Многогранность и историзм
Юрий Барабаш, Вопросы эстетики и поэтики, «Современник», М. 1973, 320 стр.
Книга Ю. Барабаша создана на основе ранее опубликованных работ. Но в ней ощущается глубокое внутреннее единство, которое определяется тем, что автор ставит действительно актуальные проблемы искусствознания, тем, что у него есть своя точка зрения на эти проблемы. В работе упоминается много имен зарубежных и русских художников и теоретиков, разбираются их взгляды и произведения, но эта эрудиция не носит поверхностного характера. Ю. Барабаш все время пытается разобраться в том, что содействует прогрессивному развитию искусства и что мешает этому движению.
В книге четыре главы. «Искусство, идеология, политика» – так называется первая глава. Вторая посвящена проблемам народности. Третья – проблемам простоты и сложности искусства. Четвертая – самая обширная, названная автором «Этот неотступный Сальери…», – трактует вопросы содержания и формы искусства.
Пожалуй, нет более острого вопроса в искусствознании, чем вопрос о соотношении искусства с другими формами общественного сознания, прежде всего с политикой, философией, социологией. Ю. Барабаш анализирует высказывания по этому поводу буржуазных теоретиков и ревизионистов прошлого времени и наших дней и противопоставляет им точки зрения великих реалистов, которые, часто проходя через цепь заблуждений, колебаний и ошибок, приходили к таким плодотворным для искусства выводам, какие сделал, например, Томас Манн.
«Тот факт, – писал Томас Манн, – что я осознал себя сторонником демократии, является следствием убеждений, которые дались мне нелегко и первоначально были чужды мне, выросшему и воспитанному в духовных традициях немецкого бюргерства; да, я пришел к убеждению, что политическое, социальное составляет неотъемлемую часть человеческого, принадлежит к единой проблеме гуманизма, в которую наш интеллект должен включать его, и что в проблеме этой может обнаружиться опасный, гибельный для культуры пробел, если мы будем игнорировать неотторжимый от нее политический, социальный элемент» 1. Для такого большого художника, как Томас Манн, проблемы демократии, политики и гуманизма сливались в один органически нерасторжимый комплекс, что позволяет решать сложнейшие проблемы жизни и искусства.
Ю. Барабаш показывает, к каким трагическим последствиям приводит даже крупных художников ошибочное понимание этого вопроса.
Как известно, Альбер Камю гневно отвергал теорию искусства для искусства и решительно выступал за искусство, связанное с обществом. Но какова же роль художника в современном обществе? Для популярного разъяснения этого вопроса Камю вводит в свои рассуждения два символических образа – галеры и арены. По Камю, художник прикован цепями к галере своего времени, и он должен с этим примириться, даже если увидит, что взят неверный курс в открытом море. Художник должен разделять участь всех. На арене истории, продолжал Камю, всегда присутствуют лев и его жертва. Художник в прошлом находился на скамье амфитеатра. Теперь же он – на арене. Однако он не может изменить положение вещей, не может поднять жертву на восстание, но он должен быть всегда, при всех обстоятельствах на стороне жертвы, даже если этой жертвой окажется лев (стр. 49 – 50). Такую пессимистическую философию развивал А, Камю.
Ю. Барабаш полемизирует и с теми теоретиками, которые пытались доказать, что декаданс с его неприятием отчуждения, с его пафосом разрушения антибуржуазен по своей природе (стр, 68, 74).
Разоблачая буржуазных и ревизионистских теоретиков, Ю. Барабаш не только в начальной главе, но на протяжении всей книги убедительно и аргументированно показывает, что сложное единство эстетических и социальных критериев вытекает из самих особенностей подлинного искусства.
Внимательно прослеживая развитие критической мысли XX века, Ю. Барабаш демонстрирует, какое огромное методологическое значение для эстетики имели открытие Лениным принципа партийности литературы и искусства, его статьи о Л. Толстом, его оценки творчества крупных художников, вся система эстетических взглядов Ленина.
Большой теоретический интерес представляют размышления Ю. Барабаша о народности литературы и искусства. «Проблема сближения искусства с народом, – справедливо пишет автор, – сложна, многогранна» (стр. 173). Ю. Барабаш отказывается от всякой однолинейной трактовки этой проблемы, от поисков однозначной формулы народности. Он рассматривает эту традиционную проблему в разных аспектах и, что очень важно подчеркнуть, в связи с литературным процессом современности.
О проблеме народности много писали. Попытки – порой плодотворные попытки – определить, что такое народность, делали Гердер, романтики, Стендаль, Пушкин, Гоголь, русские революционные демократы, Толстой, Чехов, многие другие теоретики и писатели, Проблему народности связывали с национальными особенностями жизни народов, с точкой зрения писателя как представителя определенной нации, с историческими этапами развития народа, с решением сложнейшей проблемы национального и общечеловеческого. Как правило, теоретики и писатели сосредоточивали главное внимание на разработке и выделении какого-либо одного признака народности.
Ю. Барабаш попытался дать систему признаков, которые определяют содержание понятия народности в наши дни, не отбрасывая того, что было сделано предшественниками.
Белинский говорил, что народность есть альфа и омега эстетики нашего времени (эти слова Ю. Барабаш предпослал как эпиграф к той части книги, в которой анализируются названные проблемы, хотя – это следует отметить – вопросами народности исследователь интересуется и при рассмотрении других проблем).
В современных условиях решение проблемы народности разделяет художников и теоретиков на два больших лагеря: на тех, кто разными средствами поддерживает и оправдывает современный капиталистический мир, и на тех, кто уверен в победе социализма, кто помогает освободительному движению угнетенных. Создаются две полярно противоположных концепции – концепция элитарная (искусство для избранных) и концепция демократическая (искусство для народа).
Ю. Барабаш показывает, что различного рода стремления как-то объединить эти концепции или примирить их, предпринимаемые некоторыми зарубежными теоретиками, так же вредны, как и всякого рода мнимореволюционные левацкие декларации. Таким путем демократическое и тем более социалистическое искусство не создается.
Ю. Барабаш исследует разные аспекты народности. Народно то произведение, которое обращается к важнейшим проблемам жизни народа. Народно то произведение, которое раскрывает психологическую правду народных характеров, типов, быта, языка. «Однако, – пишет Ю. Барабаш, – есть в данном вопросе еще одна сторона. Мы имеем в виду народность эстетического идеала художника» (стр. 109), близость его к идеалам народа.
Ю. Барабаш считает эстетический идеал одним из основных, если не главным критерием народности (стр. 109, 110). Автор книги подробно исследует эту проблему, опираясь на высказывания по этому вопросу русских писателей, Ленина, на партийные документы.
Эстетический идеал художника определяет систему соотношении критических и утверждающих начал в современном искусстве. По этому вопросу ведутся старинные споры, то вспыхивающие, то затихающие. Ю. Барабаш убедительно доказывает органическую связь этих аспектов с проблемой народности.
Еще на одном, аспекте проблемы народности сосредоточивает внимание Ю. Барабаш. Речь идет о понимании героя и героического в современной литературе. Ю. Барабаш приводит многочисленные высказывания современных теоретиков по этому вопросу и упрекает некоторых из них в том, что они не уделили достаточного внимания изучению закономерности народной жизни, не рассмотрели ее в свете категории народности. В таких случаях односторонне преувеличивается роль критического начала в изображении современной жизни, приглушается героическое, то есть делаются уступки натуралистическому методу, искажающему картину жизни.
Советское литературоведение последних десятилетий не только преодолевает упрощенные однолинейные оценки сложных явлений, но и все более и более пронизывается духом подлинного историзма. Эти процессы благотворно сказались и на книге Ю. Барабаша,
Можно ли поверить алгеброй гармонию, как это пробовал сделать пушкинский Сальери? Такой вопрос поставлен в последней, четвертой, части книги Ю. Барабаша. И «да» и «нет», отвечает исследователь; односложно на этот вопрос не ответишь, Как известно, представители структурального литературоведения, особенно оживившиеся в 60-е годы, опираясь на структурную лингвистику, семиотику, кибернетику, спешат заверить читателей в том, что в наше время методы точных наук должны охватить всю сферу духовной жизни, поглотить гуманитарные дисциплины, забывая, что методы каждой науки определяются прежде всего объектом исследования.
При рассмотрении этого круга проблем Ю. Барабаш обращается как бы за советом к великим представителям точных наук XX века. И вот что он слышит: А. Эйнштейн заявлял, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс. Нильс Бор утверждает, что искусство напоминает нам о гармониях, недосягаемых для систематического анализа. Н. Винер говорит, что человеческий мозг способен воспринимать стихи и романы, которые любая вычислительная машина могла бы отбросить, как нечто негодное (стр. 215 – 216), Можно ли пройти мимо замечаний основоположника теории относительности или отца кибернетики?
Но Ю. Барабаш не ограничивается этими свидетельствами. Он обращается в недалекое прошлое, делает экскурс в эстетические системы русского символизма, подробно останавливается на некоторых положениях русского формализма, особенно на теориях ОПОЯЗа, на учении де Соссюра о диахроническом и синхроническом изучении языка, на выводах Пражского лингвистического кружка, на концепциях англо-американской «новой критики» и т. п, И что же оказывается? Многие основные положения современного структурализма – речь идет только о структуральном литературоведении – повторяют и развивают идеи этих формалистических течений, Связь с этими направлениями не отрицают и сами структуралисты. Они только забывают о том, что представители этих школ не смогли создать методологически стройную систему литературоведения и сильны были в решении лишь некоторых частных проблем анализа текста, что ошибочность их исходных позиций была раскрыта в процессе многочисленных дискуссий, что видные русские формалисты сами покинули эту школу и создали значительные труды вне программы формализма.
Многие формалисты и структуралисты при анализе художественного произведения разделяют железной стеной эстетические, или – по позднейшей терминологии – текстовые, и внеэстетические, внетекстовые, факторы. По их мнению, реальная действительность, которую изображает художник, – внетекстовая категория. Ее изучают историки, социологи, экономисты. Искусство не может служить средством изучения жизни, оно автономно. По мнению представителей этих школ, художник, его талант, мировоззрение, социальная позиция – тоже внетекстовые факторы, которые могут быть изучены психологами, философами. Искусство не может служить средством изучения духовного мира художника, оно автономно. Таким образом, формалисты отгораживают произведение от жизни, от художника, то есть рассматривают текст вне контекста. Такое изолированное рассмотрение художественного произведения, показывает Ю. Барабаш, обедняет анализ художественных ценностей, создает искаженную картину жизни искусства, мешает его прогрессивному развитию.
Формалисты упрощают принципы анализа, они не в состоянии раскрыть сложные взаимодействия текстовых и внетекстовых факторов, эстетических и социальных критериев. Проблематика, исследуемая в работе Ю. Барабаша, так актуальна и интересна, что возникает желание о некоторых вопросах узнать несколько больше, чем это сказано в книге. Некоторое ощущение неполноты возникает, например, при знакомстве с главой «Прост, как правда».
Автор ставит очень важный вопрос – о простоте и сложности искусства. Он плодотворно размышляет о различии между ремесленничеством и мастерством, критикует вычурную усложненность произведений футуристов, теорию затрудненной формы, то есть попытки формалистов доказать, что будто бы только своей затрудненностью способна форма остановить внимание читателей и обеспечить создание подлинно новаторского произведения искусства. Все это справедливо. Но при чтении этой главы создается впечатление, что чаще всего модернисты создают сложные произведения, а реалисты стремятся к простоте. Думается, что автор недостаточно осветил вопрос о различии между вычурной сложностью модернистов и подлинной сложностью великих произведений искусства. Разве так уж просты «Фауст» или «Жизнь Клима Самгина»? А как упрощенно понимается «Евгений Онегин», если с ним знакомится неподготовленный читатель!
«Если ты хочешь наслаждаться искусством, – говорил Маркс, – то ты должен быть художественно образованным человеком» 2. Еще в первые годы революции Ленин ставил перед работниками культуры двоякую задачу: искусство должно быть приближено к народу и народ – к искусству. Следуя этим указаниям основоположников марксизма-ленинизма, наша партия во всех своих документах последних лет говорит о важности эстетического воспитания наших современников, Полагаю, что при рассуждениях о простоте и сложности анализ названных важнейших положений помог бы более глубокой разработке этих актуальных проблем.
В книге встречаются и другие дискуссионные положения. Думаю, что автор несколько упрощает эстетические взгляды А. Белого, когда говорит о нем только в негативном плане (стр. 222 – 223), Ю. Барабаш отмечает родственность акмеизма формалистическим доктринам, но не подтверждает это правильное утверждение анализом теоретических работ или художественного творчества. Едва ли справедливо отождествлять взгляды В. Шкловского на заумный язык с работами Л. Якубинского, который говорил о том, что в художественном произведении звук выплывает в светлое поле сознания (стр. 252 – 253). Полагаю, что рассуждение о национальных и зарубежных корнях русского формализма требует более обстоятельной аргументации (стр. 285 – 286).
Книга Ю, Барабаша «Вопросы эстетики и поэтики», несомненно, займет должное место в ряду серьезных научных трудов последнего времени, способствующих росту духовной культуры тружеников зрелого социалистического общества.