор вступительных статей и комментариев трехтомника Томаса Гарди, книг «Мир вверх тормашками. Английский юмор в стихах», «Стихи Матушки Гусыни» и др.

Переводы с английского: роман «Замок Рэкрент» Марии Эджворт, сказки «Алиса в Стране чудес», «Сквозь Зеркало, и что там увидела Алиса, или Алиса в Зазеркалье», «Приключения Алисы в Стране чудес, рассказанные для маленьких читателей самим автором» Льюиса Кэрролла, «Святой Раджу» (с И. Бернштейн), «Людоед в Мальгуди», «Продавец сладостей», «Тигр для Мальгуди», «В ожидании Махатмы», автобиография «Мои дни» и рассказы Разипурама Кришнасвами Нарайана, повести «Маленький лорд Фаунтлерой», «Маленькая принцесса» и «Заповедный сад» Фрэнсис Ходжсон Бёрнетт, «Питер Пэн и Венди» Джеймса Мэтью Барри, «Элидор» Алана Гарнера, «Призрак» и «Пространство памяти» Маргарет Махи, рассказы и эссе Гилберта Кита Честертона, сказки Чарльза Диккенса, Джорджа Макдональда, Беатрикс Поттер, Роалда Дала, Элинор Фарджон, пьеса «Все кончено» Эдварда Олби и др.; со шведского: «Приключения Алисы в Оксфорде» Кристины Бьёрк.

Награждена Почетным дипломом Международного совета по детской книге за перевод книги «Жизнь Господа нашего Иисуса Христа» Чарльза Диккенса.

— Давайте начнем разговор с самого начала: с родителей, семьи, вашего детства. Я прочитала, что ваша мама работала в детском саду в Москве, в Карманицком переулке у Смоленской площади, а вы в детстве много читали, например, «Маленького лорда Фаунтлероя» Бёрнетт и «Двух капитанов» Каверина.

— Да, верно. Мама посвятила себя дошкольному воспитанию, с шестнадцати лет работала с беспризорниками в Грузии. Она из русской семьи, жившей в Тбилиси, тогдашнем Тифлисе. Потом она уехала в Ленинград, закончила там Педагогический институт имени Герцена. Детским садом в Карманицком переулке она заведовала уже после войны. Этот двухэтажный деревянный просторный дом, которого сейчас уже нет, принадлежал в свое время Пущину, у него в гостях часто бывал Пушкин. К сожалению, маме не удалось добиться мемориальной доски на дом.

— Вы ходили в этот же детсад?

— Нет. Я воспитывалась в другом, где мама работала воспитательницей, — это был детский сад Коминтерна на улице Веснина (ныне снова Денежный переулок), напротив итальянского посольства. В 1930-е годы он пользовался печальной известностью — родители детишек, которые туда ходили, то и дело исчезали. Когда вечером никто за ребенком не приходил, воспитательницы забирали его к себе и начинали срочно разыскивать родственников или друзей семьи — чтобы его не отправили в детдом. У нас тоже несколько дней пожила моя детсадовская подружка Лайма Лароза. Прошло много лет — и вдруг на платформе железнодорожного вокзала в Риге, куда мы с мамой приехали отдыхать, к нам с криком: «Нина!» бросилась светловолосая латышская девушка. Это была Лайма. Мы расцеловались. Она рассказала нам, что отец ее был расстрелян сразу же после ареста, а мать из лагеря вернулась лишь в 1956-м, сойдя с ума от пережитого. С Лаймой и ее семьей мы до сих пор поддерживаем связь.

Возвращаюсь к вашему вопросу о книгах. Читать я любила, в доме все любили книги.

— А у вас была большая библиотека?

— Довольно большая, но в войну многое погибло. Поблизости от нашего дома в Ружейном переулке, что возле Смоленской площади, упала бомба. К счастью, дом устоял, но крыша пострадала, и часть нашей библиотеки погибла.

— А что за книги были в вашей библиотеке?

— Русская и зарубежная классика и современные издания. Из современных хорошо помню Замятина, поэтов 1920-1930-х годов, а также «Москву в 1937 году» Фейхтвангера. Из-за этой книги у меня на выпускных экзаменах чуть не случилась беда — в сочинении я что-то из нее процитировала, а в те времена упоминать эту книгу было уже никак нельзя. Директриса срочно вызвала меня в школу и под большим секретом велела эту страницу переписать. Я только потом поняла, какая опасность грозила всем нам — и школе, и нашей семье. Конечно, были издания «Academia», чудесная «Тысяча и одна ночь» и другие. Мой отец, по первой специальности военный (он закончил кадетский корпус в Тифлисе), собирал книги по истории и, среди прочего, по военной истории. У него были издания о Суворове, Петре Первом, и он увлекательно нам про них рассказывал. Каверина я прочитала лет в девять-десять. Первый том «Двух капитанов» произвел на меня неизгладимое впечатление.

Во время войны мы жили в Тбилиси очень скудно: по карточкам выдавали только хлеб, денег, которые присылал отец и которые зарабатывала мать, едва хватало. У нас с моей двоюродной сестрой Таней была обязанность: забирать моего младшего брата Мишу из детского сада. Дома говорить о еде не позволялось, но, идя за ним, мы вслух мечтали: «Вот кончится война, мы будем сидеть за столом и есть яичницу с колбасой». И я обязательно прибавляла: «И буду читать второй том «Двух капитанов»».

— Все сбылось?

— Да, эта мечта сбылась! Когда много лет спустя я познакомилась с Вениамином Александровичем Кавериным, я рассказала ему об этом — он очень смеялся.

— А как вы с ним познакомились? При каких обстоятельствах?

— Я как-то набралась храбрости и послала ему один из своих «детских» переводов (сейчас уже не помню какой, должно быть, «Алису» или «Питера Пэна») с благодарностью за «Двух капитанов», которых я так любила в детстве. Он пригласил меня в гости. Мы тогда жили в одном из Кадашевских переулков — от нас к ним в писательский дом в Лаврушинском можно было за две минуты пройти дворами. Когда они с женой приезжали из Переделкина в Москву, мы одно время довольно часто встречались; бывали и они у нас. Вениамин Александрович мечтал написать книгу о Стивенсоне, которого очень любил, и пригласил меня принять в ней участие. Для этой книги я даже перевела — на диктофон — ряд материалов с английского: письма, дневники, кое-какие биографические материалы. Мы с увлечением все это обсуждали. Как вдруг узнаем, что в серии «Жизнь замечательных людей» выходит переводная биография Стивенсона! Пришлось отказаться от этой затеи. А жаль, думаю, это была бы одна из лучших книг Вениамина Александровича.

— Кто у вас в семье больше читал: мама, папа?

— Они оба много работали, но читать все-таки успевали. Мама очень любила поэзию и сама писала стихи, читала много педагогической литературы, книг для детей. Она написала интересные мемуары о своей семье и дяде Владимире Александровиче Старосельском, который вместе со своим младшим братом Юлием (моим дедом Юлианом) много сделал для развития грузинского виноградарства. В начале 1900-х годов они спасли виноградники Кахетии, которым грозила гибель от филоксеры, прививая им устойчивую американскую лозу. Под Кутаиси перед Сакарским питомником, учрежденном братьями, стоит памятник Владимиру Александровичу, а сам питомник носит его имя. Мамина книга «Записки заведующей детским садом» дважды издавалась большими тиражами, была переведена на немецкий и корейский языки, а два ее рассказа о детях вышли недавно в свет. Среди любимых книг отца были «Война и мир» и «Записки Пиквикского клуба». Отец обладал безошибочным вкусом. Помню, как-то я принесла ему первую книгу начавшей тогда выходить трилогии Фолкнера (он уже болел). Такого рода литература была еще у нас внове, и я немного нервничала: что-то он скажет? Он отозвался о книге очень высоко. И, помолчав, прибавил: «И знаешь, чем-то она напоминает мне Грузию».

— Это вы сами решили идти на романо-германское отделение филфака или вам кто-то посоветовал?

— Это было ясно с самого начала. В школе я учила английский. У нас была очень хорошая преподавательница, которая сразу поняла, что на уроках мне можно дать свободу. Она вела урок, а я сидела на задней парте у окна и читала разные книжки. В школе была хорошая библиотека, и библиотекарши разрешали мне рыться в книгах и брать, что я хотела.

Думаю, не случайно, что кто-то из нас переводит с немецкого, кто-то с английского или с французского: помимо внешних обстоятельств, это связано, как мне кажется, с психологическим типом человека. Меня больше всего привлекала английская литература. Я много читала. У нас есть фотография, где я в трусах сижу на берегу реки и читаю толстый том. Сколько мне было лет — восемь, девять? Выражение лица самое серьезное. Я хорошо помню — это были «Записки Пиквикского клуба». По-моему, тогда я ни разу не улыбнулась — я ведь не знала даже таких слов, как «мистер», «миссис», не говоря уж о многом другом…

— Но тем не менее книгу не бросили.

— Да, в те дни я все читала до конца! Спустя лет десять я прочитала ее с восторгом. Сначала перевод, а потом и оригинал. Когда я была уже студенткой, друзья подарили мне на день рождения прижизненное издание с дивной гравюрой молодого Диккенса.

— В школе вы не занимались переводом?

— Нет, ни в школе, ни в университете. Инна Бернштейн и покойный Виктор Хинкис, которые учились со мной в одной группе (мы были очень дружны), тоже тогда переводом не занимались.

— Инна Максимовна рассказала мне в интервью о вашем преподавателе английского в МГУ — Александре Георгиевне Елисеевой: «Когда мы пришли на первое занятие, то выяснилось, что знание языка у всех разное. Студенты были трех уровней: те, кто совсем не знал языка, «середнячки» вроде меня и «знатоки». После ее уроков мы качались от усталости — за урок она успевала каждого опросить по несколько раз. После первого семестра все студенты знали язык одинаково. У нее была установка на активную устную речь. Когда меня спрашивали: «Что такое nose?», я показывала на нос, а потом, почесав в голове, вспоминала русский эквивалент».

— Да, Александра Георгиевна старалась не употреблять русских слов. Новые слова мы осваивали через английские определения и примеры из устной речи и литературы, что позволяло нам услышать многообразные смыслы слова, увидеть облако, стоящее над ним. Такой метод обучения помогал потом при переводе — ты не выскакивал с первым пришедшим на ум словом, а думал о том, какое же именно значение из многих нужно выбрать. Правда, это создавало дополнительные трудности, и поначалу очень замедляло процесс. До сих пор, когда меня спрашивают значение того или иного слова, мне легче дать его описание.

— А как получилось, что в конце 1950-х вы попали в Индию?

— После МГУ я пыталась устроиться на работу, но на нас, англистов, смотрели чуть ли не с подозрением. Работы для нас не было. Виктор Хинкис, впоследствии замечательный переводчик, вынужден был вести уроки — и не английского языка! — в школе для пожарных. Я работала почасовиком, оплата этого труда была мизерной. По настоятельному совету отца я поступила в заочную аспирантуру. Вместе со мной училась Маша Смирнова, старшая дочь известной сценаристки Марии Николаевны Смирновой. Мы подружились. Мария Николаевна была очень ярким и талантливым человеком; фильм «Сельская учительница» (за сценарий которого она получила Сталинскую премию) пользовался большим успехом. Когда в 1956 году было принято решение, что в Индии будет сниматься совместный советско-индийский фильм, сценаристом с нашей стороны выбрали ее. В Министерстве культуры ей хотели дать свою переводчицу, но Мария Николаевна отказалась. «Зачем мне брать какую-то стукачку, — рассказывала она. — Лучше возьму… вот Нину!» Так я попала в Индию.

— Значит, у вас был хороший английский?

— Неплохой по тем временам. Потом я бесконечно над ним работала. В Индии много переводила и устно. Дважды переводила беседы с индийским премьер-министром Джавахарлалом Неру, который принял нас «по-домашнему» в своей резиденции и попросил Марию Николаевну разливать чай, что она и проделала дрожащими руками, и дважды — с доктором Радхакришнаном, автором «Истории философии Индии», который тогда был вице-президентом Индии. Я была темноволосой и смуглой — и Неру спросил, где я так хорошо выучила русский язык! Это была первая поездка деятелей культуры после того, как Хрущев и Булганин подписали с Индией договор о дружбе и взаимопомощи. Мы выехали в Индию в связи с работой над сценарием, а потом и съемками фильма об Афанасии Никитине по его знаменитой книге «Хождение за три моря».