Литература духовного обновления

Я бы хотел начать с разногласия, которое промелькнуло во время сегодняшнего разговора как-то мимоходом. А. Дымшиц употребил по отношению к нашему искусству слова «переворот» в развитии художественного творчества. А. Караганов заметил, что он не решился бы на такое утверждение.

Переворот или не переворот? Мне кажется, что ответ на этот вопрос зависит не столько от конкретной оценки достигнутого нашим искусством, сколько от масштаба, в котором рассматриваются художественные явления. Если вспомнить популярное в свое время сравнение, судить о переломных моментах развития искусства следует, конечно, не по карте-двухверстке, а по глобусу.

В последние годы у нас предпринимаются интересные попытки исследовать эволюцию художественного сознания в целом, дать научную историю таких, например, основополагающих категорий, как характер и образ. Жаль только, что эти исследования (имею в виду прежде всего статьи первого тома «Теории литературы»), глубокие вначале, начинают заметно мелеть где-то на грани XIX и XX веков. Между тем нашей науке, за плечами которой полувековой опыт марксистского анализа искусства, не мешало бы дерзнуть даже на прогнозы относительно того, каким будет развитие образного сознания в дальнейшем.

В течение нескольких веков, отделяющих нас от эпохи Возрождения, медленно, противоречиво, но неуклонно, наподобие геологического сдвига, происходило изменение в историческом положении личности. Человек в капиталистическом обществе оказывался все более зависимым от внешних, чуждых ему обстоятельств, поле социального творчества становилось все более узким. На мой взгляд, именно тут решающая объективно-историческая основа глубокой внутренней перестройки характера и в целом художественного образа. Искусство вычертило линии духовного развития, отметило спады и подъемы в объективном положении и в самоощущении личности, как точнейший сейсмограф.

Расширяющаяся социальная активность рабочего класса, революционная ситуация, а затем и революция в нашей стране подорвали ту закономерность, которая вела (и ведет в условиях капитализма) к разрушению, «атомизации» человеческой личности. Чрезвычайно характерным представляется мне высказывание в частном письме (январь 1901 года) Горького: «Новый век я встретил превосходно, в большой компании живых духом, здоровых телом, бодро настроенных людей. Они – верная порука за то, что новый век – воистину будет веком духовного обновления. Вера – вот могучая сила, а они – веруют и в незыблемость идеала, и в свои силы твердо идти к нему».

Горький – первый из тех, кто нес это духовное обновление литературе и с помощью литературы. Необычность его творчества была бесспорной даже для художников, оставшихся в конечном счете в стороне от бурлящего освободительного потока.

«…Если теперешние писания твои не удаются тебе и еще долго не будут удаваться, – писал Горькому Леонид Андреев в 1907 году, – то причина – в новизне и гениальности, твоего нового, теперешнего, мироощущения, мирочувствования… Все слова, как дешевая колбаса, начинены всякой дрянью, – как трудно, как невозможно построить из них то безгранично новое, совсем новое, что является сейчас душою твоею…»

Мы напрасно забываем о такой эстетической (именно эстетической) категории, как мироощущение. Оно представляет собой «силовое поле» как раз того взаимодействия субъективного и объективного, взглядов и эмоций, которое корректирует направление художественного творчества, выступает активнейшим содержательным и формообразующим фактором. Мне порой даже кажется, что социалистический реализм – это и есть то «новое, гениальное мироощущение», которое нашло столь яркое воплощение в советской классике. И право же, нелегко порой объединять понятием «многообразие социалистического реализма» вместе с подобными произведениями и книги, несущие в себе совсем другой душевный настрой, другой эмоциональный заряд.

«Переломные» качества нового искусства вряд ли проявились достаточно полно и за полвека его существования. Намного сложнее, чем это представлялось вначале, оказался путь нашего общества; противоречив, отмечен не только шагами в новом направлении и путь литературы. Тем не менее в художественном творчестве эпохи социализма уже проступили черты, генетические истоки которых восходят к традициям и русского реализма XIX века, и раннего социалистического искусства, и значительно более далеких художественных течений минувших веков. Своеобразным «отрицанием отрицания» оказалась возможность обратного перемещения объектива искусства с точки зрения частного индивида на точку зрения общества. Цельность и масштаб героя эпохи революционных битв заставляют вспомнить искусство античности и Возрождения. Новое соотношение эстетического идеала и реальных возможностей развития личности (опять-таки пока далеко не в полном выражении) отвело особое место в искусстве поэтике утверждения…

Но пора, наверное, оставить глобус. Вернемся к скромной двухверстке, не забывающей ни самые малые ручьи, ни овраги.

Ближайший объект изучения для нашей науки – литература последних десяти – двенадцати лет. Вряд ли кто-нибудь решится утверждать, что объект этот прост. Это отнюдь не идиллическая пора литературной жизни, а время определенной поляризации творческих сил, крайностей, поисков, идейно-художественной борьбы.

Как разобраться в этом периоде? Какой должна быть методология литературоведческой науки, в максимальной степени учитывающая все взаимодействия, все сложности?

В литературе, как известно, многое определяется полемикой с предшественниками. Вспомним, какой отпечаток на реализм XIX века наложила его борьба с романтизмом, как в свою очередь реалистическая проза XX века формировалась в преодолении натуралистических тенденций. Эта особенность художественной эволюции должна учитываться и сейчас. Едва ли не все минувшее десятилетие в литературе проходило под знаком полемического отталкивания от ряда слабостей произведений послевоенной поры.

Нередкая умозрительность характеров и конфликтов явилась фоном, по контрасту с которым в особое эстетическое качество превратилась достоверность художественного изображения, вплоть до своего рода «подушных переписей», «инвентаризации» явлений и фактов, до натуралистического «потока жизни». Вместе с тем былая безликость повествования, некоторая унификация книг усилили развитие лирической прозы, разного рода «субъективных стилей». Реакция на «производственный роман» привела к массовому уходу прозаиков из заводских цехов в леса и веси. Решающий все проблемы мановением руки рыцарь без страха и упрека сменился в ряде произведений крайностью прямо противоположной: