Л. Г. Кихней. Под знаком акмеизма

Л. Г. К и х н е й. Под знаком акмеизма: Сб. ст. М.: Азбуков ник, 2017. 608 с.

Книга Л. Кихней, имеющая жанровое обозначение «сборник статей», тем не менее тяготеет к концептуальности, так как красной нитью практически через все статьи проходит главная мысль: определение специфики акмеизма как обособленного течения внутри русского модернизма. Эта специфика выявляется через призму таких базовых категорий, как пространственно-временной континуум, философия слова, поэтическая семантика и др. Автор вступает в полемику с исследователями, считающими акмеизм всего лишь ветвью символизма (существует даже термин «постсимволизм», которым обозначается в том числе и акмеизм). В частности, говорится о том, что И. Смирнов некорректно интерполирует концепцию первичных и вторичных художественных систем, сформулированную Д. Лихачевым применительно к литературе Х–ХVII веков, на материал Серебряного века (где символизм – «первичная система», а постсимволизм – «вторичная»).

Разумеется, этот и подобные ему выводы обретают верификационную полновесность только на фоне сравнений и масштабных обобщений. Компаративистская составляющая книги представляется одной из важнейших: заявленное как акмеистическое, исследование проливает свет и на ряд фундаментальных вопросов русского модернизма в целом – это вопросы единства и борьбы его основных поэтических школ, в первую очередь – акмеизма и символизма.

Сборник ожидаемо открывается общетеоретическим разделом, он носит название: «Акмеизм в семантической парадигме Серебряного века» и состоит из пяти статей, каждая из которых касается того или иного существенного аспекта акмеистической поэтики и шире – всей парадигмы Серебряного века. В них Л. Кихней выдвигает предположение, что схожие представления о сущности слова обеспечивают единство модернистской поэтики. Ссылаясь на классиков отечественной филологии и метавысказывания самих акмеистов, Л. Кихней указывает на завершение «риторической поэзии» и обращение представителей Серебряного века к «ритуально-мифологическим» (дориторическим) воззрениям на слово, свойственным дорефлективному традиционализму.

В программной работе «Онтологический статус слова в поэтическом дискурсе Серебряного века», которая увидела свет во Франции, Л. Кихней говорит о двух моментах, связанных с реконструкцией базовых принципов модернистской поэзии. Первый момент касается соотношения художественной практики и теории («метафилософии и метапоэтики»), второй – «дифференциации поэтических течений русского модернизма в их самоопределении и эволюции» (с. 14).

Следующие работы первого раздела посвящены миромоделирующим основам акмеистической поэтики, среди них темпоральные характеристики (эоническое и апокалипсическое время), имя собственное, концепция быта как бытия и т. д. Отдельного внимания заслуживает паронимическая аттракция у акмеистов, ее философские основы. Как выясняет Л. Кихней, столкновение созвучий у Мандельштама, Ахматовой, Гумилева есть не просто «игра в слова», а продуманная и философски обоснованная концепция фонетических соответствий, истоком которой являются архаические представления о магической сущности любого имени.

Каждый из акмеистов при работе с созвучиями апеллирует к той или иной мифологической или литературной традиции. У Гумилева в имени сублимируется русская история (в частности, ее скандинавские полумифические корни), у Мандельштама – античные и библейские коды, у Ахматовой – житийные и литературные (в частности, шекспировские) имена.

Завершает первый раздел статья «К методологии изучения поэтической семантики акмеизма». Здесь ставится сверхзадача – понять и определить акмеизм как автономную художественную систему с позиции «картины мира». В частности, Л. Кихней и ее соавтор по данному параграфу Е. Меркель указывают, что специфика акмеизма определяется не посредством количественного и статистического анализа («например, через подсчет лексем, как это делает Л. Панова в монографии о Мандельштаме», с. 148–149) и даже не посредством определения стилевых особенностей, которые, конечно, тоже важны. Однако ключ к идентификации – глубинные миромоделирующие основы акмеизма (в первую очередь характеристики пространственно-временного континуума), которые выявляются с использованием структурно-семиотического метода, разработанного Ю. Лотманом и В. Топоровым.

Например, исследователи касаются временны́х характеристик акмеистического хронотопа: повторяемость событий истории (семантическая, при морфологических различиях) апеллирует не к идее «вечного возвращения», очаровавшей символистов, но к теологической идее эона, разработанной в лоне христианства. Данная концепция отличает от несотворенной вечности Бога сотворенную вечность мира, которая как бы предстает в единой синхронной картине, предшествующей ее развертыванию во временном потоке. Ученые доказывают этот тезис «многократной повторяемостью акмеистических пассажей на тему синхронного сосуществования в едином пространстве разных временных пластов (ср., к примеру: «Петербургские строфы» О. Мандельштама, «У цыган» Н. Гумилева, «Поэму без героя» А. Ахматовой)» (с. 149–150).

Второй раздел книги посвящен поэзии Осипа Мандельштама. Он открывается статьей о логосной концепции в его творчестве. Идеи поэта о слове-логосе, слове-психеи, слове-плоти подвергаются скрупулезному анализу в соотношении с некоторыми популярными во время Мандельштама философскими доктринами таких мыслителей, как П. Флоренский, В. Эрн, В. Лосский. Показано, как Мандельштам постепенно развивает свою художественно-философскую доктрину, предвосхищая семиотические открытия в области поэтического языка Я. Мукаржовского и Р. Якобсона. Правда, в разработку данной темы внес существенный вклад и еще один видный мыслитель – Сергей Трубецкой, автор известной монографии «Учение о логосе в его истории» (М., 1900). Думается, этот источник тоже следовало бы учесть при разработке темы.

Наиболее интересной кажется работа с парадоксальным названием «Исполненная мечта символистов…» («Медлительнее снежный улей…» Мандельштама как символический текст). Исследовательница утверждает, что Мандельштам по символистскому пути пошел даже дальше… чем сами символисты! Обосновывается это лингвофилософскими метавысказываниями самих символистов. Правда, текст Мандельштама оказывается в большей степени символическим, чем символистским; таким образом, на конкретном материале (указанное стихотворение) Л. Кихней показывает притяжение и расхождения двух поэтических систем, здесь – в контексте категории символа.

Третий раздел содержит статьи об идиопоэтике Анны Ахматовой. Начинается он блоком работ, посвященных разным миромоделирующим аспектам, – это локус «дома», семиотика «границы», «телесный код». Показывается, что уже в ранних сборниках Ахматовой пространственное неразрывно связано с ментальным, макрокосм – с микрокосмом. Эти представления эволюционируют и усложняются, соотносясь с художественной динамикой.

В разделе также присутствует своеобразная «жанровая трилогия»: три статьи, посвященные тем или иным аспектам жанра у Ахматовой. Первая из этих работ – «К проблеме жанра и жанрового канона в поэзии Ахматовой» – самая широкая по охвату материала. Здесь рассматривается экспликация традиционных жанровых форм («похоронной причети», «частушечного выкликания») в лирике Ахматовой. Две другие посвящены некоторым относительно узким вопросам жанрового своеобразия творчества поэтессы: особенностям лирической новеллы и жанровой традиции в «мемориальной лирике» Ахматовой.

Венчают раздел пять работ, посвященных «Поэме без героя». Здесь рассматриваются и мотив святочного гадания, и жанровые подтексты, и мотивация интертекстов. Наиболее интересной представляется статья «»Поэма без героя» Анны Ахматовой как предпостмодернистский текст». Ссылаясь на исследования М. Липовецкого, Л. Кихней указывает на два течения внутри русского постмодернизма: первое направлено на разрушение модернистской традиции, второе – наоборот, на ее актуализацию в новых исторических условиях (и с использованием традиционных для постмодернизма приемов). Второе направление М. Липовецкий называет «необарокко» (заимствуя этот термин у О. Калабрезе). Л. Кихней утверждает, что предтечей русского постмодернизма в его необарочном изводе была Ахматова с ее «Поэмой без героя». Так, отчетливые следы необарокко видятся Л. Кихней в «»пустотности» означающего», которая реализуется уже в названии поэмы. Одним из ключевых приемов поэмы становится игра с «пустыми знаками» или семантическими, мотивными, даже сюжетными «отражениями», которые сходятся на образе «пустого зеркала».

Четвертый раздел невелик по объему: он посвящен разным аспектам творчества Н. Гумилева, В. Нарбута, М. Зенкевича. В центре двух «гумилевских» статей – акмеистическая концепция слова. Здесь снова речь идет об общих для акмеизма принципах – в частности, поэтологических установках. Кроме того, рассматривается специфика воззрений Гумилева на слово-логос.

Таким образом, мы видим, что лейтмотивами сборника статей Л. Кихней становятся в первую очередь миромоделирующие мотивы, связанные с пространством, временем, телесностью и т. д., поэтологическая тематика. Значимый блок составляют статьи, где анализируется конкретное произведение (например, «Сохрани мою речь…» Мандельштама, «Поэма без героя» Ахматовой), часто – через призму сближений и отталкиваний акмеистов и символистов. Среди тем, в том или ином изводе встречающихся на страницах книги, – мифологический код у акмеистов, поэтическая семантика, концептуальные приемы работы со словесным материалом, жанры, интертекстуальность. А основной нерв сборника – установка на разгадывание литературных загадок, дешифровку звуковых и семантических комплексов, выявление скрытых смыслов, подтекстов, поиск эзотерического цитирования и пр.

В завершение можно сказать, что, читая сборник, периодически приходится сталкиваться с тезисами, которые были озвучены Л. Кихней в других статьях. Однако чаще всего такое повторение пройденного есть необходимая платформа для нового смыслового витка, поэтому сборник Л. Кихней можно сравнить со спиральным восхождением вверх – к вершинам акмеизма. Что парадоксально соотносится с этимологией названия рассматриваемой поэтической школы («акме» – вершина, острие). В этом смысле метасюжет сборника Л. Кихней – тоже вполне акмеистический.