Колдунья и негодяй (А. Толстой и А. Ахматова)

Из новой документально-биографической книги «Английский след».

Для начала может быть уместно краткое отступление – о колдуньях и ведьмах. Изредка попадаются женщины, наделенные неким абсолютом женского начала, сопровождаемым таинственной силой внушения. Они не обязательно красивы, но наделены необъяснимым магнетизмом и некой сверхчувственной силой. К нравственным их качествам все это прямого отношения не имеет. Такими свойствами обладала, например, Елена Сергеевна Булгакова, ставшая прообразом верной подруги художника и ведьмы Маргариты в романе-фантасмагории «Мастер и Маргарита». Хорошо знавшая ее Анна Ахматова, тоже от природы не лишенная этого дара, на себе ощутила психологическую загадку.

Когда во время ташкентской эвакуации начала 40-х годов Ахматова поселилась в комнате, которую до нее занимала вернувшаяся в Москву Елена Сергеевна, она, как наваждение, испытала почти физическое ее присутствие:

В этой горнице колдунья

До меня жила одна:

Тень ее еще видна

Накануне новолунья…

* * *

Едва утвердившись в литературе, Алексей Толстой с необычайной прозорливостью и отзывчивостью начинает поддерживать и продвигать тогда только делавших первые шаги литераторов, которые выросли затем в крупные явления культуры. Достаточно прочитать сохранившиеся письма книгоиздателю К. Некрасову (племяннику поэта) о Николае Клюеве и Илье Эренбурге. «Его стихи больше чем талантливы. Есть вещи по высоте и выражению вдохновенные… Клюев совершенно необыкновенный человек, черт знает, какие сокровища есть у нас…» – пишет Толстой об этом «простом крестьянине», авторе двух недавно вышедших книжечек. Экземпляры при этом приложены, и молодой писатель выражает готовность прислать новую рукопись поэта, с которым успел сблизиться: «Если бы Вы взялись издавать Клюева» (16 октября 1912 года). В следующем 1913 году в издательстве Некрасова появились сразу два сборника стихов Клюева.

«…Опять хочу сосватать Вам очень хорошего поэта – Эренбурга, – писал Толстой тому же издателю 17 августа 1913 года. – Сам Эренбург проживает постоянно в Париже (эмигрант), я его знаю и жду от него еще более интересного».

Эта чуткость и щедрость в поддержке чужого таланта сохранялась и в дальнейшем. Как человек, богато одаренный от природы, Толстой был почти чужд комплексов неполноценности, столь распространенных среди людей искусства, – зависти или ревности. Напротив, чужие успехи его радовали. Достаточно вспомнить, сколько талантов он открыл или поддержал, став редактором литературного приложения берлинской газеты «Накануне» (М. Булгаков, К. Федин и др.).

Но безумие тоталитарной диктатуры и террора 30-х – начала 40-х годов изменило и само понимание творческой поддержки. Нередко она стала выглядеть как спасательный круг, бросаемый утопающему. В иных случаях требовалась даже не столько творческая, сколько гражданская отвага. Поступок включал в себя и последствия, которые могли вытекать для того, кто этот спасательный круг решился бросить публично.

В сентябре 1940 года, едва возглавив секцию литературы в Комитете по Сталинским премиям, что в первую очередь делает Толстой? Выдвигает на Сталинскую премию выпущенный в мае ленинградским отделением издательства «Советский писатель» сборник стихов насильно предававшейся забвению Анны Ахматовой «Из шести книг».

С 1925 года имя Ахматовой находилось под запретом. Не печатали ни прежних стихов, ни новых, которые она почти прекращает писать, и, естественно, никаких книг. Сама Ахматова называет этот период «порой лежания на диване». Единственное, в чем ей не препятствовали – в разысканиях по творчеству Пушкина. «Пушкинские штудии» Ахматовой сопровождаются блестящими открытиями, вроде установления отправного источника «Сказки о царе Салтане» и т.д. В конце 30-х годов к ней возвращается поэтическое вдохновение. К 50-летию со дня рождения автора разрешен сборник – малая щель сквозь сгустившийся – как будто – мрак безвестности и полузабвения. И вдруг сразу – рекомендация на первую премию страны.

Сборник продвигал к читателю директор Ленинградского отделения издательства «Советский писатель» Н. Брыкин. Тот самый, которому, когда тот почтительно принес подписывать очередной договор на неведомое по счету переиздание повести «Хлеб», Толстой сказал с хмельной укоризной: «Дурак ты, Брыкин!»

Итак, книга Ахматовой вышла. «Литературная газета» в июле поместила на нее хвалебную рецензию. А секция Комитета по Сталинским премиям под председательством Толстого выдвинула ее на премию. Такой наглости и самоуправства, естественно, не могли стерпеть церберы из Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б).

19 октября 1940 года последовала докладная записка начальника Управления Г. Александрова и его заместителя Д. Поликарпова секретарю ЦК А. Жданову. В этом доносе досталось веем – и тем, кто настойчиво «проталкивал» порочную книгу («ленинградские писатели Тынянов, Слонимский, Саянов и др.»), и тем, кто проштамповал решение («Президиум Союза Советских писателей»), и тем, кто проглядел и осуществлял (Н. Брыкин, Г. Ярцев, московский директор «Советского писателя», Ф. Бойченко, цензор Главлита).

Особым абзацем выделена и фигура Толстого: «Следует также отметить; – говорится там, – что стихи Ахматовой усиленно популяризирует Алексей Толстой. На заседании секции литературы Комитета по Сталинским премиям Толстой предложил представить Ахматову кандидатом на Сталинскую премию за лучшее произведение литературы. Предложение Толстого было под/держано секцией. На заседании секции присутствовал тов. Фадеев»¹.

По отношению к тому, что касалось Ахматовой, Жданов уже тогда проявлял завидную прыть. Всего через десять дней, 29 октября, родилось на свет постановление Секретариата ЦК ВКП(б) «Об издании сборника стихов Ахматовой». В нем, говоря партийным языком, «дана оценка»: «Работники издательства «Советский писатель» тт. Ярцев и Брыкин, политредактор Главлита т. Бойченко допустили грубую ошибку, издав сборник идеологически вредных, религиозно-мистических стихов Ахматовой». Участь еще подконтрольных экземпляров обозначена кратко: «4. Книгу стихов Ахматовой изъять»².

Минул всего год. Война. Большая колония эвакуированных из Москвы и Ленинграда нашла пристанище в Ташкенте. С осени 1941 года там среди других оказались рядом Толстой и Ахматова. В дополнение к прежним постам Толстой теперь еще и председатель редсовета ташкентского филиала издательства «Советский писатель». Немцы наступают. Кремлевскому руководству уже не до Ахматовой. Быть или не быть ее новой книге, во многом зависит от Толстого, Какие же выводы из чуть ли не вчерашнего постановления Секретариата ЦК партии, пустившего под нож «избранное» поэта, извлек куратор издательства? Он всячески поощряет подготовку нового ее сборника теперь уже под прямым названием – «Избранное».

Лидия Корнеевна Чуковская в своих трехтомных «Записках об Анне Ахматовой» часто изо дня в день прослеживает отношения обоих писателей вплоть до конца 1942 года. В декабре долготерпение самой Чуковской не выдержало деспотизма характера, эмоциональных перепадов, экстравагантности и непререкаемости оценок своего кумира. У них произошел разрыв, длившийся почти десять лет.

Чуковская никак не принадлежала к поклонникам Толстого, скорее наоборот. Но благодаря добросовестности и правдолюбию автора из мозаики поденных записей складывается во многом объективная картина. Происходившее можно выразить словами самой Чуковской: Толстой в Ташкенте всячески создавал «новое положение» для Ахматовой, всеми способами, насколько мог и умел³.

Это включало не только неоднократную и разнообразную поддержку в ее бытовом устройстве (в продуктах питания, отоплении, жилье, лечении и пр.), в чем деятельно хлопотала и участвовала также жена Толстого Людмила Ильинична. Но прежде всего – заботу об общественном статусе, который соответствовал бы масштабам личности и творчества поэта. А статус этот в присутствии Ахматовой Толстой однажды определил в кратком тосте: «За первого русского поэта в Союзе!»⁴⁴

8 марта 1942 года «Правда» печатает стихотворение Ахматовой «Мужество» («Я знаю, что ныне лежит на весах…»), которое, помню по себе, уже на следующий год с военной оперативностью было включено в новую школьную хрестоматию. Строки, похожие на клятву, оттиснутые на серой шершавой бумаге учебника, мы, пятиклассники в сибирском шахтерском городке, учили наизусть. Вслед за тем в «Правде» появляются еще три стихотворения Ахматовой о войне. Это и позволяет Чуковской писать о «новом, созданном Толстым и «Правдой» положении» Ахматовой⁵.

В пору Ташкентской эвакуации Анна Андреевна неоднократно бывает у Толстого дома на писательских посиделках и «литературных чтениях», где попеременно звучат произведения то одного, то другой. Толстой участвует в непростом в тогдашней ситуации и усложненном обстоятельствами военного времени техническом превращении рукописи поэта в книгу. Результатом стала, как именовала ее сама Ахматова, «Азиатка» – сборник «Избранное», выпущенный Ташкентским филиалом «Советского писателя» в 1943 году. Вторая книга поэта за двадцать с лишним лет! И оба издания так или иначе отмечены активным участием и поддержкой Толстого.

В середине ноября 1942 года Толстой окончательно покинул Ташкент, вернувшись в Москву. Ахматова возвратилась из Ташкентской эвакуации в Ленинград в июне 1944 года. За оставшиеся для Толстого после отъезда из Ташкента два с небольшим года жизни¹ судьба уже больше не сводила их.

Помимо некоторых важных эпизодов поры ташкентской эвакуации, существенных для образов и биографий обоих писателей, интерес представляют получившие широкое хождение из вторых уст отзывы Ахматовой позднейших лет о Толстом. В них сплетаются глубокие, как мало у кого (разве что у Бунина!), афористически емкие проникновения в суть этой художественной натуры и человеческой судьбы с причудливыми домыслами и искажениями. Трактовки эти в ряде случаев имеют принципиальное значение.

«Вторыми устами» в данном случае выступает прежде всего отставной английский дипломат, литератор и философ, специалист по русской культуре, удостоенный рыцарского звания в Великобритании, сэр Исайя Берлин. Этот человек, сыгравший большую роль в жизни и творчестве Ахматовой, родился в 1909 году в семье еврея-лесоторговца, перебравшейся из Петрограда в Англию в 1919 году. Там Исайя получил блестящее разностороннее образование в Оксфордском университете и обрел соответствующие деловые и аристократические связи. Достаточно сказать, что одним из его однокашников был журналист Рандольф Черчилль, сын будущего премьер-министра.

Последовала стремительная карьера. Уже в пору Второй мировой войны (в 1942 – 1945 годах) 33-летний дипломат состоял в ранге первого секретаря посольства Великобритании в США. А ведь тогда решалось, выстоят ли Британские острова и какой ценой будет куплена победа. От представительской службы при главном заокеанском союзнике зависело многое. Докладные первого секретаря посольства, как рассказывают, любил читать сам Уинстон Черчилль и он же впоследствии давал на редактуру Берлину свои мемуары.

Едва закончилась война, как молодого человека перебрасывают на обозначившийся теперь новый передний край дипломатии. Все более четко обозначается противостояние между вчерашними союзниками, зреют контуры будущей холодной войны. Дипломат прекрасно говорит по-русски. С лета 1945 года Исайя Берлин становится вторым секретарем посольства Великобритании в СССР.

Миссия, которая поручена новому сотруднику, издавна именовалась идеологической разведкой. Он должен составлять справки о международной политике СССР, о состоянии творческих умов в стране и т.п. В ходе исполнения последнего поручения в середине ноября 1945 года Исайя Берлин под видом английского литературоведа (каким он в том числе и является) в Ленинграде находит способ встретиться с Ахматовой.

Анна Андреевна переживает в это время редкую для нее полосу относительного покоя и благополучия. Ее печатают, уже была верстка ее нового поэтического сборника. В здравии с фронта вернулся взятый из ссылки в зенитные армейские части добровольцем сын Лев Николаевич Гумилев. Выдающийся ученый-востоковед, он снова получил возможность погрузиться в свои историко-этнографические занятия. Настрадавшиеся мать и сын живут вдвоем в двух еще хранящих следы блокадного опустошения и разрухи комнатах Фонтанного дома, флигеля бывшего Шереметьевского дворца. Прибавляется круг друзей и почитателей.

1. Литературный фронт. История политической цензуры 1932 – 1946 гг. Сборник документов. М.: Энциклопедия российских деревень, 1994. С. 57 – 58.^[↩]
2. Литературный фронт. С. 58 – 59.^[↩]
3. См. об этом: Чуковская Л. К. Записки об Анне Ахматовой. В 3 тт. Т. 1. М.: Согласие, 1997. С. 411, 414, 415, 427, 429 и др ^[↩]
4. Там же. С. 402.^[↩]
5. Чуковская Л. К. Указ соч. С. 429^[↩]