Литература перед лицом «индустриального мира»

«Менабо» – типографский термин; он соответствует слову факсимиле. В 1959 году два крупных итальянских писателя Элио Витторини и Итало Кальвино возглавили издание своеобразного полуальманаха – полужурнала, назвав его «Менабо ди леттература». Практически два последних слова значатся только на обложке, и, называя Журнал коротким, звучным именем «Менабо», мы лишь следуем примеру итальянских коллег.

Группа писателей, объединившихся вокруг «Менабо», интеллектуально сформировалась в рядах итальянской «левой», многие из них в той или иной степени испытали влияние марксистской идеологии и принадлежат к прогрессивному, демократическому крылу современной итальянской культуры. Элио Витторини провозгласил, что «Менабо» ставит перед собой задачу средствами литературы проникнуть в жизнь народа, осознать глубинные процессы, происходящие в обществе, и правдиво отражать эти процессы на своих страницах. Программа, заслуживающая всяческого уважения, но не слишком оригинальная: ведь, в сущности, такие же задачи ставит перед собой каждое прогрессивное издание. Оригинальность «Менабо» заключается не в его творческой платформе, а в том, как было задумано построение выпусков.

Предполагалось, что в каждом номере альманаха будут публиковаться два прозаических произведения, серьезный критический разбор этих произведений, а также другие материалы (стихи, обзоры и т. д.), связанные с той же проблематикой. Впоследствии первоначальный замысел претерпел некоторые изменения, но все же «Менабо» не ограничивается выпуском тематических номеров, как многие другие журналы. Он стремится к тесной взаимосвязи всех материалов, стремится, если можно так сказать, к объединению теории и литературной практики. Избранная проблема берется в различных аспектах – в плане теории и отраженная в прозаических и поэтических произведениях. Предполагается, что читатель (а «Менабо» рассчитан на квалифицированного читателя) получает многогранную и объединенную какой-то общей идеей литературную информацию, которая дает богатую канву для размышлений и позволяет лучше познать окружающую действительность. Мне кажется, однако, что этот замысел с самого начала таил в себе серьезные опасности. Первая опасность – чрезмерная раздробленность видения и вытекающая из этого невозможность синтеза. Вторая опасность – почти неизбежный схематизм, когда в поисках синтеза материалы вольно или невольно «подгоняются», чтобы иллюстрировать и подкрепить основную идею. Очевидно, у колыбели «Менабо» стояли две феи: добрая и злая. Одна наградила его доброй волей, чуткостью, благородными порывами и одаренными сотрудниками. А другая преподнесла ему в дар любовь к отвлеченностям, привычку мыслить не историческими, а узко моральными категориями и некоторый дальтонизм. Попытаюсь доказать свою мысль.

В 1961 году «Менабо» целиком посвятил свой четвертый номер проблеме «Индустрия и литература». Резонанс был значительный, многие деятели культуры живо откликнулись на инициативу «Менабо». Примерно через год, в 1962, альманах вернулся к своей идее и подвел некоторые предварительные итоги. В следующем номере предполагается отразить третий этап дискуссии. С большим интересом отнеслась к инициативе «Менабо» марксистская печать. «Контемпоранео», «Унита» и, в особенности, теоретический орган ИКП «Ринашита» много раз возвращались к этой теме. Это не значит, что марксисты безоговорочно присоединились к концепции, выдвинутой Элио Витторини и его друзьями. Напротив, многие отклики носили полемический характер. Вместе с тем в декабре 1962 года Марио Спинелла писал в «Ринашита», что из всех дискуссий, волновавших за последнее время писателей, философов и социологов, самыми значительными были дискуссии на тему «Индустрия и литература» и «отчуждение».

Эти темы возникли не случайно. За последние десять – пятнадцать лет в Италии произошли коренные сдвиги и изменения. Из аграрно-индустриальной страны она превратилась в индустриально-аграрную. Так называемый «неокапитализм» поставил в порядок дня новые вопросы. Взаимоотношения между политикой и культурой, проблема «ангажеман», совпадение или, напротив, несоответствие гражданских и эстетических позиций художника, – весь этот сложный комплекс явлений и проблем создает положение, которое существенно отличается от положения, сложившегося в первые годы после войны.

Тема «Индустрия и литература» в различных формулировках за последние несколько лет то и дело всплывала на поверхность, потом – неразрешенная – исчезала, чтобы через некоторое время возникнуть вновь. Однако впервые на страницах «Менабо» она предстала как одна из фундаментальных тем. По мнению «Ринашита», симптоматична сама постановка этого вопроса: деятели культуры осознали, что для лучшего понимания динамики развития литературы и искусства надо отталкиваться от новых форм развития капитализма в Италии и новой расстановки классовых сил. Разумеется, здесь нельзя ничего схематизировать, нельзя сползать на позиции вульгарного социологизма. Но в анализе развития литературного процесса необходимо помнить марксистское учение о базисе и надстройке.

За последнее время многие итальянские писатели, исходя из различных идейных и эстетических позиций, настойчиво обращаются к производственной теме. Они стремятся осознать психологию индустриальных рабочих, их мораль, влияние среды на формирование характеров. Они пытаются вникнуть в проблематику рабочего движения в Италии, где рабочий класс так активен, так силен и играет такую большую роль в борьбе за демократию. Ведь своеобразие обстановки, сложившейся сейчас в Италии, обусловлено не столько тем, что процесс капиталистического развития в ней развивался гораздо позднее, чем в других западно-европейских странах, сколько боевым духом и высоким уровнем гражданского самосознания рабочих. Именно рабочее движение защищает «свободу для всех, и понимание этого начинает укореняться в умах левой «интеллигенции. Естественно поэтому, что такой живой интерес вызвала дискуссия на тему «Индустрия и литература». Все дело, однако, в том, как поставить вопрос.

В редакционной статье, открывающей четвертый номер «Менабо», Витторини выдвигает следующую концепцию. Современное человечество живет в мире «индустриальной реальности», принципиально отличном от всех других стадий развития человеческого общества. Коренным образом изменились условия человеческого существования, техника, социальные отношения, психология людей. Для того чтобы познать индустриальную реальность, надо глубоко проникнуть в нее «изнутри». Однако, по убеждению Витторини, художественная литература решительно отстает не только от социологии, но и от музыки или изобразительных искусств в познании и осмысливании нового мира. Литература по-прежнему рассматривает человека в плане его взаимоотношений с природой, а не при помощи неких новых измерений, которых требует индустриальная реальность. Для того чтобы проникнуть в нее, надо создать новый художественный язык, адекватный изменившейся действительности. Это должен быть «индустриальный язык».

Одна необходимая оговорка: было бы нелегко изложить содержание статьи Витторини в строгом соответствии с тем, как развивалась мысль автора, и не только потому, что частые отступления, повторы, реминисценции осложняют статью. Дело во внутренней противоречивости концепции Витторини, который, призывая к познанию индустриальной реальности, сам мыслит отвлеченными категориями. Он пишет: «Индустриальный мир, при помощи человеческих рук заменивший собою «натуральный», остается миром, которым мы еще не овладели и который властвует над нами подобно тому, как властвовал натуральный мир». Далее следует рассуждение, сводящееся к тому, что литература, стоящая на достаточно высоком уровне, чтобы соответствовать положению человека перед лицом индустриального мира, должна явиться продуктом некоего диалектического скачка. Какова же природа этого скачка? Видимо, речь идет о создании «индустриального языка». Я осторожно употребляю «видимо», так как (даже если отбросить в сторону усложненную терминологию автора) в этой редакционной статье одна абстракция нагромождается на другую. Неслучайно кто-то из итальянских критиков написал, что, вообще, невозможно разобраться в том, что такое индустриальная реальность в понимании Витторини и что такое пресловутый индустриальный язык.

Получить доступ