Литературный процесс и эстетика воздействия

Dieter Schlenstedt, Wirkungsasthetische Analysen. Poetologie und Prosa in der neueren DDR-Literatur, Berlin, 1979, 375 S.

Книга Дитера Шленштедта «Эстетика воздействия. Поэтология и проза в новейшей литературе ГДР» вызвала острый интерес и споры среди его коллег. Автор этого труда – один из самых значительных исследователей современной литературы ГДР; его работы отличает глубина научного подхода, свежесть и оригинальность наблюдений.

Долгое время, по мысли автора, изменения в общей картине литературного развития рассматривались преимущественно или исключительно с точки зрения изменения самого предмета литературы, на основе подхода к ней лишь как к хронике общественной жизни, как к свидетельству, запечатлевшему исторический процесс. Однако такой подход оказался недостаточным для исчерпывающего объяснения процессов, происходящих в литературе, особенно двух последних десятилетий; стало очевидно, что плодотворное исследование невозможно без глубокого анализа социальных взаимосвязей, внутри которых функционирует литература и частью которых она является (выступая как литературное производство, распределение, обмен и восприятие).

Таким образом, в основу анализа происходящих в литературе структурных сдвигов кладется изучение «функционирования» литературы в системе жизнедеятельности общества. Тем самым работа Д. Шленштедта продолжает и развивает направление, характерное для серии исследований, планомерно осуществляемых в ГДР в 70-е годы: имеются в виду такие книги, как «Общество, литература, чтение» (1973; издана на русском языке в 1978 году), «Функция литературы» (1975) и другие, в которых рассматриваются аспекты коммуникативных связей литературы в условиях развитого социализма.

Продвинуться к новому пониманию природы происходящих в литературе сдвигов позволило обозначившееся в 60 – 70-е годы усиленное внимание к субъективным предпосылкам и моментам искусства, особенно четко выявившее всю недостаточность чисто «предметного» подхода. Более тщательное изучение «субъективного фактора» (само по себе также недостаточное для исчерпывающего объяснения процессов в литературе) подтолкнуло литературную теорию в направлении дальнейшего поиска и с середины 60-х годов со всей определенностью поставило на повестку дня вопрос о «функциональном анализе», представляющем литературную деятельность как деятельность социальную. Учитывая взаимодействие между теми, кто литературу создает, и теми, кто ее «потребляет», такой анализ дает возможность исследовать ее не только «объективно» (как сумму художественных произведений), не только «субъективно» (как форму творческой деятельности), но и прежде всего как общественную практику, как «коммуникацию», форму общения и взаимодействия людей. При этом в поле зрения исследователя должны попадать и действия читателей, и посреднических институтов, то есть процесс общественного освоения, восприятия литературы. Д. Шленштедт подчеркивает: речь идет не об отрицании других аспектов литературы или методов ее изучения, а о поиске теории, дающей большие возможности обобщения.

Непосредственным объектом исследования в книге становится формирование и развитие в 60 – 70-е годы новой функции литературы, обозначенной автором как функция «коллективного самоосмысления». В основных разделах книги можно выделить следующие моменты, так или иначе связанные с ее центральной идеей: теоретическое рассмотрение самой функции, изучение роли читателя в сфере обращения книги и в идейно-эстетических концепциях писателей, связь между развитием и изменением прозаических жанров и новой функцией литературы; в книге анализируются наиболее характерные сюжетно-тематические узлы, «фигуры» романа и других видов прозы.

В разделе «Изменение функции: литература коллективного самоосмысления» дается интересный обзор нового этапа развития литературы ГДР. Автор выделяет некоторые важнейшие черты, обозначившиеся в литературе этого периода – среди них преимущественный интерес к проблемам и конфликтам «внутри социализма» (а не конфронтация с прошлым, как в прежние периоды); черты, зафиксировавшиеся в новой проблематике и образах, изменившейся манере повествования, в частности в тяге к рефлексии, размышление, «самоопросу». Автор детально и глубоко исследует изменение доминантных линий литературного процесса, перемещение акцентов, выявляет и подчеркивает более глубокий историзм литературы ГДР последних пятнадцати – двадцати лет и это же время ее «новую субъективность», внимание к проблемам индивидуального развития человека.

Размышляя о назначении литературы, Д. Шленштедт выделяет два теоретических ее аспекта: связанный со спецификой освоения действительности (то есть определенными приемами и формами) и со спецификой коммуникативной, с общественной практикой, в которой литература предстает как одно из средств человеческого общения. Нет нужды говорить, что оба эти аспекта тесно взаимодействуют между собой, ибо сущностью общественной функции литературы при социализме является ее конструктивное участие в развитии общества.

В разделе «Читатель в игре писательской рефлексии» рассматривается, соотношение между литературой и «реципиентом» в разные периоды существования ГДР. Анализ этот осуществляется, преимущественно на примере творчества Анны Зегерс, дающего обильный и благодарный материал для размышлений такого рода. Автор показывает, как формирующиеся в ходе построения развитого социализма новые отношения между художником и «адресантам» воздействуют на литературу. Собственно, это и есть ядро рецензируемой книги, Д. Шленштедт прослеживает, как отношения между писателями и читающей публикой постепенно, в силу законов межчеловеческого общения в условиях социализма, преображаются: это уже не просто отношения между воспитателями и воспитуемыми, «ведущими» и «ведомыми», а отношения «равноправных партнеров», новый читатель, подготовленный, знающий, компетентный, становится участником литературного процесса. Ориентируясь на эту новую читательскую аудиторию, писатель уже не может опираться лишь на дидактические, поучительные формы – он стремится создавать произведения, способствующие критической и в то же время плодотворной работе сознания, вовлекающие читателя в процесс самоосмысления.

Наиболее содержательной и оригинальной является, на мой взгляд, вторая половина книги, включающая непосредственный анализ литературного процесса, его основных линий. Здесь особенно ярко проявляется важная черта этой работы – мотивированность каждого предлагаемого тезиса, его подкрепленность основательным и точным подбором материала. От исследования целого комплекса проблем, связанных с ролью литературы в обществе, идейно-эстетических концепций писателей, спорных вопросов литературной теории и критики, рецепции и. т. д. Д. Шленштедт переходит к тому, что собственно и составляет «центр коммуникативного процесса»: к самим произведениям – разумеется, снова под углом зрения «эстетики воздействия». Автора интересуют типологические моменты, общие для отдельных групп произведений (он вводит термин «Vorgangs-figuren»), повторяющиеся «фигуры», вокруг которых организуются определенные темы, жизненный материал, типичные ситуации, конфликты, мотивы и т. д.

Это помогает четче обозначить линии развития литературы, выявить ее главные черты на разных этапах, сопоставить их, разобраться в приобретениях и потерях.

Расширение сферы воздействия литературы не могло, естественно, не сказаться – косвенно, опосредованно – на жанровой перестройке: «Наряду с большими повествовательными формами активно выступает «короткая история», эссе, новые формы репортажа» (стр. 225). Автор говорит о «новом состоянии прозы», для которого характерно, например, усиление фантастического начала и, с другой стороны, стремление к большей достоверности, к подлинной реалистичности. Писатели ищут иных подступов к действительности, более интенсивных способов коммуникации. В ряду таких поисков и более активное обращение к документальным жанрам, очерковым формам, для которых на данном этапе характерно стремление представить современность «через призму личности автора», частое использование автобиографических мемуарных форм; все эти современные виды прозы отличает «эссеистская рефлективность».

Важно учитывать полемически-критический аспект этой работы, – автор подчеркивает, что новый подход к исследованию литературы вырабатывается в полемике с «односторонней ориентацией», с зауженным пониманием искусства как «хроники общества». Д. Шленштедт показывает, как в ходе развития общества устаревают, отживают абстрактные, маложизненные концепции, порой выдвигавшиеся на передний план как некий универсальный ключ к пониманию природы искусства. Именно в таком плане критикуются однобокие концепции, связанные, например, со взглядом на воспитательную роль искусства. Полемика, ведущаяся в последние годы вокруг «педагогически нацеленной» литературы, считает автор, направлена не против воспитательной функции искусства как таковой, а против теорий, не учитывающих, что искусство есть «средство самовоспитания народа». Иначе говоря, речь идет о программе, в соответствии с которой «читатель выступает в коммуникативном акте как объект усилий возвышающегося над ним писателя» (стр. 121). Д. Шленштедт снова и снова уточняет: предметом дискуссии является не вопрос о правомерности «педагогической» позиции автора, а лишь о ее соответствии конкретным историческим условиям: в обществе развитого социализма эта функция литературы уступает свое доминирующее положение, что ведет к изменениям тематического и структурного характера.

Правда, нельзя не заметить, что, полемизируя с разного рода несостоятельными, устаревшими представлениями (в том числе с односторонним пониманием реализма), автор и сам не всегда избегает противоречий, той самой абсолютизации отдельных моментов, против которой выступает. Например, он констатирует, что в рассуждениях о коммуникативном аспекте литературы нередко возникает некий универсальный образ «компетентного читателя», в реальной жизни составляющего лишь часть читательской аудитории, – происходит конструирование образа читателя, его идеализация. Но избегает ли такого конструирования сам исследователь, однозначно говоря о читателе как «соавторе»? Ведь именно наличие «компетентного читателя» определяет, по его мысли, новую функцию «коллективного самоосмысления». Ответы, даваемые в книге на эти вопросы, оказываются не всегда убедительными.

Вряд ли можно безоговорочно согласиться и с тезисом, что «традиционный» роман (имеется в виду роман со «всезнающим рассказчиком», «закругленной» фабулой, «персональным» повествователем и т. д.) полностью изживает себя, вытесняемый прозой «нового вида». Конечно, спора нет, внутрижанровая перестройка в литературе ГДР последнего времени несомненна, и рядом с романом прочно утверждаются эссеистические, очерково-репортажные формы, рассказ и т. д. Однако трудно принять формулу, согласно которой «психологизирующий роман» безнадежно устарел, а писатели «уже не чувствуют себя связанными с привычными литературными формами, особенно с «традиционным» романом» (стр. 275). Вряд ли подобная декларативность уживается с раздумчивой, я бы сказала, деликатной манерой изложения в этой книге, не столько констатирующей, сколько вовлекающей в совместные размышления.

В таком «приглашении к раздумью» над сложными, непроясненными проблемами литературы и литературной теории и заключен важнейший импульс, который исходит от этой книги. Некоторые ее положения могут показаться спорными, но «прибыль», которую она дает литературоведению, очевидна. Оригинальное и глубокое исследование Д. Шленштедта по-новому ставит важные вопросы, предлагает новый ключ к исследованию литературного процесса в ГДР.