Люди и ложи (Русские масоны XX столетия). Окончание

АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

В. А. МАКЛАКОВ

Русские масоны начали собираться сразу после освобождения Парижа, не дожидаясь конца войны. С начала сентября 1944 г. появились вокруг Маклакова братья, и он стал центром этих сборищ: Тер-Погосян, Титов, Кровопусков, Татаринов, Ступницкий. Через несколько лет к ним присоединились вернувшиеся из США во Францию Алданов, Рубинштейн, Альперин, Керенский. Собирались в пустынных кафе, где- нибудь подальше, где не могли встретиться русские, на «масонские завтраки», или на «чашку чая», в «Биотерапии»(лаборатория, принадлежавшая А. А. Титову), в особняке Лианозова (до его смерти), в квартире Тер-Погосяна, Ступницкого, самого Маклакова. Мельгунов, которого близко к этим собраниям не допускали, но который слышал о них, называл их «маклаковское общество»,»маклаковцы». Вольского (профана) звали, но он все откладывал свой приезд из-под Парижа. «Вчерашнее собрание, – писал ему Маклаков, – чисто масонское». Так продолжалось до конца 1940-х гг., когда были возобновлены «Северная Звезда»и «Свободная Россия»в теперь отремонтированном здании Великого Востока, на ул. Кадэ.

Незадолго до этого на одном из собраний Маклаков читал братьям свои «Еретические мысли», над которыми он тогда работал. Его слушали гости из Великой Ложи, которая тоже возрождалась в это время, и в этот вечер произошло первое после войны и разгрома объединение двух Послушаний, а несколько позже Тер-Погосян делал доклад о том, «что сейчас происходит в России»(письмо Маклакова Алданову от 12 февраля 1954 г.).

Но вернемся к 1945 г., когда Красная Армия начала штурм Берлина. По этому случаю брагья русской ложи решили навестить советского посла, в это время уже водворенного на улице Гренелль, в помещении, хорошо знакомом Маклакову. Альперин был занят созданием «Общества сближения с Советским Союзом», и постепенно на одном из собраний присутствовавшие пришли к заключению, что необходимо поздравить сов. посла А. Богомолова, вернувшегося в Париж, а также секретаря Гузовского с победой.

Предварительно получив разрешение из посольства, группа членов «Северной Звезды»и «Свободной России»в начале февраля отправилась на завтрак к советскому послу.

Визит в советское посольство в Париже 12 февраля 1945 г. видных представителей русской эмиграции был огромным событием в последний год второй мировой войны. Часть этих людей вернулась из подполья к себе в Париж, часть жила в Париже, скрываясь от оккупантов, кое-кто был арестован и отсидел во французской тюрьме под немецким наблюдением. Они пошли завтракать к послу А. Богомолову, чтобы поздравить его с близкой победой советского оружия и пить за здоровье Сталина. В США, в газете «Новое русское слово», была 7 марта 1945 г. напечатана длинная корреспонденция бывшего заведующего отделом биржи газеты «Последние новости»Я. Я. Кобецкого об этом посещении. Она приводится здесь со слегка сокращенными речами Маклакова и Богомолова. Кобецкий в группе не состоял, но сам он был масоном. Он знал лично всех, кто пошел к сов. послу (все без исключения были масонами). Одно время считалось, что И. А. Бунин состоял в группе, теперь известно, что Бунина в эти месяцы в Париже не было, – он лично три раза был у Богомолова, но уже значительно позже, когда вернулся в Париж с юга Франции. К этому надо добавить, что причиной его визитов была не столько победа советского оружия, сколько личные дела, связанные с изданием его сочинений в СССР: он хотел сам сделать выбор своих ранних рассказов, но ему этого не позволили.

«Новое русское слово», 7 марта 1945 г., стр. 1 – 2.

МИТРОПОЛИТ ЕВЛОГИЙ И В. А. МАКЛАКОВ ПОСЕТИЛИ СОВЕТСКОГО ПОСЛА БОГОМОЛОВА

(От парижского корреспондента «Нового русского слова»Я. Я. Кобецкого)

Русская политическая эмиграция в Париже в лице се наиболее авторитетных представителей вступила на путь полного примирения с советской властью.

12 февраля советского посла Богомолова посетила делегация, во главе которой стоял представитель Эмигрантского комитета В. А. Маклаков.

В делегацию помимо В. А. Маклакова входили следующие лица: председатель «Союза советских патриотов»проф. Д. М. Одинец, А. С. Альперин, А. А. Титов, М. М. Тер-

Погосян, В. Е. Татаринов, Е. Ф. Роговский и А. Ф. Ступницкий. Одновременно по другому приглашению самого полпреда прибыли на рю де Гренелль адмирал М. А. Кедров, заменяющий ген. Миллера на посту председателя Общевоинского союза, и адмирал Д. И. Вердеревский¹..

Делегация была принята послом Богомоловым и первым секретарем посольства А. А. Гузовским.

Со слов двух лиц, присутствовавших при свидании, передаем содержание речей, которыми обменялся В. А. Маклаков с Богомоловым.

Речь В. А. Маклакова

– Я испытываю чувства глубокого волнения и радости, что дожил до дня, когда я, бывший русский посол, могу здесь, в здании русского посольства, приветствовать представителя Родины и принять участие в ее борьбе с врагами- захватчиками.

Далее Маклаков подчеркнул, что за 27 лет существования эмиграции существовали определенные предубеждения, создалась особая психология. Нужно время, чтобы исчезла несогласованность, чтобы сгладились все шероховатости и чтобы на основе любви к общей Родине вернулись взаимный контакт, понимание и доверие.

Ответ Богомолова

– Когда эмигранты узнали, как немцы обращаются с русским населением, в них заговорило русское чувство и они отхлынули от Гитлера. Этот момент был переломным в отношении советской власти к эмиграции. Власть увидела, что в эмиграции не угасло чувство патриотизма и чувство долга перед Родиной.

– Но я сразу хочу подчеркнуть, – продолжал Богомолов, – что есть огромная разница между русским патриотизмом эмигрантов и советским патриотизмом народов Союза. Союз как таковой выше России, и союзный патриотизм выше русского.

– Смешение понятий русского и советского патриотизма сейчас вещь обычная. Эти понятия смешивает и журнал «Советский патриот». Но эмиграции нужно найти силу духа и разумения, чтобы подняться до понятия советского патриотизма.

Обмен мнений

После речи Богомолова собравшиеся поочередно излагали в разной форме однородные по существу мысли и чувства. Все указывали на необходимость единения и общей плодотворной работы, в которой должны принять участие все культурные силы эмиграции. Один из членов делегации задал послу вопрос: что в современной сов. жизни в социально- политическом плане является незыблемым, не подлежащим изменению и что, возможно, подвергнется эволюции?

Посол ответил:

– Незыблемым, неизменным и вечным является отказ от личной собственности на землю, отказ от собственности на фабрики и заводы.

Члены делегации единодушно заявили о своей готовности к единению и о полном отсутствии какой-либо вражды к «Русскому патриоту» ²..

Тост за Сталина

После речей и обмена мнений членам делегации был предложен завтрак «а ля фуршет». Первый тост провозгласил Богомолов:

– За доблестную Красную Армию и ее вождя маршала Сталина!

Адмирал Кедров поднял бокал за Богомолова, благодаря его от имени всех присутствующих за только что пережитые исторические минуты.

Сенсация в русском Париже

Как ни велика была политическая эволюция в русской эмиграции, этот визит делегации во главе с В. А. Маклаковым и Н. А. Кедровым произвел на нее потрясающее впечатление.

Делегации Маклакова предшествовал визит на рю де Гренелль в сов. посольство митрополита Евлогия, главы западноевропейской епархии.

В результате этого визита в церковных кругах сообщают, что митрополит намерен оторваться от юрисдикции константинопольского патриарха и перейти в полное подчинение патриарху Алексию Московскому.

Я. Кобецкий.

Два человека из пошедших в советское посольство не были названы Кобецким – возможно, что они были вычеркнуты редакцией «Н. Р. С.». Это были Адамович и Маковский. Может быть, их имена были сняты по той причине, что они были «литераторами», а не «политиками». Адамович, при нашей последней встрече в парижском кафе Мариньян (Елисейские поля) в 1966 г., сказал мне о том, что он «жалеет, что ходил», и позже в своей книге о Маклакове (биографии, в которой он забыл упомянуть годы рождения и смерти В. А. М., – Г. В. Адамович, В. А. Маклаков, Париж, 1959) он писал, что «многие потом жалели об этом визите»и даже что «Маклаков позже жалел, что пошел к Богомолову» ³.. Что касается Маковского, то он был тем человеком, который летом, после возвращения Бунина из Грасса в Париж, устроил ему свидание с послом и даже повез его сам в советское посольство. Алданов, который писал о Маклакове потом, вовсе не упомянул об этом его визите, так, как если бы его и не было, может быть, по просьбе самого Маклакова, а может быть, и потому, что вовсе не сочувствовал ему. Сам же Маклаков, несмотря на нападки на него в «Русской мысли»в конце 1940-х гг., когда в Париже начала выходить русская эмигрантская газета, никогда печатно не признался, что имел иллюзии, которые привели его к этой ошибке⁴..

В архиве Маклакова в Гувере, как я уже сказала, имеются 18 ящиков (а возможно, и больше), где хранятся письма к нему, написанные с 1918 до 1956 г. Среди них есть и копии его ответов. Два периода особенно полно представлены: период после первой войны и период после второй. Официальная переписка времен Версальской конференции (1919 г.) с Бахметевым и другими послами, на толстой бумаге с двуглавым орлом, мною была только просмотрена. Но интимная переписка С ними, а также с бывшими министрами Временного правительства, мне известна. Как писал М. М. Винавер кн. Львову в 1919 г. о себе и своих: «Кадеты мечутся по Европе, а Маклаков у себя, как в крепости».

В этой крепости были моменты и трагические, и комические. Реляции Бахметева смешаны с тяжелыми личными проблемами М. А. Стаховича, посланника в Испании, не знавшего, как выжить в изгнании, и скоро умершего – не от болезни, а от переживаний; Керенский из Лондона жалуется в Париж 1 октября 1918 г., что союзники не хотят признавать Уфимскую директорию, и просит Маклакова нажать на французское правительство, чтобы Франция изменила свою ориентацию… До этого Маклаков обсуждал с ним «левизну генерала Алексеева». За этим следует написанный суконным языком запрос Савинкова, и тут же мрачное письмо бывшего сенатора Н. Н. Чебышева, еще недавно – масона, сообщающего Маклакову свое решение: «Все, к чему имеют касательство Львов, Вырубов и компания, для меня теперь неприемлемо», – пишет он, твердо решив никогда не возвращаться в ложи. От жалуется на «фо- фреров», т. е. ложных братьев, которых приняли в тайное общество как-то не так, как полагается. «Не удивлюсь никаким их нескромностям», – пишет ему на это Маклаков. Чудом уцелевший «жандарм»Курлов запрашивает: на каком основании русский посол Маклаков окружает себя в Лиге наций какими-то полубольшевиками (видимо, имея в виду бар. Нольде. Гулькевича и Рубинштейна) и кто платит им жалованье? И откуда берутся деньги на помощь так называемой новоявленной русской эмиграции? На что Маклаков сухо отвечает: «Левые дают на Зсмгор, правые – на Красный Крест»(1923 г.). Тут же другой «жандарм»предлагает свои услуги, это М. Кунцевич из 8-го уголовного департамента царского министерства внутренних дел, намекая, что он не прочь поработать на Маклакова, если понадобится (они знакомы со времен процесса Марии Пуаре). и напоминая, что в 1917 г. прис. пов. Зарудный, тов. министра Керенского, без лишних церемоний пригласил его, Кунцевича, вернуться служить новому правительству, что он и сделал (см.: Н. Берберова, Курсив мой, Мюнхен, 1972, с. 363). Ядовитый И. И. Тхоржсвский пытается защитить германофильство А. И. Гучкова и упрекает П, Б. Струве, который, по его мнению, «заходит слишком далеко, когда отрицает у Гучкова моральный стержень». Тхоржевский считает, что у Гучкова какая-то особая способность «соблазнять генералов, сначала русских, потом немецких».

Сам Маклаков в одном из писем Винаверу признается, что для него «новоявленный сепаратизм народностей еще страшнее, чем даже большевики». И сообщает свою блестящую мысль: устроить при посольстве в Париже особый парламентский отдел, который будет влиять на французскую палату, т. е. на французских депутатов, и углублять смысл русской проблемы через Пети и Нуланса (1919 г.).

Между тем мы узнаем (1923 г.), что многие общие знакомые живут совсем неплохо и, видимо, в ус не дуют: «Тхоржевский, Аджемов, Гукасов, Лианозов, Нобель продают свои акции, и довольно удачно».

Но этот первый период имеет к масонству только косвенное отношение. Наиболее важные масонские письма относятся к периоду 1945 – 1956 гг. Здесь мы видим, как целый ряд новых Маклакову людей вступает с ним в переписку: Карпович, Вольский и даже Николаевский, с которым до войны у Маклакова личных отношений не было. Тогда, в 1918 – 1925 гг., его рвали на части его коллеги, послы и дипломаты, от Сазонова и Гирса до секретаря русской легации в Чили. Теперь его рвут на части уцелевшие масоны, пострадавшие от немецкой оккупации немасоны, закинутые в США старые знакомые, рвущиеся домой во Францию, а также сидящие по тюрьмам за сотрудничество с немцами прежние его подопечные. Последних он оставляет без внимания, а старых знакомых делит на тех, которые простили ему и забыли его визит к послу Богомолову, и тех, кто все еще кипит негодованием. Из этих последних на первом месте, конечно, стоит Мельгунов.

Когда пошедшие к послу составляют декларацию, Мельгунов иронически спрашивает: делегация? от кого именно? Он возмущается главным образом тем, что маклаковцы все еще верят, что со Сталиным случился переворот. Мельгунов называет их визит «свидетельством об интеллектуальной нищете и крахе квалифицированной русской интеллигенции», а примирение со Сталиным – «маниловщиной». Он не унимается и говорит, что на Адамовиче «теперь почиет благодать советская».

Через пять лет Мельгунов делается редактором журнала «Возрождение»и предлагает Маклакову сотрудничать у него – давая ему случай заставить русскую эмиграцию забыть о том, какая им была сделана ошибка. «И Вольский, и Зензинов уже печатаются в «Возрождении», – пишет Мельгунов. Но Маклаков воздерживается от такого шага, хоть в его письмах «друзьям»в США мы встречаем фразу: «Я часто завтракаю с Гукасовым» ⁵..

В ответ на запрос Б. И. Николаевского из Нью-Йорка Маклаков пишет ему о попытке русских масонов в Париже добиться открытия лож в СССР. «Слышал я о такой попытке», – пишет он Николаевскому, давая ему понять, что инициатива эта исходит не от него, а от других. «В этом видят способ привлечь на свою сторону американское масонство. Здесь к этому масонские круги отнеслись отрицательно и приняли меры, чтобы Альперина предостеречь. Но я слышал, что один масон уехал в СССР, это мог быть или Кривошеий, или Одинец. Могу, если хотите, узнать точно. Я сам там, в квартире Альперина, давно не бываю из-за глухоты».

Но, конечно, далеко не все писали ему из США, что они думают: некоторые молча отходили от него в сторону и там, и в Париже: парижская эмигрантская газета «Русская мысль»началась в 1947 г. с большими трудностями и с очень малыми деньгами. Кое-кто стал приезжать во Францию после шести- семи лет в Америке. Иные, как М. А. Алданов, вели себя так, как если бы ничего не случилось и никакого визита в советское посольство вообще не было. Он не упоминает об этом факте ни когда пишет письма Маклакову, ни когда пишет о нем. И молчит о том факте, что Маклаков одно время был сотрудником «Русских новостей», которые субсидировались сов. посольством (см. N 2, апрель 1945 г.: «Советская власть и эмиграция»). Третьи довольны поведением Маклакова и требуют дальнейшего сближения с советским послом, – этих постепенно французские власти высылают на родину, некоторые из них уезжают по собственной инициативе.

Последний раз тема злосчастного визита вспыхнула в марте 1949 г., когда на процессе известного невозвращенца В. А. Кравченко адвокат противной стороны, т. е. французской коммунистической газеты, Блюмель в громовой речи, потрясая кулаками, напомнил публике, что советская власть теперь совершенно переродилась и что «в Париже все эмигранты пошли в сов. посольство, во главе с самим бывшим русским послом, и пили за здоровье Красной Армии и Сталина и им всем было позволено вернуться на родину»(см. отчет с процесса Кравченко 1948 – 1949 гг. – «Новое русское слово», Нью-Йорк, и «Русская мысль», Париж. Репортером была Н. Берберова). Когда отчет этого судебного заседания был напечатан, редактор сов. газеты в Париже (Ступницкий) заявил, что этого никогда не было и что репортер «Русской мысли»весь инцидент в зале суда выдумал.

Николаевский Маклакову писал часто, и тот на все запросы отвечал. Он послал ему в США, по его просьбе, список людей, работавших с немцами, в разной мере замешанных в «коллаборации»:

Горчаков (?), «метивший в редакторы на место Милюкова», т. е. «желавший заменить «Последние новости»своей пронемецкой газетой». Не ошибся ли Маклаков, желая назвать Жеребкова, русского гаулейтера во время оккупации?

Модрах – лицо неизвестное.

Ген. Головин, Д. П.

1. Кедров был назначен Керенским 30 апреля 1917 г. морским министром. Вердеревский был назначен на то же место в сентябре.[↩]
2. В архивах, где я работала, нет ни комплектов «Советского патриота», ни сменившего его «Русского патриота», ни «Русских новостей». Все три газеты сменяли одна другую, но возможно, что какое-то время они выходили и одновременно. Какая газета подразумевается здесь, я не могу точно сказать.[↩]
3. »Раскаяние»Маклакова в печати не состоялось. Это будет ясно из последующего. [↩]
4. »Русская мысль»никогда не могла простить Маклакову этого шага. Редакция в те годы состояла из четырех человек: В. А. Лазаревский (не путать с дореволюционным беллетристом, автором «Души женщины»), В. Ф. Зеелер, Водов и Полянский. До отъезда в США я заведовала литературной страницей и была репортером (по делу Кравченко и др.). В полемике с Маклаковым газеты я не участвовала. [↩]
5. А. О. Гукасов был владельцем конторы на Елисейских полях, богатым человеком и издателем «Возрождения»– сначала газеты, а затем – журнала.[↩]