Князь Мышкин и проблема понимания

Наша тема до сих пор не поднималась в науке, хотя она в действительности фиксирует нечто вполне очевидное не только для знатоков-литературоведов, но и для всех читателей романа «Идиот»: его главный герой князь Лев Николаевич Мышкин наделен неким всепониманием, всеведением — пониманием как бы скрытого, потаенного смысла происходящего.

В чем выражается всепонимание князя Мышкина? В том, что он понимает решительно всех — понимает не только слова других героев, то есть их высказывания, но и их жесты, их поступки, как и мотивы этих поступков; князь понимает жизненные ситуации и их последствия. Иными словами, автор наделяет князя Мышкина неким избытком видения и понимания. Это замечено другими героями романа; так, Келлер ему говорит:

— …Да помилуйте, князь: то уж такое простодушие, такая невинность, каких и в золотом веке не слыхано, и вдруг в то же время насквозь человека пронзаете, как стрела, такою глубочайшей психологией наблюдения.

Попытаемся сформулировать в предварительном порядке некоторые важнейшие особенности герменевтики князя Мышкина.

Во-первых, князь Мышкин понимает, потому что он любому идет навстречу: открытость к встрече — онтологическая основа диалога и понимания¹. Именно об этом говорит и сам князь в своей исповеди в гостиной Епанчиных: «Теперь я к людям иду; я, может быть, ничего не знаю, но наступила новая жизнь».

Во-вторых, князь Мышкин понимает, потому что у него есть некое чувство инаковости, то есть он не проецирует самого себя на вещи, а схватывает их в их своеобразии, в их предметности: для того чтобы понять что-то, человек должен понять его именно как то, что оно есть, а не как нечто другое. Согласно одному из классиков философской герменевтики ХХ века Г.-Г. Гадамеру, «то, что влечет к своему пониманию, уже должно было заявить о своей инаковости. Понимание начинается с того, что нечто обращается к нам и нас задевает» [Гадамер 1991: 81]. Впрочем, сам князь Мышкин осознает свою же собственную инаковость: «…я <…> был счастлив иначе».

В-третьих, для князя Мышкина мир заряжен смыслом, и именно поэтому его можно и следует понимать: понять бессмыслицу нельзя, на нее можно лишь указать. Понимание — не только способ достижения и раскрытия смысла, орудие его познания, но и способ бытия самих смысловых вещей: вещи понятны, потому что они открыты пониманию.

В-четвертых, князь Мышкин понимает, потому что отвечает: он не просто отвечает на вопросы своих собеседников, но как бы и сам является неким ответом на важные вопросы. Тот же Гадамер утверждает, что «человек не высказывает суждения, а отвечает на вопросы. Но ответить на вопрос — значит осознать его смысл и тем самым его мотивационную основу» [Гадамер 1991: 56]. Как убедимся ниже, князь Мышкин не просто осознает смысл вопроса, а схватывает его, потому что удерживает его связь с вопрошающим. Понимание антропологично: князь Мышкин принимает вопрошающих, поэтому осознает смысл их вопросов.

Но как князь Мышкин понимает, то есть в чем секрет его всепонимания?

В духе Декарта начнем с «рассуждения о методе». Метод понимания князя — проникновение. «Вы проницаете человека», — говорит князю Лебедев. Что такое проникновение?

На этот вопрос лучше всего ответить словами Вяч. Иванова: в знаменитой статье «Достоевский и роман-трагедия» (1911) он дает классическое толкование проникновения:

Не познание есть основа защищаемого Достоевским реализма, а «проникновение»: недаром любил Достоевский это слово и произвел от него другое, новое — «проникновенный». Проникновение есть некий transcensus субъекта, такое его состояние, при котором возможным становится воспринимать чужое я не как объект, а как другой субъект. Это — не периферическое распространение границ индивидуального сознания, но некое передвижение в самих определяющих центрах его обычной координации; и открывается возможность этого сдвига только во внутреннем опыте, а именно в опыте истинной любви к человеку и к живому Богу, и в опыте само­отчуждения личности вообще, уже переживаемом в самом пафосе любви. Символ такого проникновения заключается в абсолютном утверждении, всею волею и всем разумением, чужого бытия: «ты еси»² [Иванов 1987: 419].

Проникновение — дар, ему невозможно научиться, ему нельзя обучить, отсюда некоторая иррациональность понимания; оно возможно как озарение, как раскрытие смысла «вдруг» (последнее — одно из любимых слов Достоевского). Если князь своей силой проникновения понимает других героев, то и они со своей стороны пытаются понять его; здесь имеет место некое состязание в интерпретации.

Если методу понимания, то есть проникновению, нельзя научиться, то, согласно автору «Идиота», существуют некоторые необходимые условия для понимания вообще. Попытаемся их систематизировать.

Первое условие понимания — невинность понимающего, его нравственная чистота. Понимающий видит понимаемого поверх барьеров вины и греха, созерцает его не в свете рая, а как бы из рая. Невинность князя Мышкина замечена Келлером: «О, князь, как вы еще светло и невинно, можно сказать, пастушески смотрите на жизнь!» Немного ниже в тексте романа та же мысль варьируется тем же персонажем: «О, князь, до какой степени вы еще, так сказать, по-швейцарски понимаете человека». «Швейцарскость» понимания князя Мышкина — это понимание человека в свете опыта, приобретенного героем в Швейцарии. Этот опыт свидетельствует о возможности построения детского мира счастья и понимания. Детскость — другое имя невинности; этой особенности князя уделено немало внимания в его автохарактеристиках. По словам самого же князя, как раз у детей можно учиться пониманию: «…они все понимают». Речь идет о детях, с которыми князь Мышкин общается, которых он учит: «…это дети у меня все понимают, а у него (то есть у учителя Тибо. — Э. Д.) почти ничего». Дети не только учат пониманию, но еще и помогают душевному выздоровлению: «…через детей душа лечится»; общение с детьми хранит душу в чистоте, а это — условие понимания.

Князь Мышкин не просто общается с детьми и учится у них, он осознает самого себя как ребенка, то есть как взрослого человека с детской структурой души: «Он (Шнейдер. — Э. Д.) вполне убедился, что я сам совершенный ребенок, то есть вполне ребенок, что я только ростом и лицом похож на взрослого, но что развитием, душой, характером и, может быть, даже умом я не взрослый, и так и останусь, хотя бы я до шестидесяти лет прожил». Детскость князя определяет и его круг общения: «…я и в самом деле не люблю быть со взрослыми <…> не люблю, потому что не умею», поэтому «товарищи мои всегда были дети, но не потому, что я был ребенок, но потому, что меня просто тянуло к детям».

Интересно отметить, что князь Мышкин общается с определенными героями как раз в плане, в плоскости детскости: «»Какие мы еще дети, Коля! И… и… как это хорошо, что мы дети!» — с упоением воскликнул он наконец». Елизавета Прокофьевна — тоже ребенок душою, именно такою ее видит князь Мышкин: «…вы совершенный ребенок во всем, во всем, во всем хорошем и во всем дурном, несмотря на то, что вы в таких летах». Мать Аглаи тоже наделена проникновением и даром понимания, поэтому, как кажется, в самом конце романа именно она разделяет одиночество князя, она его сопровождает в его последнем путешествии. Елизавета Прокофьевна — спутник князя Мышкина и в понимании, и в одиночестве.

Хорошо известно, что Евангелие и вообще Новый Завет являются неким метатекстом «Идиота» и всего творчества Достоевского (см.: [Евангелие… 2010]). В постановке вопроса о том, что невинность и детскость князя являются основой и основанием его понимания, нетрудно услышать евангельское речение Спасителя: «Иисус сказал: славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мат. 11:25; Лук. 10:21).

Отсюда понятно, что, вопреки расхожему мнению, жизненный опыт несовместим с подлинным пониманием: «…я ведь сам знаю, что меньше всех жил и меньше всех понимаю в жизни» — здесь под пониманием жизни имеется в виду обыденное значение слов «знание жизни» и ее законов. Действительно, жизненный опыт есть накопление привычек и стереотипов, как бы предостерегающих нас от совершения прежних ошибок: «вот в такой-то ситуации нужно сделать так, а в другой — иначе».

1. См. мою статью, посвященную этой теме: [Димитров 2012]. Проблематика понимания является необходимой и важной частью разрабатываемой мною теории онтопоэтики Достоевского, см.: [Димитров 2011]. [↩]
2. О формуле «ты еси» как общем знаменателе между интерпретациями творчества Достоевского, принадлежащими Вяч. Иванову и М. Бахтину, и как онтологическом фундаменте концепции диалогизма см.: [Махлин 2016]. [↩]