Неисчерпаемые возможности нигилизма

Существует мудрое правило: историю нельзя ни улучшать, ни ухудшать. » Концепция исследователя может быть оригинальной без принесения в жертву истины. Думается, что и сама оригинальность должна проявляться не в полемических крайностях, не в стремлении сказать «все наоборот».

Эти крайности нет-нет да и проявляются в исследованиях о писателях прошлого.

Проявились они и в работах о творчестве Ивана Бунина.

Наряду с традиционным «развенчиванием» писателя, имеющего сложную судьбу, мы встречаемся и с попытками чрезмерного захваливания, со стремлением «не замечать» в реалистическом творчестве Бунина каких-либо слабостей и изъянов.

Обе эти крайности заслуживают критики. Но в данной реплике речь пойдет об одной из них – о запоздалой попытке «проработать» Бунина, да так, что от его реализма остаются «рожки и ножки»…

В вышедшем недавно сборнике «Русская литература XX века (Дооктябрьский период)» (Калуга, 1970) напечатана статья Н. Кучеровского «История Дурновки и ее «мертвые души» (Повесть И. А. Бунина «Деревня»)».

Очень странное впечатление оставляет эта статья. Похоже на то, что автор задался целью развенчать писателя, доказать, что его реакционность и глубокий антидемократизм, якобы составившие пафос «Деревни», – естественный и закономерный шаг на пути к последующей эмиграции.

Полемизируя с широко известной горьковской оценкой повести Бунина («так глубоко, так исторически деревню никто не брал»), Н. Кучеровский заявляет: «Эти, многократно цитированные в последнее время, горьковские оценки «Деревни», сделанные в 1910 году, представляются сейчас преувеличенными и далеко не во всем бесспорными» (стр. 108).

Но как бы ни относиться к сказанному Горьким, нельзя не учитывать, что это не кабинетная, узкопрофессиональная оценка одного писателя другим, а свидетельство активного борца, который на практике познавал внутреннюю логику литературного процесса, прекрасно видел, что в современной ему литературе помогало и способствовало демократической борьбе, а что препятствовало ей.

Отвергая слова Горького об исторически глубоком изображении тогдашней деревни, Н. Кучеровский сам нарушает принцип историзма, оценивая «Деревню» вне времени и пространства. А его слова о том, что мысль Горького о «Деревне»»как произнесении историческом заслуживает особого внимания», имеют резко полемический подтекст, как и слова: «несомненно, что историческая концепция повести определяет самое существо ее идейно-художественного своеобразия» (стр. 108). Весь последующий анализ Н. Кучеровского преследует цель доказать глубокую реакционность бунинской «исторической концепции». И, таким образом, его кажущаяся солидарность с Горьким не что иное, как дань вежливости.

Известно, что, подвергнув резкой критике сочинения Родионова, Муйжеля и других писателей, искажавших подлинную картину тогдашней деревни, Горький, неизменно положительно отзывается о повести Бунина. Полностью игнорируя живую историю русского крестьянства, Н. Кучеровский опровергает Бунина чисто логическими доводами, сталкивая его с К. Марксом и В. Воровским. Сославшись на цитату из статьи В. Воровского о преодолении «идиотизма деревенской жизни» бывшим крестьянином, превращенным в городского рабочего, Н. Кучеровский язвительно замечает: «У Бунина как раз все наоборот: пролетаризация крестьянства не только не поднимала его мужика «на высоту общечеловеческих задач своего времени», но низводила его до дикаря, полузверя, терявшего всякое представление о нравственности, совести и вообще – человечности» (стр. 116).

Но ведь Боровский, ссылаясь на Маркса, пишет о «раскрестьяненном» мужике, «вырванном из отупляющей обстановки» деревни, а Бунин рассказывает именно об этой «отупляющей обстановке»!

Так в исходном пункте проявляется аберрация зрения исследователя в трогательном сочетании с абстрактно-логическим подходом к художественному тексту.

Яркие бунинские картины жизни деревни начала XX века под пером строгого критика превращаются в иллюстрацию ложной авторской идеи: «Бунин хотел убедить, что историческое вырождение дурновца, как и суходольна, шло навстречу его фатальной жажде (!) гибели, безверию и неспособности жить» (стр. 116; курсив мой. – А. В.).

Еще Плеханов писал о невозможности сочетания ложной идеи с истинно художественным выражением ее, а вот Н. Кучеровский, противореча своим дальнейшим обвинениям по адресу Бунина-художника, пишет: «Бунин тенденциозен, несправедлив в художественных доказательствах этою (озверения мужика, – А. В.), но его удивительное бытописательское мастерство точно работает на ату идею» (стр. 116).

Для Н. Кучеровского не существует того исторического факта, что деревня той поры действительно находилась на грани полного вырождения и одичания. Этот процесс вырождения засвидетельствован Л. Толстым, Чеховым и писателями – выходцами из народа – И. Вольновым и С. Подъячевым. Здесь уместно привести слова Горького из письма Тальникову от 15 июня 1915 года. «Позвольте обратить ваше внимание иа нижеследующее: И. А, Бунина часто обвиняют в барском пессимизме.