Контрреволюция духа. Беседу вела Елена Иваницкая

Как писать историю литературы

…А зачем? Если литература перестала быть обязательным предметом для «сдачи», если ЕГЭ по литературе — «предмет по выбору» (и выбирают его считаные проценты выпускников), то и правда — зачем? Наберите в «гугле» этот вопрос — и вылетят ответы: «Школьники не понимают, зачем учить литературу». Вот оно что. То есть они понимают, зачем учить русский или математику: для ЕГЭ. У нас теперь учатся только для этого. А литературу учить незачем, если ЕГЭ к ней не принуждает.

Ну, учить — это ладно. Глобальный вопрос — а зачем ее читать? Что подросток будет с этого иметь? Вот на такой вопрос — уже не школьный, а принципиальный и социальный — можно ли ответить? Александр Мелихов в своей книге «Дрейфующие кумиры» попытался ответить на него, подойдя к проблеме по-новому. Неожиданно и захватывающе. Остро и спорно.

Он попытался соединить литературу и счастье. Счастье как глубинное экзистенциальное устремление каждого человека и как социальную категорию.

Александр МЕЛИХОВ

КОНТРРЕВОЛЮЦИЯ ДУХА

Беседу вела Елена ИВАНИЦКАЯ

Александр Мотельевич Мелихов (род. в 1947-м) — русский писатель, публицист, эссеист. Окончил математико-механический факультет Ленинградского университета, кандидат физико-математических наук; как прозаик печатается с 1979 года. Автор более десяти романов, в том числе таких, как «Исповедь еврея» (1994), «Красный Сион» (2005), «Интернационал дураков» (2010), «Тень отца» (2011) и др. Более подробную информацию об А. Мелихове можно прочитать в журнале «Вопросы литературы» (2010, № 2), где была опубликована беседа с писателем «Силы дарит страсть», посвященная творческой философии и стилистике Мелихова. В настоящем номере мы печатаем интервью, обращенное к тем вопросам, которые поднимает новая мелиховская книга «Дрейфующие кумиры» (2011), — книга о классиках и о классике русской и европейской литературы; о «кумирах», которые «»дрейфуют» во времени, рождают мифы и легенды, так что, в конце концов, их оригинальные тексты не так уж важны — важен результат от их многолетнего коллективного прочтения. Ведь понятно, что Хемингуэй в России больше чем Хемингуэй, а Пушкин и вовсе не Пушкин, а наше все»¹.

— Александр Мотельевич, Ваши «Дрейфующие кумиры» — книга, в которой ведется откровенный разговор о проблемах существования и о той помощи, которую великая классика может оказать взрослеющему человеку в их обдумывании. Вместо собеседника подросток чаще всего видит перед собой ментора, а в Вашей книге встретит не ментора, но старшего друга…

— Я, по крайней мере, на это надеюсь. Я обращаюсь к читателю как к другу — делюсь, а не поучаю. Примет ли он руку дружбы, решать ему, но я, во всяком случае, ее протягиваю. Создательница курса «Мировая художественная культура» Лия Михайловна Предтеченская повторяла, что учебные пособия, посвященные искусству, сами должны быть произведениями искусства; мой друг прозаик Николай Крыщук тоже писал, что авторами учебников литературы должны быть писатели, — вот я и попробовал.

Над вопросом — для чего нужно искусство и литература в частности — я размышлял годами, если не десятилетиями. Еще в студенческие годы меня поразил Писарев, блистательно доказавший, что поэзия бесполезна, а, скажем, химия полезна. И я никак не мог взять в толк, почему полезная химия не дарит мне счастья, а бесполезная поэзия дарит. Может быть, только лет через тридцать я сумел осознать, что счастливыми нас может сделать лишь то, что способно убить страх перед нашей мизерностью и кратковременностью в безжалостном мироздании. И ни химия, ни моя любимая математика этого сделать не могут — изобразить нас если уж не бессмертными и могущественными, то, по крайней мере, прекрасными. Ощущение собственной красоты и значительности я называю экзистенциальной защитой. В этом я теперь и вижу главную миссию искусства — оно не учит, но защищает нас. Я и рассмотрел наших виднейших классиков прежде всего с этой точки зрения, — какой метод экзистенциальной защиты принес в мир каждый из них — Пушкин, Гоголь, Лермонтов…

Кто меня еще на целые десятилетия ввергнул в сомнения и поиски — кумир моей молодости Лев Толстой. Он тоже убедил меня, что главная задача искусства — заражение чувствами. Мальчик увидел волка и старается рассказать об этом так, чтобы мы почувствовали тот страх, который он пережил. И лишь через годы я отчетливо задумался: а что же заставляет писателя рассказывать о том, чего он не видел, чего не было, а часто и быть не могло? Рассказывать — да еще и стихами, как никто в жизни не говорит! — историю Гамлета, историю Ромео и Джульетты… И при этом наше впечатление от рассказа оказывается совсем не тем, что от реальных событий. Двойное самоубийство подростков в реальности повергает нас в ужас, а из театра мы выходим со слезами восхищения.

Вот в этом-то я сегодня и вижу главную миссию искусства — не в заражении теми чувствами, какие мы испытываем в реальности, но в преображении этих чувств, в преображении страшного и скучного в восхитительное и забавное.

А помимо подобных размышлений я делюсь с читателями опытом личного взволнованного прочтения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Чехова, Зощенко, Шолохова… И невольно спорю со сложившимися стереотипами. Проходя этот путь вместе с читателями, на каждом повороте предлагая ему следовать за мной или выбрать свой путь.

— В своей книге Вы цитируете Александра Кушнера: «Быть классиком — в классе со шкафа смотреть / На школьников…» Блок обращался к Пушкину (= классике): «Дай нам руку в непогоду, / Помоги в немой борьбе». А несколько лет назад тогдашний министр образования (Филиппов) поразил меня на пресс-конференции, обосновывая необходимость сократить программу по литературе: он сказал, что школьники выносят из школы только ненависть к изучаемым произведениям, так пусть ненавидимых произведений будет поменьше. Как же это соотносится: ненависть, пыльный шкаф и поддержка в жизни?

— Я думаю, ненависть эта сильно преувеличена, потому что люди посредственные вообще не способны на сильные чувства, они все школьные предметы воспринимают как часть общего занудства жизни. Они так и живут — нудная химия, нудная математика, нудная литература, потом нудная работа, нудная семья… Эту публику нужно тогда уж освободить не только от литературы, но и от всякой жизнедеятельности. А задача нашей школы — не только вытягивание посредственностей на какой-то терпимый уровень, но и производство талантов, а еще лучше — гениев, количеством гениев я бы даже измерял успешность народов и цивилизаций. Менделеев, Толстой, Ляпунов обеспечивают экзистенциальную защиту русского народа ничуть не хуже, чем армия и флот. И если на уроках химии, математики и литературы за счет скуки тысяч удастся создать одного Семенова, Колмогорова или Платонова, это будет очень высокий коэффициент полезного действия.

Как заканчивается стихотворение Кушнера? Мальчишкам хочется под потолок, рядом с Гоголем. Хотя бы один из них думает: «Я умер бы сейчас от счастья, / Сподобленный такой судьбе», — вот на таких и нужно ставить!

Словом, я готов выращивать гениев даже ценой скуки посредственностей. Но гораздо лучше, конечно, чтобы литература малым сим тоже дарила свои радости, тоже защищала их от тоски и скуки. И первое, что для этого требуется, — пробудить «аппетит» к чтению.

Однако грустный опыт нашептывает: а вы уверены, что квантовая механика и высшая алгебра доступны всем, если их умеючи изложить? А может быть, как ни исхитряйся, они окажутся доступными лишь какому-то считанному проценту человечества, и увеличить этот процент будет по силам разве что Господу, — но даже и ему для этого придется заменить структуру мозга у какой-то весьма немалой части населения земного шара.

С большим огорчением, но и с полной серьезностью я допускаю, что дар преображать типографские значки, оттиснутые на бумаге, в образы — в лица, деревья, улицы, звуки, — дар ощущать эти образы более яркими и красивыми, чем реальные предметы, — этот дар, возможно, такая же редкость, как дар математика, лингвиста или музыканта. И самый замечательный учитель литературы или автор учебного пособия, которым я считаю и свою книгу, не может извлечь из почвы больше золотых крупинок, чем их там имеется.

Да, да, у меня есть серьезное подозрение, что не только для того, чтобы писать книги, но и для того, чтобы их читать, требуется талант. И покуда мы не знаем и даже не задумываемся, какой процент учеников в принципе способен воспринимать серьезную (а то и несерьезную) литературу, до тех пор мы и не сможем определить, каковы должны быть школьные программы.

Если допустить (а лично я почти уверен в этом), что школьники делятся на группы, очень сильно отличающиеся по своей читательской одаренности, то и программы для них необходимы столь же различные — вплоть до того, что в них должны обсуждаться разные произведения. С теми, кому доступны лишь события, следует разбирать, скажем, «Хаджи-Мурата», а не «Войну и мир» (и в биографии Толстого лучше подчеркивать «бурные» эпизоды — Кавказ, Севастополь, бегство из Ясной Поляны…);

1. Книги с Павлом Басинским // Российская газета. 2012. 17 февраля. [↩]