Мотивировка

Читая литературное произведение, мы верим самым, казаки лось бы, невероятным событиям и необыкновенным происшествиям, если они хорошо мотивированы, то есть обоснованы и объяснены, и сомневаемся в подлинности самых обыденных происшествий и поведения, из ряда вон не выходящего, если объяснение неубедительно.

Разве можно было предположить, что мадемуазель де ла Моль, «божественная Матильда», полюбит не побочного сына русского императора, а сына плотника, безвестного Жюльена Сореля?! Однако это не только происходит, но и не могло не произойти, потому что Матильда – не Обыкновенная девушка, она не стала бы «искать себе избранника именно среди этих молодых людей, привлекающих к себе все взоры в гостиных…» Она рассуждает Так: «Если я стану подругой такого человека, как Жюльен, которому не хватает только состояния, а оно есть у меня, я буду постоянно привлекать к себе всеобщее внимание, жизнь моя не будет протекать никем не замеченной». Вот одно из объяснений ее чувств и ее поведения. Более того, Матильда думает: если произойдет революция, он будет Роланом, она – госпожой Ролан. В этом ее размышлении заключено уже и историческое объяснение любви аристократки и одаренного простолюдина.

Так же подготовлены и объяснены все последующие перипетии сюжета романа – и покушение Жюльена на госпожу Реналь, и проводившая героя в могилу любовь обеих женщин. Не отдельные мотивировки, но цепь исторических и психологических мотивировок всего происходящего в романе делает необычайное в «Красном и черном» достоверным, художественно убедительным. А трагический конец любви Бахирева и Тины Карамыш, хотя он вполне обыден и укладывается в привычную формулу – «сохранение семьи», – многим читателям кажется неправдоподобным. Они справедливо считают, что развязка не только не вытекает из логики развития характеров Бахирева, Тины и Кати и их отношений, но этой логике противоречит. Г. Николаева, особенно во втором варианте «Битвы в пути», сделала все, чтобы объяснить, почему Катя не годится Бахиреву в спутницы жизни, а Тина, напротив, была бы ему замечательной женой – такой же, какая жена у Чубасова. Силой своего таланта писательница заставила нас поверить в то, что Катя с ее крохотным духовным мирком – только случайная попутчица настоящего человека, заслуживающего большей любви и встретившего эту любовь. Кате в молодости казалось, что с возвышения, на котором стояла ее касса, далеко видно. А виден-то был всего-навсего магазин, и происходило это в то время, когда ее сверстники видели Комсомольск-на-Амуре, стройки пятилеток, всю страну и весь мир. Она постоянно говорит, что вся ее жизнь в Дмитрии. Но его-то жизнь в работе, а ему даже ни разу не удалось рассказать жене о любимом своем деле. Вместо того, чтобы поддержать Бахирева в борьбе, Катя своими жалобами если не разоружает мужа, то уж во всяком случае не помогает ему. Она и детей своих могла только вскормить, и Тина была бы им гораздо лучшей матерью. Чего стоит хотя бы поведение Кати после того, как она застала мужа с Тиной в хибарке?! Она совершенно забывает о детях, не бережет их, между тем как не только отец, но и чужая женщина-соперница берегут их… Г. Николаева, правда, старается убедить читателя, что Бяхирев и Тина ни за что не согласятся построить свое счастье на несчастье его жены и детей. В последней главе романа Бахирев размышляет; «Если б это было возможно – оставить ее! Расстаться с ребятами? Оставить их во власти этой рыхлой и подавленной горем? женщины? Во власти уныния и бессилия?» И дальше: «Если б Катя отдала детей! Тина воспитала б их лучше, Но они и не уйдут от матери. И он не сможет пойти на такую жестокость, не отнимет их у нее». Он понимает, что, «может быть, высшей справедливостью было бы соединить тех, кто создаст лучшую семью, и отдать детей той, кто будет им лучшей матерью?» Но тут же Бахирев отказывается от этого приговора проникновенного суда коммунистического будущего, суда высшей справедливости. «Но справедливо ли отнять их (детей. – Л. А.) у женщины, которая, давая им жизнь, сама рисковала жизнью? И справедливо ли губить одну жизнь даже ради нескольких?» И все-таки принятое им решение, на наш взгляд, неубедительно.

Главная мотивировка такой развязки любовной линии сюжета «Битвы в пути», проходящая через весь роман, – это априорное убеждение автора: человек должен всю жизнь расплачиваться за то, что однажды необдуманно вступил в брак, как в свое время поступили и Бахирев и Тина, – убеждение, несколько напоминающее установления святейшего синода. Поэтому и настоящая, высокая любовь Бахирева и Тины осмысливается как греховная, снижаясь хибаркой, сохранившейся, несмотря на осуждение ее многими читателями и критиками, и во втором варианте.

Цепь мотивировок, сильных, убедительных, рвется не раз на всем протяжении романа. Окончательно она разорвана в последнем звене, когда Бахирев остается с Катей, а Тина уезжает, и оба несчастны. Финал «Битвы в пути» напомнил мне развязки трагедий Корнеля с их обязательной «победой долга над чувством». (Хочу сразу оговориться: речь идет только о личной линии сюжета романа, к общественной это никак не относится.)

Если сюжет, по верному определению Е. Добина, это концепция действительности, то и мотивировки, отражая жизненные закономерности, причинную связь явлений, определяются образом мыслей автора. И неверная мысль не может не привести к ложной и неубедительной мотивировке.

Не требует доказательств, что социалистический реализм как метод, основанный на подлинно научном мировоззрении, предполагает самые глубокие и точные социально-исторические и психологические мотивировки. Немало примеров тому можно привести из произведений Горького, Шолохова, Фадеева, Алексея Толстого да и самой Галины Николаевой. Но общее верное направление творчества автора – еще не патент на правильность всех его мыслей и совершенство всех его мотивировок.

А между тем без правдивых, убедительных мотивировок нет реалистического произведения. Мотивировка – это его краеугольный камень, В реалистическом произведении могут быть пейзажи, а может их и не быть; сюжет может быть напряженным, острым, а может быть и ослабленным, воспроизводящим естественное течение жизни без больших событий. Автор может писать языком цветистым, изобилующим сравнениями, эпитетами, метафорами, гиперболами, или скупым, точным, лишенным украшений. Герои могут быть обрисованы подробно, снабжены развернутыми портретными характеристиками, или же их облик может быть очерчен двумя-тремя штрихами, или, наконец, дан остраненно, через восприятие других действующих лиц.

Но так же, как нет реалистического произведения без типических характеров в типических обстоятельствах, нет его и без мотивировок, то есть объяснения, обоснования характеров и обстоятельств. Причем объяснения и обоснования не произвольного, а опирающегося на законы развития общества и диалектику души. Более того, без реалистических мотивировок характеров и всего происходящего в произведении нет типических характеров в типических обстоятельствах.

Казалось бы, это бесспорно! Между тем никто этой важнейшей проблемой специально не занимался. Естественно поэтому, что я ставлю только заявочный столб на пути разработки этой темы. Ведь говорить о мотивировке – это значит говорить о мотивировке общей и мотивировках частных, о мотивировках социально-исторических и психологических, реально-бытовых и сказочных, о различных авторских приемах введения мотивировки – прямых и косвенных, явных и скрытых. Это значит проанализировать весь огромный опыт мировой реалистической литературы и литературы социалистического реализма. Разумеется, в журнальной статье сделать это невозможно. Никак не претендуя на исчерпывающее решение проблемы, я попробую в своих заметках только обозначить направление будущего разговора о мотивировке или, точнее, о цепи мотивировок, воспроизводящей причинную связь жизненных явлений.

В первую очередь речь должна идти о мотивировке социально-исторической. Ее значение превосходно понимали великие писатели-реалисты. В одной из заметок А. Н. Островского дано великолепное определение этого правила реализма: «Дело поэта не в том, чтобы выдумывать небывалую интригу, а в том, чтобы происшествие даже невероятное объяснить законами жизни». Мы могли убедиться в верности этого определения на примере «Красного и черного». Оно подтверждается и множеством других реалистических произведений.

Романтик Виктор Гюго не считал нужным объяснять, как Жан Вальжан разбогател и превратился благодаря этому в господина Мадлена. Автор ограничился кратким сообщением, которому отдельные технические подробности придают слабую видимость правдоподобия: «В конце 1815 года в городе поселился никому не известный человек, которому пришла мысль заменить при изготовлении этих изделий (стеклянного товара. – А, А.) древесную смолу камедью и, в частности, при выделке браслетов заменить смыкающиеся застежки спаянными. Это ничтожное изменение произвело целую революцию». Затем следует столь же краткий рассказ о трех результатах изобретения: увеличении заработной платы – «благодеянии для края», улучшении качества продукции – «выгоде для потребителя», утроении барышей – «выгоде для фабриканта», и столь же беглое упоминание о том, что изобретатель, придя в город, имел очень мало денег, «самое большее – несколько сот франков».

Во всей истории обогащения Вальжана объяснено, собственно, только происхождение этой суммы, образовавшейся от продажи серебра, подаренного бывшему каторжнику епископом. Все остальное не объяснено. Прежде всего не ясно, как мог Жан Вальжан, никогда не занимавшийся изготовлением стекла и невежественный, что бы то ни было изобрести. А отсюда непонятно и то, как могли несколько сот франков превратиться в шестьсот с лишним тысяч, не говоря уже о том, что это превращение только декларировано. Но Гюго эти казавшиеся ему излишними «подробности» и не беспокоили. Он исходил из отвлеченной моральной предпосылки: для того чтобы делать добро, нужно быть богатым. А поскольку епископ, подарив Вальжану подсвечники, вместо того чтобы позволить покарать его за воровство, выкупил его душу у зла для добра, бывший каторжник должен разбогатеть. Он и богатеет. Как же это происходит и могло ли произойти – Гюго по сути дела безразлично.

Реалист Бальзак в отличие от Гюго стремится к наиболее точным социальным мотивировкам. Сошлюсь хотя бы на роман «Евгения Гранде». Во-первых, обогащение Гранде приводит не к добру, а к злу – в соответствии с законами жизни. Во-вторых, показывая самый путь своего героя к богатству, автор тщательно пересчитывает каждую статью его дохода: не одни десятины земли, но и бочки вина, и вязанки сена, и стволы тополей, посаженных стариком. Мы видим, как сложилось состояние Гранде – не банкира с его крупными операциями, а провинциального спекулянта.

Мотивировки могут быть более или менее подробными. Это зависит от манеры писателя. Но объяснение всего происходящего законами жизни – непременное условие реализма. Притом одного общего объяснения, одной общей мотивировки мало. В реалистическом произведении общая социально-историческая мотивировка всегда конкретизуется в более частных. Так, общая мотивировка судьбы героев Бальзака – власть денег – нашла множество разнообразных воплощений. В одном случае это история величия и падения Цезаря Бирото, в другом два варианта судьбы молодого человека из провинции, приехавшего в Париж за карьерой, – преуспевшего Растиньяка и гибнущего Люсьена дю Рюбампре; и все это дано в деловых, бытовых, психологических подробностях.

Разорение Давида Сешара в «Утраченных иллюзиях» мотивировано хитроумной интригой братьев Куэнте, в которой выражена одна из закономерностей капитализма – крупные предприниматели пожирают мелких. Характерно, что в первом, менее реалистическом варианте романа Давид не разорялся. Напротив, он процветал: давалась идиллическая картина провинции, противопоставленной Парижу. Но благоденствие честного изобретателя, владельца маленькой типографии нельзя было объяснить «законами общества», как Бальзак в предисловии к «Человеческой комедии» назвал то, что Островский именовал «законами жизни», и писатель-реалист заменил обогащение Давида Сешара его разорением, найдя для этого убедительную мотивировку.