«Московские письма» графа Локателли

ИТАЛЬЯНЕЦ В ПЕТЕРБУРГЕ

…Доподлинно установлено, что в мае 1733 года у стрелки Васильевского острова, почти у самой петербургской таможни бросил якорь корабль из Гданьска. Среди прочих пассажиров сошел на берег мужчина лет сорока с отменной военной выправкой. Приезжий назвался купцом итальянской нации Роккофортом, прибывшим по торговым делам. Ничего примечательного в этом событии не было. Ежегодно российскую столицу посещали сотни иностранных кораблей, и на каждом прибывали ловкие торговцы, мечтавшие хорошо заработать. Посему приезд Роккофорта остался без внимания.

Вечером того же дня приезжего видели в обществе другого итальянского купца – Мариотти. Сидя за столиком в ресторации у таможни, они о чем-то оживленно беседовали. На следующий день разговор земляков продолжился. Много позже добропорядочного Мариотти потребовали к генералу Андрею Ивановичу Ушакову, начальнику страшной Канцелярии тайных дел. Там побледневший, трясущийся итальянец торопливо рассказал о странных вопросах приезжего. Роккофорта меньше всего интересовали цены на хлеб, пеньку, холст и лес. Он все выспрашивал, собирается ли русская императрица вести войну, а если собирается, то где и когда.

Известие о том, что государыня намерена послать 18 пехотных и 10 кавалерийских полков против неугодного польского короля Станислава Лещинского, приезжий пропустил мимо ушей. А вот сообщение, что принц Гессен-Гомбургский собирает войско в Астрахани и подыскивает опытных офицеров, почему-то Роккофорта взволновало. Он даже заказал по этому случаю еще бутылку французского вина. До конца дней своих Мариотти вспоминал то удивительно радостное облегчение, когда после беседы с генералом все же покинул крепость невредимым.

А что касается купца Роккофорта, то после вечерних бесед с соотечественником его видели уже гуляющим с учеными людьми – французским звездочетом господином Делилем и французским медиком Вернуа. О чем шли беседы – осталось тайной. Возможно, о предстоящем дальнем путешествии ученых мужей.

В ту пору Петербургская Академия наук собиралась отправить большую экспедицию на самый край империи – на Камчатку Подготовкой к дальней дороге занималось великое множество людей. За порученное дело отвечали все и никто, но назначенные начальники придавали самому делу особо важное значение. Потому и экспедиция смогла двинуться в путь только в сентябре. Вместе с учеными нежданно отправился в дорогу и купец итальянской нации Рокко-форт.

До Нижнего Новгорода добирались посуху, через Москву. Обоз растянулся чуть ли не на версту. А в Новгороде не торопясь погрузились на корабли. В Казань прибыли 20 октября, когда Волга уже стала покрываться шугой. И здесь странный коммерсант вдруг объявил: ему срочно надобно плыть в Астрахань. Ему пытались объяснить, что подобное невозможно: река вот-вот замерзнет, а он и слушать не желал. Только твердил: «Мне необходимо!» Наконец Роккофорта уговорили обратиться за помощью к казанскому генерал-губернатору

Начальственное Лицо соизволило принять Роккофорта. Округлым движением руки указало на кресло и Крикнуло, чтобы принесли горячего чаю для согревания после уличного морозца. Все же уселся в кресло не какой-нибудь бородатый российский купец, а модно одетый, бритый иностранец. Размякнув от столь любезного приема, Роккофорт посчитал полную откровенность единственно возможной формой беседы. Не разведав броду, сунулся в воду, начав с места в карьер: «Милостивый Государь, я уверен, что если позволительно вводить в заблуждение простую публику, то обманывать Особу с Вашим положением и достоинством совсем не положено. Вот перед Вами мой паспорт, который выдает меня за купца под вымышленным именем. На самом деле я граф Франциск Локателли. Сорок три года назад я родился в городе Бергамо. В 1711 году вступил на военную службу к французскому королю капитаном в драгунский полк. В 719-м пожалован в полковники…»

Речь иностранца вдруг стала вкрадчивой и доверительной: «…Случился у меня роман с одной юной особой… Конечно, я ей ничего не обещал, но она… И отец ее… Он начал грозить, требовать… Вдобавок ко всему его назначили моим начальником. Пришлось, как Вы сами понимаете, бежать под чужим именем. И вот я здесь… Хочу поступить на службу русской императрице. Посему спешу в Астрахань, чтобы под командой принца…»

Тут в глазах генерал-губернатора вспыхнул странный огонь. Начальственное Лицо как-то сразу возвысилось над столом и, сверкая золотым шитьем, начало расти, надуваться, глыбой нависая над посетителем. И тогда итальянский граф залепетал: «Так как моя личность может показаться Вам двусмысленной, то вот моя шпага… Я готов остаться там, где Вам заблагорассудится, пока Вы не убедитесь, кто я такой…»

«Не опасайтесь ничего!» – раздался благожелательный голос. И граф увидел, что перед ним вновь сидит доброжелательный, разумный, умеющий изъясняться по-французски генерал-губернатор.

«По Вашему виду и Вашей речи я признаю Вас за того, кем Вы себя объявляете. Не беспокойтесь ни о чем и рассчитывайте на мою помощь…» И не было никакого блеска в глазах Начальственного Лица, никакой каменной суровости в фигуре. Значит, все привиделось Локателли. Просто был временный вертиж от нервного беспокойства.

Окрыленный обещаниями, граф прямо-таки летел к дому, где поселился астроном Делиль. Спешил поведать о милом генерал-губернаторе, о его обещании и грядущем исполнении желаний. Только уселся за стол, чтобы в лицах передать беседу с генерал-губернатором, как дверь широко распахнулась и на пороге возник усатый плац-майор и шесть солдат за его спиной. И хотя плац-майора окутывало духовитое облако местной мадеры, он ловко и твердо положил свою длань на плечо графа, объявив громогласно об аресте французского шпиона Локателли…

Радостно потирая руки и предвкушая грядущую награду, Начальственное Лицо повелело с возможной поспешностью отправить опасного шпиона прямо в Петербург ко двору государыни императрицы. По свежевыпавшему снегу двое саней с солдатами и секретным арестантом помчались к Москве. Неудачливого иностранца согревали в дороге грязный казенный тулуп и надежда, что московский генерал-губернатор окажется разумнее и понятливее казанского. Не ведал Локателли, что все Начальственные Лица схожи меж собой. Без различия звания и чина они озабочены только утверждением собственной значимости и стремлением переложить ответственность на чужие плечи.

Главным Начальствующим Лицом в Москве был тогда граф Семен Андреевич Салтыков, родственник императрицы. Не знал итальянец, что важнейшими обязанностями графа Салтыкова были: сообщение государыне самых интересных новостей и сплетен, розыск и отправка в Петербург говорливых женщин и красивых кошек, столь любимых Анной Иоанновной.

Шесть солдат под командой капрала и офицера охраняли московское Начальствующее Лицо, когда оно пожелало взглянуть на французского шпиона. Молча оглядев злодея, Лицо удалилось. Слушать арестанта не пожелало, но твердое мнение о нем составило: иноземный лазутчик может позабавить императрицу. Поэтому следует как можно скорее отправить его на берег Невы. На следующий день арестанту передали милостиво пожалованный рубль. Локателли хотел возмутиться, да старый солдат насильно сунул в руку: «Бери, дурной, еще сгодится…»

Через четыре дня бойкая тройка уже несла арестанта в Петербург. По дороге всего два раза вывалили в сугроб. А кормили такой пищей, что в животе не прекращались рези и колики. Даже закралась страшная мысль: не хотят ли от него отделаться и для того тайно отравить… И все же в Петербург домчали живым.

Пролетев по Невскому, кибитка свернула на Исаакиевскую площадь и закачалась на застругах замерзшей Невы. Из-под фартука на оконце итальянец узрел кроваво-красные кирпичные стены крепости, золотой шпиль, упершийся в низкое небо, и ангела, трубившего в вышине. Стало страшно. Еще по приезде в Петербург слышал Локателли рассказы о каменных мешках и тайных казематах, где навсегда исчезают люди, неугодные правителям. Но повозка почему-то остановилась около одного из зданий Коллегий. Солдаты втащили закоченевшего арестанта на второй этаж, пихнули в угол какой-то комнаты и объявили: «Здесь пока жить будешь…» Затем, наказав старику в потертом мундире: «Гляди в оба!» – исчезли. Не захотела государыня сажать Локателли в крепость – все-таки иностранец.

Наутро солдаты пришли вновь. Опять втолкнули в кожаную кибитку и повезли к дому, что стоял на другом берегу реки, на углу площади, неподалеку от церкви Исаакия Долматского. Здесь, как знал уже Локателли, жил управитель всей российской политики граф Остерман. Сухощавый, небрежно одетый, граф сидел за столом в жарко натопленном кабинете. Рядом с ним, с трудом умещаясь в кресле, высилась похожая на черепаху огромная туша с маленькой головкой, чуть прикрытой паричком. Еще один господин таился в углу на стуле.

Вопросы задавал Остерман. «Черепаха», а это был князь Черкасский, кажется, за все время даже не разлепила маленьких глаз. Молчал и господин в углу – генерал-прокурор, как объяснил на обратном пути словоохотливый офицер. Впрочем, ни у Черкасского, ни у прокурора не было нужды задавать вопросы. У первого – по великой лености, у второго – по причине страха перед всесильным министром. Право вопрошать, думать и решать принадлежало только Остерману А что именно он думал, оставалось всегда для всех великой тайной. Ибо решения свои предпочитал высказывать туманно и многословно, за что среди придворных был прозван «Оракулом».

Результатом раздумий вице-канцлера явилось нежданное: Локателли вдруг вернули его чемодан, опечатанный еще в Казани. Правда, снять печати забыли. И тогда ночью арестант, подобно мелкому воришке, подпорол дно собственного баула. Достал ножницы, зеркало и наконец-то укоротил и подровнял отросшую бороду. То-то было утром ахов и удивлений. И пополз по коридорам Коллегий зловещий шепоток, что арестованный вовсе не шпион, а самый настоящий колдун, держать которого в крепости бессмысленно – все равно уйдет. И враз изменилось к нему отношение. Нашлись даже такие, что стали заискивать перед «колдуном».

Неделя тянулась за неделей, а Локателли продолжал томиться в своем закутке. Жизнь в постоянном окружении нахальных писарей и многочисленных жалких просителей сначала раздражала, потом начала утомлять, а в конце концов настроила на философический лад. Перед ним открывались секреты государственной машины и обнажались души людей разных сословий. Наблюдения пробуждали раздумья, а рожденные выводы настойчиво требовали бумаги и чернил. Поздними вечерами, когда наконец воцарялась тишина, он стал записывать свои мысли.

«Я знаю только то, что ни один человек в Московии, какими бы талантами он ни обладал, при самом лучшем расположении оказать народу услугу, никогда не будет в состоянии успеть в своем намерении, разве с большими усилиями, потому что постоянными подозрениями и недоверчивостью быстро обескуражат его так, что он потеряет свободу духа, которая необходима для дел, требующих скорого исполнения…»

«Подозрения, недоверчивость…» Рука замерла. Уж не горькая ли обида движет им? Нет. Здравый смысл. Страна, где нет законов, где все лишены малейших прав, где даже дворян подвергают телесным наказаниям, не может быть счастливой и процветающей. Бесправие и голод рождают самых страшных демонов: доносительство, жестокость, воровство, взяточничество. Молчать об этом нельзя.

«Я вам расскажу, каким образом вы должны поступать, чтобы похитить все бумаги из секретарской комнаты и потом положить их на то же место, так что никто о том не узнает. Нет ни одного писца, которым вы не могли бы воспользоваться, только поднесите стакан водки или дайте полтину денег. Петр Первый обыкновенно говорил, что если бы он вздумал перевешать всех воров в своем государстве, то остался бы без подданных…»

Теперь Локателли с нетерпением ожидал «своих», как называл их, вечерних часов. Чтобы скоротать день, предпочитал наблюдать жизнь, текущую за окном. Перед ним открывался вид на большой дворец. Когда-то жил в нем первый генерал-губернатор столицы князь Александр Ментиков. Теперь во дворце военное училище для юных дворян. За их экзерцициями и шалостями можно наблюдать часами. Они пробуждают воспоминания о собственном детстве,, размышления о сути воспитания.

«Я имел удовольствие все дни смотреть на военные учения этого юношества…