Когда же сформировался русский реализм?

1

Было время, когда ответ на вопрос, вынесенный в заглавие статьи, давался с такой точностью, что она настораживала. Русский реализм, утверждали многие ученые, родился в 1823 году, 9 мая, когда сложился у Пушкина замысел «Евгения Онегина» и поэт начал писать первую главу романа.

Единодушия, правда, в этом вопросе среди историков литературы не было. 1823 год как год зарождения русского реализма не устраивал прежде всего некоторых пушкинистов. С. Бонди и А. Слонимский, например, полагают, что Пушкин стал реалистом лишь после третьей главы, то есть с 1825 года, когда была написана трагедия «Борис Годунов» ¹. В. Виноградов вообще иронически относится к попыткам ученых объявить Пушкина зачинателем русского реализма. По убеждению В. Виноградова, русский реализм сложился позднее. Творчество Пушкина, и то только последней поры, когда были написаны «Капитанская дочка» и «Пиковая дама», всего лишь способствовало его победе: «В укреплении и развитии складывающейся новой системы художественного изображения огромную роль сыграло творчество Пушкина, особенно с конца 20-х годов XIX века». «С гораздо большей полнотой и широтой реализм раскрылся лишь в стилистике и поэтике так называемой «натуральной школы» 40 – 50-х годов XIX века» ². Судя по обильным примерам из «Бедных людей», для В. Виноградова русский реализм полнее всего определился в творчестве раннего Достоевского.

Не удовлетворяет точка зрения пушкинистов и тех исследователей, которые занимаются творчеством Грибоедова и Крылова. Не споря, они уверенно пишут о победе реализма до Пушкина – в баснях Крылова и в «Горе от ума» ³.

Интересовала эта проблема и многих русских писателей XIX и XX веков. Гоголь, Гончаров и Горький относили зарождение реализма ко второй половине XVIII столетия. Так, Горький, обозревая историю русского реализма, видел его истоки в творчестве русских просветителей, живших в царствование Екатерины II: «Самым видным и интересным представителем] ее (екатерининской. – Г. М.) [эпохи] для рус[ской] литер[атуры] последую[щего] периода является основоположник реализма – Ф[он]виз[ин]» ⁴. В докладе на Первом съезде писателей, говоря о развитии русского реализма, он так охарактеризовал его главные этапы: «линия критического реализма- Фонвизин, Грибоедов, Гоголь и т. д. до Чехова, Бунина» ⁵. Концепция Горького получила дальнейшее развитие в работах некоторых советских литературоведов.

Нет необходимости приводить мнения других исследователей по данному вопросу – они столь же противоречивы. Важно подчеркнуть, что сегодня в нашей науке нет ясности в понимании начального этапа русского реализма. Конечно, незачем «приказным» порядком определять дату возникновения реализма и подыскивать подходящего «основоположника». Но, с другой стороны, недопустимо и сосуществование в нашей науке многочисленных, увеличивающихся из года в год противоречивых утверждений по одному из кардинальных вопросов истории русской литературы. Сама возможность таких колебаний – от Фонвизина до Достоевского – рождает скептицизм. Если одни историки литературы обнаруживают реализм уже во второй половине XVIII века, а другие склонны видеть его только в произведениях писателей, живших в середине XIX века, если возможна такая амплитуда научных мнений, то не свидетельствует ли это о нашем невнимании к теоретическим проблемам или о забвении принципов историзма?

Чем же можно объяснить создавшееся положение? Прежде всего теоретической неразработанностью проблем реализма. Долгое время в литературоведении господствовало антиисторическое понимание реализма. Все лучшее в мировом искусстве, к каким бы оно эпохам ни относилось, объявлялось реализмом. Тем самым вопрос о зарождении русского реализма не имел практического значения: его находили всюду, где встречалось «правдивое» изображение русской жизни, – в летописях, в былинах, житиях святых, сатирических повестях XVII века, сатирах Кантемира, баснях Сумарокова и т. д.

После всесоюзной дискуссии о реализме (1957) проблемы его истории стали первоочередными, и только груз антиисторической традиции мешал и мешает до сих пор их решению. На смену одного условно-отвлеченного признака реализма исследователи предлагали другие, не менее абстрактные. Одни считали решающим признаком реализма психологизм и потому выводили новый метод «из недр романтизма»; другие становление реализма ставили в зависимость от русского освободительного движения, от роста гражданственности литературы; третьи полагали, что сатирическое отношение к действительности есть главная особенность реализма как метода и потому первые его ростки обнаруживали в сатирических жанрах классицизма. В последнее время зарождение реализма относят к эпохе создания норм национального литературного языка или позднее – после формирования национального литературного языка. Таким образом, «языковые и стилистические условия» были объявлены решающими условиями возникновения реализма.

Попытки найти какую-то одну главную черту реализма, по которой можно было бы с несомненностью установить, когда же именно родился реализм в России, не привели пока к успеху. Итоговый вывод В. Виноградова о современном состоянии изучения русского реализма относится, к сожалению, и к его собственному намерению, опираясь на языковой критерий, отнести формирование реализма к 40 – 50-м годам XIX века. Вот этот вполне резонный вывод: «Итак, попытки «универсальной» характеристики литературного реализма, оторванные от истории развития национальных литературных языков и от своеобразий стилистического развития художественных литератур отдельных народов, пока оказываются при настоящем состоянии науки об истории мировой литературы методологически малопродуктивными и малосодержательными. Во всяком случае, они пока еще ничего или почти ничего не дают для исследования развития реализма в русской литературе» ⁶.

В. Днепров справедливо предостерегал, что попытки найти какие-либо общие признаки реализма обречены на неуспех. «Классицизм, – писал он, – есть художественный метод и одновременно стиль». Именно поэтому он поддается определению, поэтому можно выделить его «всеобщие, формальные признаки». Реализм же – «метод, но не стиль». Оттого «реализм вполне доказал свою способность оставаться самим собой, употребляя самые разные стилистические обороты, приемы и формы – там, где они уместны по природе изображаемого материала». Вот отчего исследователь убежден, что «никто не может указать на какие-либо общие формально-стилевые признаки литературы критического реализма» ⁷. Это «пессимистическое» убеждение В. Днепров впервые высказал на страницах журнала «Звезда» в 1958 году. Но он недооценил возможности литературоведения. Через три года из печати вышла книга Д. Благого, в которой эти неуловимые дотоле «общие признаки» реализма были наконец определены и точно названы.

Признавая плодотворность требования «конкретно-исторического подхода» к изучению реализма, Д. Благой считает глубоко ошибочной позицию тех исследователей, кто начинает историю реализма на Западе с эпохи Возрождения, с Шекспира, а в России – с Фонвизина. По его мнению, понимание данными литературоведами термина «реализм»»в значительной степени утрачивает свой конкретный историко-литературный характер». Единственный путь ликвидации создавшегося тупика Д. Благой видит в необходимости дать собственное, на этот раз, как ему кажется, подлинно «конкретно-историческое определение» реализма.

Как же осуществляется эта задача? Обращаясь к эпохе наивысшего расцвета реализма, к литературе XIX века, когда создавались великие образцы реалистического искусства, Д. Благой определяет точное значение термина «реализм» и устанавливает его признаки. Вот это искомое определение реализма: «Реализм – по сравнению со всеми ранее существовавшими литературными направлениями – предполагает, как правило, наиболее полное, точное, художественно правдивое отражение объективно существующей действительности и внутреннего мира человека, такими, как они есть, то есть и без ложной идеализации, и без сатирической карикатурности, – отражение, не ограничивающееся внешним воспроизведением, а проникающее в существо изображаемых явлений, в их общественную обусловленность и исторический смысл, отражение общественно-типическое (по широко известной формуле Энгельса: «правдивость воспроизведения типичных характеров в типичных обстоятельствах»), но осуществляемое в формах самой жизни, значит, не отвлеченно-умозрительно, а чувственно-конкретно, не односторонне схематично, а во всем многообразии и богатстве, присущих частному, единичному, индивидуальному (вспомним другую столь же существенную формулу Энгельса: «каждое лицо – тип, но вместе с тем и вполне определенная личность, «этот»…«)» ⁸.

Мало того, оказывается, эти «обязательные признаки классического реалистического искусства слова проявляются с различной силой и степенью художественной выразительности»»не отдельно взятые, а именно во всей их совокупности» (курсив мой. – Г. М.).

Открытая «совокупность» признаков обладает полным универсализмом, и потому она проявляется не только в русской литературе XIX века, но «характеризует основную массу произведений реалистической литературы XIX века на всем протяжении ее развития от Бальзака и Стендаля до Ромена Роллана и Анатоля Франса, от Диккенса до Шоу и Голсуорси, от Пушкина и Гоголя до Льва Толстого и Чехова» ⁹.

Увы, новая концепция, призванная определить время рождения русского реализма, к сожалению, противоречит историческому принципу изучения литературы. Вместо исследования конкретно-исторических и индивидуально-неповторимых форм существования реализма механически перечисляются признаки высокоразвитого реализма XIX столетия. Тем самым отрицается в принципе идея развития и постоянного самообогащения реалистического метода. «Совокупность» признаков, созданная Д. Благим, уравнивает и унифицирует реализм Пушкина и Достоевского, Гоголя и Толстого и т. д. Естественно, в эту «совокупность» не входят фантастика и условные формы воспроизведения действительности. Она не сможет объяснить возможность сосуществования в творчестве Щедрина «Истории одного города» и «Господ Головлевых».

Но дело не только в этом. Решение вопроса о времени возникновения реализма в России требует исторического исследования обстоятельств общественного, социального и идеологического развития конкретной эпохи, которые и рождают новое отношение к действительности и человеку, новое понимание зависимости человека от среды, нации и истории. Д. Благой предлагает заменить историческое исследование методом сопоставления отдельных произведений с эталоном «совокупности». В книге продемонстрирован пример такого решения проблемы: с помощью «совокупности» признаков дается ответ на вопрос – реалист или не реалист Шекспир.

Поскольку было декларировано, что реализм в России начинается с Пушкина, постольку считается, что у него первого проявилась «совокупность» признаков. Поэтому Шекспир сопоставляется с Пушкиным. Примеряя пушкинский кафтан «совокупности» на творчество Шекспира, Д. Благой находит у него все требуемые им признаки. Даже отмечается, что «есть у него и зачатки историзма, понимания общественно-исторической обусловленности характеров создаваемых им лиц, но именно только зачатки» ¹⁰. Словечком «зачатки» и отличается «совокупность» Шекспира от «совокупности» Пушкина. На том основании, что общественно-историческая обусловленность характеров у Шекспира непохожа на пушкинскую, признанную эталоном, Шекспир и отлучается от реализма.

Но кому же неизвестно, что историзм «Бориса Годунова» тоже только начальная стадия складывающегося нового пушкинского мировоззрения? Это важный, но лишь первый шаг Пушкина в раскрытии исторической обусловленности героев. Дальнейшее развитие историзма мы найдем в «Медном всаднике» и «Капитанской дочке». Методом сопоставления с эталоном такой вопрос не решить. Если Д. Благой убежден в неполноценности шекспировского умения показывать историческую обусловленность характера, то почему бы ему не доказать путем реального анализа, что характеры Димитрия Самозванца и Марины Мнишек в своей исторической обусловленности раскрыты с исчерпывающей полнотой, а характер Гамлета дан только в «зачаточной» стадии? И как быть с характером Наполеона в «Войне и мире»? Его историческая обусловленность достигла своей завершенности? А если там тоже «зачатки», то, значит, и у Толстого неполноценная «совокупность», его историзм непохож на пушкинский, и следовательно, и его реализм с изъяном?

Отчего же не дается в руки жар-птица универсального определения реализма – то по отдельному, ведущему признаку, то в виде совокупности? Думается, прежде всего потому, что задача исторического исследования важной проблемы подменяется поисками подходящего определения, которые ведутся не на путях теории (нельзя реализму приписывать свойства нормативной поэтики), а на почве эмпиризма, когда произвольно отбираются или группируются в «совокупность» отдельные признаки, действительно присущие многим написанным в самые различные эпохи произведениям.

2

Изучению проблем реализма, и прежде всего его истории, поможет понимание самого термина. Известно, что термин этот как наименование определенного метода искусства стал применяться лишь с середины 60-х годов XIX столетия¹¹. В 30 – 40-х годах, когда русский реализм одерживал очень крупные и важные для своего дальнейшего развития победы, первые теоретики реализма, не зная термина «реализм», отлично понимали существо новой эстетической системы. Они, обобщая опыт нового направления в терминах эпохи, сумели ясно понять его коренные черты и особенности. Более того, утверждая это направление в борьбе с романтизмом, они почувствовали необходимость установления его родословной. Обращаясь к истории с новых философских позиций, они объяснили общественно-социальные причины и время зарождения нового искусства. Вот почему необходимо обратиться к важному в истории русской литературы периоду – к первой половине 30-х годов XIX века, когда было выработано понимание реализма на основе обобщения опыта Пушкина и Гоголя.

Выделение этого пятилетия не случайно. Именно тогда на смену Пушкину-романтику, автору «Кавказского пленника». «Бахчисарайского фонтана» и «Цыган», пришел новый Пушкин – автор «Бориса Годунова» (трагедия вышла из печати в 1831 году), «Евгения Онегина» (в 1832 году вышла из печати последняя, 8-я глава, а в 1833 году – весь роман полностью), появился новый писатель Гоголь с тремя сборниками повестей – «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831 – 1832), «Миргород» и «Арабески» (1835).

1. См. С. М. Бонди, Работа Пушкина над «Евгением Онегиным» в кн.: А. С. Пушкин, Евгений Онегин, Детгиз, М. 1960; А. Слонимский, Мастерство Пушкина, Гослитиздат, М. 1959.[↩]
2. В. В. Виноградов, О языке художественной литературы, Гослитиздат, М. 1959, стр. 457 – 458, 473.[↩]
3. См. Н. Л. Степанов, И. А. Крылов. Жизнь и творчество, Гослитиздат, М. 1958; Вл. Орлов, Грибоедов. Очерк жизни и творчества, Гослитиздат, М. 1954.[↩]
4. М. Горький, История русской литературы, ГИХЛ, М. 1939, стр. 36.[↩]
5. М. Горький, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 27, Гослитиздат, М. 1953, стр. 311.[↩]
6. В. В. Виноградов, О языке художественной литературы, стр. 455.[↩]
7. В. Днепров, Проблемы реализма, «Советский писатель», Л. 1961, стр. 277 – 280.[↩]
8. Д. Благой, Поэзия действительности, «Советский писатель», М. 1961, стр. 10.[↩]
9. Д. Благой, Поэзия действительности, стр. 11.[↩]
10. Там же.[↩]
11. См. Ю. С. Сорокин, К истории термина реализм (40 – 60-е годы XIX в.), «Ученые записки ЛГУ», N 158, Серия филологических наук вып. 17, Л. 1952.[↩]