Максимальная приближенность к действительности Проза Романа Сенчина

Литературный колледж

В новый год с новой рубрикой — с некоторыми оговорками это можно назвать традицией «Вопросов литературы». Перио­дически меняя устойчивую рубрикацию, журнал стремится отразить возникающие тенденции, уделить внимание новым именам, предоставить критикам возможность поработать в непривычных для них жанрах (так родились рубрики «Лица современной литературы», «Политический дискурс», «Книговерть», «В кабинете», да что там — и сама «Легкая кавалерия»), а также — перекинуть мосты между разными сферами литературной деятельности от поэтической эссеистики до школьного и вузовского преподавания.

В последние годы именно преподавание вызывает наибольший интерес у авторов и читателей «Вопросов литературы». Как преподавать (современную) литературу? (На эту тему мы с Анной Жучковой вели насыщенный семинар для учителей и преподавателей вузов, пользовавшийся успехом.) С каким инструментарием подходить к новейшей поэзии, прозе и критике? Возможно ли вписать современные тексты в пространство классической практики преподавания — и как сделать так, чтобы эти тексты были понятны вчерашнему школьнику или студенту, решившемуся связать свою жизнь с современной литературой как деятельностью и профессией?

Об этом авторы журнала будут говорить в новой рубрике «Литературный колледж», посвященной обзору литературных «новинок» с точки зрения их включенности в общий — традиционный — литературный контекст. Образ «маленького человека», «лишнего человека», «чудика», «проклятые вопросы», известные нам из школьной классики… Как обращается с ними и как решает их современная литература? Читателям современности «Колледж», возможно, поможет по-новому взглянуть на знакомые им тексты, а преподавателям школ и вузов — успешно продолжить классический ряд современными произведениями.

Елена ПОГОРЕЛАЯ

Мало знать, ты — понимай.

М. Горький. На дне

Спор о человеке… Продвинутый старшеклассник эту формулировку продолжит словами «…в пьесе Максима Горького «На дне»». И действительно — кто еще в русской классической литературе так спорил о человеке? Пожалуй, Достоевский да Толстой, особенно в роли героя «Воскресения» Нехлюдова. В начале XXI столетия этот спор ведут тоже немногие. Роман Сенчин — один из них.

«Где же тут спор?» — удивятся читавшие книги Сенчина, и по их отзывам действительно все довольно определенно: «Полнейшая безнадега <…> Удручающе действует и какая-то обыденность описанного <…> Ни капли оптимизма. Чтение такого документального романа похоже на просмотр криминальных сводок»; «Роман Сенчин не жалеет ни своих героев, ни своих читателей»; «Кинематографично и страшно. Правдиво. Честно. Жестоко»¹. Но не физиологичность и натурализм вывели Сенчина в первый ряд современных авторов, а изображение надежды на человека. Без малейшего пафоса, даже весьма приземленно, не ожидая чудес добродетели и нравственности там, где их быть уже не может, писатель ждет своего героя, надеясь на то, что человеческое в конце концов победит. Человек чаще проигрывает в этой борьбе, но ведь и побеждает иногда. Спору о человеке и подчинена логика творчества Сенчина.

Cпорить легко о заблудшем, но страдающем, падшем, но раскаивающемся, несчастном, но не по своей вине. Герои Сенчина — другие, и лучше всего это иллюстрирует роман «Елтышевы» (2009), в свое время вошедший в шорт-листы литературных премий «Большая книга», «Русский Букер», «Ясная Поляна», «Национальный бестселлер» и привлекший внимание критики в том числе благодаря точке зрения писателя на человека 1990-х годов. Сенчин рассказывает историю семьи Елтышевых, точнее — историю умирания семьи. Семейной сагой (семейной хроникой) назвать роман можно с натяжкой, поскольку в центре хроники — «время как субъект исторического процесса» [Никольский 2012: 39], эпоха, данная через призму судеб нескольких поколений, тогда как Сенчина интересует в первую очередь человек.

Глава семейства, Николай Михайлович Елтышев, с первых страниц романа вызывает сложное чувство. Его типичность соотносима в чем-то с образом «маленького человека»:

Подобно многим своим сверстникам, Николай Михайлович Елтышев большую часть жизни считал, что нужно вести себя по-человечески, исполнять свои обязанности, и за это постепенно будешь вознаграждаться. Повышением в звании, квартирой, увеличением зарплаты, из которой, подкапливая, можно собрать сперва на холодильник, потом на стенку, хрустальный сервиз, а в конце концов — и на машину. Когда-то очень нравились Николаю Михайловичу «Жигули» шестой модели. Мечтой были…

«Жигули» — чем не шинель? И все-то хорошо складывалось — ведомственная квартира, жена, два сына, те самые «Жигули»… До 1990-х, разделивших людей на смелых, способных изменить свою жизнь (то есть начать бизнес), и осторожных или просто ленивых. Николай Михайлович оказался среди вторых — и оказался бы снова, представься возможность все изменить, поскольку крепко сидело в нем «лишь бы не хуже» — такое трансформированное беликовское «как бы чего не вышло». Это глухое недовольство собой и жизнью на время заглушилось ожиданием больших денег на полученной стараниями блатной должности — дежурного по вытрезвителю. Но смены уходили на возню с «подзаборными алкашами», и в Елтышеве росло чувство обиды на себя, что усложняет образ героя, не дает развиться признакам «маленького человека».

В целом обида на себя не свойственна русскому человеку. На родителей, государство, время — пожалуйста, такими «угнетенными» полна наша жизнь и литература. Таков младший сын Елтышева Артем, молодой, физически здоровый мужчина, не способный жить самостоятельно, отвечать за себя. «Недоделанный» — услышал он в свой адрес еще ребенком, с тех пор обида стала для него главной эмоцией. Как на грех, его младшему брату Денису легко дается жизнь. Сенчин и в этом образе точен, изображая типичное становление «настоящего мужика»: закурил — поцеловался с девушкой — отслужил — вернулся с перебитым носом и приобретенной походкой вразвалочку — в драке сделал человека инвалидом и сел в тюрьму. Последнее — случайность, а так — он опора семьи! Однако готовность помочь гибнущей семье образ маргинального героя не исправляет.

Семье этой помочь нельзя. И не потому, что некому (Дениса убили, Артем погиб по случайности, но от руки отца), а просто путь Елтышевых — тупиковый. Объяснить распоряжение Елтышева брызнуть перцовкой в камеру, где несколько человек требовали соблюдения своих прав, убийство надоевшей старухи — хозяйки избы — и соседа-обманщика нельзя никакими иными причинами, кроме отсутствия нравственных норм, делающих человека человеком, а без этого продолжение жизни невозможно. Выживает сильнейший, если речь о звере. Если о человеке — то сильнейший духом, душой.

1. См. читательские отзывы о романе Сенчина «Елтышевы»: https://www.litres.ru/roman-senchin/eltyshevy/[↩]