Летопись борьбы
Leslaw M. Bartelski, Z glowa na karabinie, Biblioteka pamieci pokolen, Ksia.zka i Wiedza, Warszawa, 1974, 204 str.
Небольшую книгу Л. Бартельского, хоть она и создавалась под мирным небом, мне хочется поставить рядом с известной трехтомной «Хроникой лет войны и оккупации» подвижника-летописца Людвика Ландау. За взволнованность, позволяющую читателю и теперь, тридцать лет спустя, как бы вплотную приблизиться к делам минувшим, за ее энциклопедическую дотошность. Это творческая удача Л. Бартельского, вот уже более десяти лет совмещающего работу над художественной прозой с исследовательской деятельностью, плодами которой явились историографические книги «Варшавское восстание», «Сражающаяся Варшава» и литературоведческие – «Мицкевич на Востоке», «Домбровская», «Генеалогия уцелевших», «Словарь современных польских писателей».
У Яна Парандовского есть документальная новелла «Будничный день писателя» – впечатляющий реестр житейских невзгод, грозных предчувствий и тревог, изведанных этим известным прозаиком и его домочадцами на протяжении одного, самого обычного дня во время гитлеровской оккупации. Книга Л. Бартельского «С винтовкой под головой» вмещает 2078 таких дней, Сотни судеб его старших собратьев по перу и сверстников. «Давно пора, – отмечает он в вводной главе, – хотя бы сжато осветить позиции и деяния польских писателей 1939 – 1945 годов, когда они вместе со всем обществом жили изо дня в день, убежденные в том, что любая минута может оказаться последней. Никогда еще в истории страны не было столь тяжкого периода для национальной культуры и ее созидателей… Однако польские писатели не капитулировали, а начали неравную борьбу, ушли в подполье и, несмотря на имеющиеся противоречия, выполнили свой долг».
Действительно, ученым, критикам, массовому читателю ПНР, проявляющему поистине огромный интерес к военно-патриотической тематике, ощутимо недоставало монографии справочного типа о литераторах-свидетелях и активных участниках антифашистского подполья и Сопротивления. Теперь этот пробел восполняется работой Л. Бартельского, где обобщены самые разнообразные сведения о людях польской литературы, объявленной врагом вне закона. Причем по стилю книга далека от традиционной сухости справочных изданий. Автор не связывает себя требованиями какого-либо определенного жанра, информационный текст соседствует у него с колоритной документальной прозой, публицистика – с литературоведческим анализом, портретная зарисовка – с характеристикой специфических особенностей положения в польской культуре на том или ином этапе войны.
Бартельскому удалось представить читателю яркий, соответствующий исторической правде групповой портрет писателей.
Попытки создать портретные очерки о польских литераторах времен войны, правда несколько ограниченного характера, предпринимались и ранее. Например, летом 1944 года маститый драматург и эссеист Адам Гжимала-Седлецкий, чудом вырвавшийся из фашистского застенка, начал писать книгу «Неоплаканные» о гибели близких ему коллег. Собственно, «Генеалогией уцелевших» Бартельский также стремился увековечить память молодых поэтов и прозаиков, своих соратников по редакции подпольного журнала «Штука и наруд»: Владислава Боярского, Тадеуша Гайцы, Збигнева Строиньского и Анджея Тшебиньского, Им и державшемуся от них особняком Кшиштофу Бачиньскому он посвящает немало теплых слов и в новой работе. Однако книга «С винтовкой под головой» уже не носит чисто «поминального» характера и выходит за пределы судьбы только этого поколения. Поэтому, как мне кажется, заголовок не отражает всего богатства ее содержания. В нем выражены лишь боль и досада парней, которых обрекали на бездеятельность и которые стали жертвами собственной недальновидности и фанатизма. Ведь по существу молодой солдат Армии крайовой Кшиштоф Бачиньский весьма прозрачно перефразировал печально известную формулировку приказа своего реакционного командования: «стоять, взяв винтовку к ноге». В стихотворении, давшем название книге Л. Бартельского, есть знаменательные слова: «…Просплю я час великого ваянья с винтовкой под тяжелой головой».
Это говорилось в 1943 году, когда коммунисты разворачивали в стране массовую вооруженную борьбу и реалистически мыслящим людям становилось ясно, что начинается «великое ваянье» будущего страны. Тем тяжелее было им, обреченным на вынужденную пассивность, устраненным от важных свершений. А будущее, добываемое в бою, воспевали другие упомянутые Л. Бартельским поэты, как, например, автор «Марша Гвардии людовой» Ванда Зеленьчик, член Союза борьбы молодых – польского комсомола, двоюродная сестра Бачиньского…
Бартельский собрал по крупицам и систематизировал огромный фактический материал, рассредоточенный доселе по отдельным публикациям или покоившийся в ведомственных или частных архивах. Он щедро цитирует писательские мемуары, дневники, газетные публикации, художественные произведения, поднимает всевозможные документы, вплоть до распоряжений гитлеровских оккупационных властей и даже историй болезни.
Обилие исторических реалий усиливает достоверность книги. Там, где это возможно, предоставляется слово самим литераторам для рассказа о времени и о себе, чем достигается особая конкретность повествования. В книге постоянно приводятся высказывания маститых писателей: Зофьи Налковской, Марии Домбровской, Кароля Ижиковского, Ярослава Ивашкевича о важнейших событиях в нелегальной культурной жизни Польши. Автор охотно цитирует авторитетные свидетельства хорошо информированных комментаторов эпохи.
Порой стремление Л. Бартельского, ради вящей подлинности, смотреть на действительность как бы глазами творческого объединения, к которому он принадлежал в 1942 – 1944 годах, влияет на иные его оценки, несколько сужает круг наблюдений пределами Варшавы, среды единомышленников и их наставников. Однако общая картина от этого не обедняется. Автор вводит нас в культурное подполье Кракова – «столицы» генерал-губернаторства, Лодзи, включенной в состав рейха, и других польских городов, в призрачные скопища смертников гетто, порожденные нацистским варварством. Он называет имена писателей, которые занесены в историю Армии людовой и Польской рабочей партии. Рядом с поэтами, представителями аковской молодежи, крупным планом показаны литераторы-коммунисты Антонина Соколич, Игнацы Фик, Эмиль Дедиц и многие другие, для которых противоборствование фашизму было партийным долгом, естественным продолжением борьбы, начатой еще в довоенные годы.
…Старый поэт-классик Кази-меж Пшерва-Тетмайер, лишившийся крова, умер в больнице и был похоронен под чужим именем. Его сердце и посмертная маска сгорели в дни варшавского восстания, Оккупанты преследовали писателей, которые были страшны им даже мертвые, тщательно уничтожали книги, рукописи. А литература продолжалась. Буквально в тени эшафота, рядом с баррикадой, за колючей проволокой. Новички принимали эстафету от павших мастеров. И в ту минуту, когда кого-то из них выводили на расстрел, чья-то еще неуверенная рука тянулась к перу. Зияющие бреши заполняли начинающие писатели.
В центре авторского внимания прежде всего живой литературный процесс, развивающийся подспудно, наперекор потерям, верность художников слова идеалам патриотизма и гуманизма, их оптимизм. Отсюда частые ссылки на подпольные издания: альманахи, коллективные и индивидуальные сборники, журналы, напутственные выступления критики, адресованные молодежи, – свидетельства творческой и гражданской активности литераторов, которая заметно наращивалась после того, как в кромешной ночи оккупации вспыхнуло слово – символ надежды: Сталинград.
Литература совершенствовалась, чему наглядное доказательство – наблюдения автора над эволюцией содержания прозы, ее стиля, который делался проще, доходчивей. И сражалась вся, ибо даже простое нарушение запрета творить было мужественным актом индивидуального сопротивления. Она созидалась и теми, кто воевал на польской земле или в Сопротивлении почти всех стран Европы и войсках западных союзников. В нее вносили вклад поэты-скитальцы Владислав Броневский, Юлиан Тувим, а также литераторы – активисты Союза польских патриотов в СССР и солдаты возрожденного Войска, которое возвращалось на родину кратчайшим путем, плечом к плечу с героями Сталинграда, советскими воинами.
Значимость книги Л. Бартельского в том, что она обращена ко времени, которое во многом определило дальнейшее развитие польской литературы. В связи с Гданьским съездом писателей Северных и Западных земель «Трибуна люду» писала, что муки и борьба поляков в период гитлеровской оккупации, гибель, грозящая всей культуре, всему народу, способствовали формированию новых общественных и творческих позиций у литераторов. «Именно тогда возродились лучшие традиции романтизма. У писателей-воинов возникло новое чувство неразрывной связи с судьбами народа. Рухнуло ощущение интеллигентского одиночества. Позиция социальной активности сменила у целого ряда художников недавний «клеркизм», – подчеркивал центральный орган ПОРП «Трибуна люду», – а участие в Сопротивлении определило единство действий и помыслов».
Подлинное духовное единение писателей с народом стало возможным лишь после освобождения Польши, в ходе восстановления страны и построения основ социализма. Но начало этому конструктивному процессу было положено в годы войны.
Заключительная глава хроники переносит нас в освобожденный Люблин, который «оказался не только временной столицей Польши, но и столицей польской литературы». Уже выходит еженедельник «Одродзене». Вокруг редакции сплачиваются прозаики, поэты и критики – военнослужащие: Ежи Путрамент, Леон Пастернак, Адам Важик, Артур Сандауэр, Зофья Быстшицкая. Писательская семья растет. Приезжают Ян Парандовский, Станислав Пентак, Мечислав Яструн, Ежи Юрандот, Стефания Гродзеньская, Рышард Матушевский, партизанские стихотворцы Ежи Станислав Лец и Юзеф Озга-Михальский. Учреждается журнал «Весь», для пишущих о деревне. Председателем писательской организации избирается Юлиан Пшибось. Выходят первые книги. Путрамент выступает с программной статьей об ответственности литературы за моральное возрождение народа…
«Всюду писатели с огромным энтузиазмом заявляли о приятии новой действительности, – пишет Л. Бартельский. – Многие вступили на военную службу». Тут словно сама история подсказала автору прием обрамления, символизирующий крутой поворот в судьбах его героев, Мы уже видели, как в 1939 году, повинуясь патриотическому порыву, писатели надевали военную форму. Но тогда их ждала не победа, а драматическая капитуляция, распахнутые ворота немецких «шталагов» и «офлагов». Теперь, в мундирах того же покроя, они догоняли боевые польские части, действующие в составе советских войск на направлении главного удара…
Вторая мировая война началась на Вестерплятте, а закончилась на улицах Берлина. «И здесь и там палила польская винтовка, – писал Збигнев Залуский. – В сентябре она была одинока. В мае ее голос сливался с грохотом советских автоматов», Польский солдат сражался в километре от рейхстага, на расстоянии ружейного выстрела от алого знамени Егорова и Кантария, И рядом с солдатом находились писатели.
Книга завершается победным тостом в редакции армейской газеты «Звыценжимы», Его поднимают военные журналисты – Эдмунд Османьчик, Станислав Рышард Добровольский, Мирослав Жулавский, Мариан Брандыс, Януш Миккевич. И это одновременно был тост за грядущие творческие победы.