Книга, которая оставляет тяжесть в душе

«Тетради из полевой сумки» привлекли мое внимание прежде всего как военный дневник писателя. «Так все оно и было, как записано на страницах тетрадей», – пишет автор в предисловии. Мой интерес еще более возрос потому, что в книге речь идет о замечательной Первой ударной армии, прославившей себя в битве за Москву, о людях этой армии.

Я, как участник войны, далек от мысли, что боевые дела в этой армии шли все время только хорошо, что и люди там были все как на подбор – без сучка и задоринки. На войне не обходилось без промахов, а иногда и напрасных жертв. Война срывала с людей маски, которые они в иных случаях могли носить, поэтому на фронте лучше просматривались люди всякие. И все-таки лишь слагаемое положительных качеств массы воевавших людей привело нас к победе.

Но чем больше я читал, тем тяжелее становилось на душе. Почти в каждом человеке, о котором рассказывает автор, обнаруживается что-то неприятное, что-то отрицательное. Меня удивили слова автора, предпосланные книге: «Многие фамилии действующих лиц, однако, пришлось заменить: я не имел возможности спросить у них разрешения обнародовать эпизоды с их участием». Почему нельзя было спросить на это разрешения у бывшего командующего Первой ударной армией генерал-полковника Романовского, который многие годы после войны служил в Военной академии имени М. В. Фрунзе и лишь недавно умер? Почему нельзя было спросить такое разрешение у члена Военного Совета этой армии генерала Колесникова? Он тоже умер всего несколько лет тому назад. Почему нельзя было спросить такое разрешение даже у бывшего начальника Политотдела армии генерал-лейтенанта Лисицына, с которым автор советовался, когда писал свою книгу, и который участвует в сегодняшнем обсуждении? Зачем нужно было выводить всех их под прозрачными псевдонимами?

Почему нельзя было спросить разрешения у своего ближайшего фронтового коллеги по работе в отделе пропаганды и агитации, человека, с которым автор вел самые откровенные беседы, – ученого, философа Коблика (фамилия тоже несколько изменена), – «убить» его на фронте, тогда как он и поныне здравствует?

При обсуждении раздавались голоса, что это литературный прием, что Коблик и прочие – образы собирательные. Нет, это не собирательные образы, а портреты с натуры, наделенные только им присущей внешностью и чертами, вот разве что на полотне слишком много черных мазков. Мне больно за Коблика потому, что самому пришлось как-то испытать горечь моего «убийства» в одной книге. Но эта горечь не идет ни в какое сравнение с той, которую должен переживать Коблик. Со мной дело обстояло проще: автор, несколько видоизменив мою фамилию, оставил за мной в неведомом полку только фронтовую должность (в остальном я был мало похож), но себя он также «собрал по частям». Это был первый литературный опыт моего фронтового друга, и довольно удачный.

При обсуждении в защиту книги был выдвинут и такой аргумент, что «Тетради из полевой сумки» – военный роман.