Моисей Томаса Манна и «Человек по имени Моисей» Зигмунда Фрейда в контексте «самоубийства Германии»

Покинув Германию в 1933 году, незадолго до прихода к власти нацистов, Томас Манн (1875–1955) в нее уже не вернулся, а через Швейцарию и Чехословакию к 1938 году добрался до США, где оставался до 1952-го, — с 1942 года обосновавшись в западном пригороде Лос-Анджелеса. Едва завершив продолжавшуюся более 10 лет работу над тетралогией «Иосиф и его братья» по ветхозаветным сюжетам, 13 марта 1943 года он опубликовал новеллу «Закон» («Das Gesetz») — альтернативную историю библейского пророка Моисея.

Позднее, в «романе о романе» «Рождение «Доктора Фаустуса»» (1949), Манн писал, что «меньше, чем за 2 месяца» «почти что без исправлений» создал этот рассказ, родившийся на удивление быстро «в противоположность Иосифу в его квазинаучной обстоятельности» [Mann 1955a: 187]. Еще во время работы текст получил название «Закон», подразумевавшее «не столько сами десять заповедей, сколько моральный закон как таковой, необходимую основу человеческой цивилизации» [Mann 1955a: 187]. «Шутливое» обхождение с Преданием, на которое отваживается в нем писатель, также противостоит «тяжеловесной обстоятельности» «Иосифа и его братьев». Своего героя Манн наделяет чертами «не Моисея Микеланджело, а, скорее, самого Микеланджело — представив скульптором, который упорно, без устали трудится над сырым человеческим материалом, невзирая на тяжкие разочарования» [Mann 1955a: 187].

Подобное видение Моисея немецким писателем можно обосновать и несколько иначе, связав с «игрой в Гете», особую актуальность которой для Томаса Манна примерно с середины 1930-х годов подчеркивает И. Эбаноидзе. «»Игра в бессознательное» с его собственным мифологическим прообразом» приводит к тому, что «Т. Манн в определенном смысле начинает жить жизнью биографического типа «величайший классик немецкой литературы»» [Эбаноидзе 2018: 44].

Но такая мифологическая «игра» (в значительной степени осознаваемая) стала возможной для Томаса Манна лишь после того, как длительный период амбивалентности в его отношении к З. Фрейду завершился «решающим шагом навстречу психо­анализу» [Эбаноидзе 2018: 43] — в ответ на нарастание националистических тенденций и бесцеремонную инструментализацию их приверженцами наследия романтиков, Шопенгауэра, Ницше и других. Уже в 1929 году, в эссе «Место Фрейда в современной истории» [Mann 1955b] Т. Манн подчеркнул огромное просветительское значение психоанализа как метода, позволяющего противостоять упрощающим вульгаризациям культурных феноменов в угоду идеологиям, а в 1936 году, в докладе «Фрейд и будущее», видя в психоанализе «естествознание души» [Mann 1955c: 502], попробовал применить его метод к религиозности как психологическому феномену. Опираясь на архетипы, находки «талантливого, но несколько неблагодарного ученика этой школы К. Г. Юнга» [Mann 1955c: 509], Манн высказался и о собственном опыте создания религиозно-психологического текста (тетралогии «Иосиф и его братья»), назвав своего Иосифа «художником в той мере, в какой тот играет своим образом бога в бессознательном» [Mann 1955c: 520]. Аналогичную «игру своим образом бога» — «игру» в Гeте как «идеал солнечной витальной бессознательности» — и отмечает у самого Томаса Манна И. Эбаноидзе [Эбаноидзе 2018: 44] в названный период.

Ряд «солнечных» персонажей, берущий начало, вероятно, еще от величественного голландца Пеперкорна из «Волшебной горы» (1924), чья «сильная, примиряющая противоречия, жизнеутверждающая индивидуальность делает его своеобразным мостом к таким идеальным образам манновской прозы, как библейский Иосиф и Гете» [Эбаноидзе 2018: 40], достигает кульминации в Моисее «Закона», соединившем титаническую мощь художника-творца, его готовность к каждодневному кропотливому труду без какой бы то ни было уверенности в успехе с идеей необходимости нового языка для открытия новых горизонтов.

В монографии «Справедливое повествование» [Ladenthin 2010] профессор Рейнского университета в Бонне Фолькер Ладентин сообщает такую историю создания новеллы. В начале 1940-х годов литературный агент предложила Манну идею антологии, в которой наряду с ним самим предполагалось участие других известных в мире немецких интеллектуалов «в изгнании» — числом 10, по количеству Моисеевых заповедей. Каждому участнику предлагалось представить рассказ или новеллу, которая показывала бы преступность нарушения каждой из заповедей. Выраженная морально-этическая направленность проекта (против национал-социализма), как и глубокая вовлеченность самого писателя на протяжении почти двух десятилетий работы над тетралогией об Иосифе (1926–1943) в библейскую проблематику, заставили его отнестись к проекту очень серьезно. Он взялся писать введение, однако рамки эссе вскоре стали ему тесны, и в результате возникла новелла, в центре которой стоит, как кажется, первая заповедь, звучащая, по синодальному переводу Библии, так: «Я Господь, Бог твой, Который вывел тебя из земли Египетской, из дома рабства; да не будет у тебя других богов пред лицем Моим»; однако на самом деле — Закон вообще есть основание человеческой цивилизации. И хотя задуманная антология так и не состоялась, новелла Манна, созданная в диалоге с предшественниками и современниками по немецкой культуре (в первую очередь, это Г. Гейне, Ф. Кафка, Н. Закс, З. Фрейд, cм.: [Rey 2018]), в 1944 году увидела свет отдельным изданием в Стокгольме.

Новелла представляет собой альтернативное житие библейского пророка Моисея: от его окутанного тайной рождения («Его отец не был ему отцом, и его мать не была ему матерью — столь необычно было его рождение»¹) до двукратного восхождения на гору Синай к Незримому Богу, откуда он дважды принес скрижали Закона² во исполнение взятого на себя «божиего наказа»: выступив в роли «скульптора», «вылепить» из «проклятого сброда», выведенного им из Египта, народ чистый и богоизбранный.

Не вызывает сомнений, что к моменту написания новеллы «Закон» работа Фрейда «Человек по имени Моисей и монотеистическая религия» (1939) была хорошо известна Томасу Манну: слишком велик был его интерес к основателю психоанализа, собрату по немецкой культуре в изгнании и одному из немногих современников, которых он причислял к выдающимся людям своего времени. Клаус Макоши указывает даже на наличие экземпляра этой работы Фрейда в библиотеке, повсюду сопровождавшей немецкого писателя [Makoschey 1998]. А французский историк-германист Жак Ле Риде, также подчеркивая в статье «Иосиф и египтянин Моисей: Зигмунд Фрейд и Томас Манн» не раз отмечавшееся исследователями (П. Бирнбаум, К. Макоши) влияние фрейдовской работы о Моисее как на последний том тетралогии об Иосифе — «Иосиф-кормилец» (1940–1943), так и на анализируемую новеллу, выявляет и обосновывает к тому же не менее интересное и важное «обратное влияние». По его мнению, в начале своих исследований о Моисее и монотеизме Зигмунд Фрейд не только читал первые три тома манновской тетралогии об Иосифе, но и неоднократно обсуждал их содержание с писателем лично. Ле Риде утверждает даже, что именно третий ее том, «Иосиф в Египте» (1934), в значительной степени вдохновил Фрейда на результирующие собственные размышления — дал необходимый толчок его воображению, позволивший прояснить для себя самого детали своей «проегипетской» версии происхождения монотеизма [Le Rider 2005].

Интерпретируя в новелле главные эпизоды Исхода, Томас Манн существенно отклоняется от канонических толкований. Моисей у него — полуеврей-полуегиптянин царских кровей: сын дочери египетского фараона и водоноса-еврея, убитого сразу после соития с соблазнившей его высокородной египтянкой. Как и в предании, манновский Моисей выводит еврейский народ («отцовскую кровь») из Египта после долгих и трудных переговоров с «родственником по материнской линии» фараоном и последовавших за ними «десяти казней египетских». Трактовка Манна перекликается с версией о происхождении Моисея З. Фрейда, которая впервые увидела свет в эссе «Моисей-египтянин», опубликованном сначала в венском психо­аналитическом журнале «Imago» в 1935 году, а позднее включенном в книгу «Человек по имени Моисей и монотеистическая религия» (1939).

Что касается «казней египетских», принудивших фараона в итоге дать соответствующее позволение, то в новелле у Т. Манна они представлены стечением обстоятельств: «»Кровь», «жабы», «мошки», «дикое зверье», «парша», «мор», «град», «саранча», «тьма» <…> вот как называются эти десять казней, и ни в одной из них нет чего-либо невозможного…» Последняя, десятая казнь, гибель первенцев, потребовала соучастия молодого, преданного и воинственного приверженца Моисея (названного в новелле Йошуа) и его отряда головорезов: «Что же он сделал?

1. Здесь и далее «Закон» Т. Манна цитируется в переводе С. Маркиша.[↩]
2. В первый раз они были разбиты восставшим против Моисея и его Бога народом, поклонившимся золотому тельцу.[↩]