Постигая сущность нового
Д. Ф. Марков, Генезис социалистического реализма, «Наука», М. 1970, 308 стр.
В монографии Д. Маркова «Генезис социалистического реализма» привлекает прежде всего смелость постановки очень сложного теоретического вопроса, своеобразие концепции, изложенной ясно и четко и позволяющей по-новому взглянуть на целый ряд проблем, имеющих первостепенное значение для понимания исторических корней и эстетической сущности метода социалистического реализма. Заглавие книги весьма ответственно: ведь куда проще было бы сделать известные оговорки – скажем, назвать монографию «Некоторые аспекты генезиса социалистического реализма». Спасительное «некоторые» освободило бы автора от множества возможных упреков: почему, дескать, в книге не поставлен такой-то вопрос, не освещена такая-то проблема и т. п. И хотя у книги Д. Маркова есть ограничивающий подзаголовок – «Из опыта южнославянских и западнославянских литератур», – монография прямо ставит проблему, которая чрезвычайно актуальна, характеризует процесс становления социалистического реализма в целом.
Почему в поле зрения Д. Маркова оказались прежде всего южнославянские и западнославянские литературы? Дело тут не только в том, что они известны Д. Маркову лучше других. Суждения автора строятся на большом пространственном плацдарме: помимо болгарской литературы, наиболее близкой исследователю, Д. Марков широко привлекает опыт литератур чешской, словацкой, польской, хорватской, сербской, словенской…
Однако из большого потока фактов Д. Марков отбирает прежде всего те, в которых наглядно проступают типологические особенности исследуемого им процесса. Автор исходит из широких критериев, решительно отказываясь от догматического, вульгарно-социологического понимания истоков социалистического реализма. Д. Марков аргументированно доказывает, что новое, реалистическое искусство зарождается в южнославянских и западнославянских странах в последней четверти XIX – начале XX пека, в эпоху подъема рабочего движения, распространения марксизма, борьбы за социалистическое просвещение и организацию рабочего класса. Конечно, качества социалистического искусства проявились в этих литературах не сразу. Первые революционные произведения были еще лишены примет глубокого художественного анализа действительности. Д. Марков верно указывает одну общую для вновь возникших революционно-пролетарских литератур черту – уже при самом их рождении им присущ романтический тип художественного обобщения. Революционный романтизм выступает как необходимая форма художественного познания жизни, как закономерный этап в общем процессе становления нового творческого метода.
С течением времени в творчестве пролетарских писателей (В. Броневского, Л. Новомеского, И. Волькера, Х. Смирненского, Х. Радевского) все отчетливее проступали элементы исторической конкретности, углублялся анализ обстоятельств, характеров людей, причин противоречивого движения жизни. Атмосфера высокого революционного подъема, наступившая после победы Октября, способствовала широкому развитию прогрессивных литератур южных и западных славян. Октябрьская революция оказала громадное воздействие на эти литературы; опыт советской литературы, опыт Горького и Маяковского стал одним из существенных факторов духовного возмужания революционных писателей славянских стран.
В эпоху революционных преобразований, крупных общественных сдвигов острейшее значение приобрела проблема культурной преемственности. Д. Марков говорит об исключительной роли известных выступлений В. И. Ленина по вопросам культурного наследия. Ленинские принципы художественной интеграции, соотношения традиций и новаторства определили главный путь развития социалистических литератур. Они возникли и сформировались не как изолированная, замкнутая в себе область творчества, а как синтез всех подлинно художественных завоеваний, осуществленный на основе социалистической идейности. Д. Марков доказывает историческую необходимость, неотвратимость социалистического реализма для литератур, пришедших к нему внутренней логикой собственного движения. Эта очень ценная мысль аргументирована основательно, с привлечением разнородного и поучительного материала.
Д. Марков не без оснований говорит о том, что знаменательные процессы происходили и в творчестве представителей критического реализма, живших в начале века. В критическом реализме XX века (творчество П. Безруча, Г. Милева, Н. Фурнаджиева, С. Жеромского, З. Налковской, М. Пуймановой) предельно остро воплощено социально-обличительное начало, соединенное с изображением нарастающего протеста народных масс, осознавших свою историческую миссию. Меняется сущность критического реализма, меняется его пафос. «Творческий путь многих критических реалистов, – пишет Д. Марков, – говорит о том, что никто из них не оставался в границах старого метода уже с первых попыток изображения социалистической действительности. Наоборот, каждый чувствовал и сознавал необходимость обновления эстетических принципов. Таким образом, критический реализм – переходный этап, а не один из методов социалистического искусства».
Интересно ставит Д. Марков вопрос о так называемых «левых», или «авангардистских», течениях 20 – 30-х годов. Он подчеркивает необходимость конкретно-исторического подхода к ним, отделения в этих течениях формалистического, наносного, случайного от тех здоровых революционных зерен бунта, неприятия буржуазной действительности, которые в них содержались. Исследователь выступает и против огульного охаивания лево-авангардистских течений и против их идеализации, против стремлений представить лево-авангардистские группы единственными носителями новаторского, революционного начала в искусстве.
Скрещение разнородных, противоречивых тенденций в этих течениях определяет методологический подход к ним. Д. Марков считает неправомерным относить к авангардизму футуризм, экспрессионизм, сюрреализм, символизм и т. д. В этих модернистских формах искусства не было революционных вспышек, того порыва – пусть неясного, смутного – в будущее, которые характерны для «левых» течений. Некоторые представители «левых» течений высказывали явно ошибочные взгляды, заблуждаясь искренне. Например, представители чешского авангардизма Незвал и Тейге ратовали за сюрреализм; они полагали, что социалистическое искусство возможно лишь в социалистическом обществе, где человеческие отношения не замутнены капиталистическим хаосом, где жизнь открывается перед людьми в своей первозданной сущности и не требует мучительной разгадки. В западном же мире, утверждали Незвал и Тейге, нет реальности, доступной для человека. Реальность противостоит личности как враждебная, отчужденная от нее сила. Поэтому для познания лживого, ультрасофистического мира нужно применить другой художественный метод – сюрреализм, который будто бы поможет ориентироваться в сумятице действительности, понять алогичность капиталистического правопорядка. Незвал и Тейге полагали, что сюрреализм принесет лишь благо молодым революционным литераторам. Д. Марков призывает учитывать сложность, противоречивость авангардистских течений в южнославянских и западнославянских литературах, судить о них с учетом всего их многообразия.
Немало интересного в разделах, посвященных романтизму, диалектике романтических форм искусства, различным функциям и своеобразию романтизма на различных этапах литературного развития. По мнению Д. Маркова, на начальной стадии социалистической революции революционный романтизм не случайное явление, а исторически обусловлен и может быть объяснен только в свете этой обусловленности, в свете соотношения социалистического идеала с его реальным воплощением в жизни. Революционный романтизм пролетарской литературы (творчество Х. Смирненского, Д. Полянова и др.) характерен социалистической направленностью, сопряжением мечты и реальности, дерзким порывом в грядущее. Д. Марков оспаривает утверждения критиков, считающих революционный романтизм эстетически обособленным явлением в современной социалистической литературе. Революционный романтизм, по его мнению, выступает и как качество реализма, и как вполне автономный тип художественного обобщения, не являясь самостоятельным творческим методом.
Жаль, что некоторые весьма важные теоретические суждения высказаны в книге Д. Маркова суммарно. Так, констатируя ощутимое различие между чешским и польским авангардизмом, Д. Марков не обосновывает свою мысль более обстоятельно. Недостаточно точно определено соотношение между социалистическим и критическим реализмом в славянских литературах XX века. «Социалистический реализм, – пишет Д. Марков, – рождается не как противоположность «старому» (критическому) реализму, не как его отрицание. Он сохраняет в себе все основные эстетические принципы реализма, выработанные усилиями художников прошлого, обогащает и развивает эти принципы на основе социалистической идейности». Получается, что между критическим и социалистическим реализмом нет никаких качественных различий, сущность их одна и та же, и различаются они друг от друга лишь степенью исторической, развитости, зрелости. Следовало бы сказать, что социалистический реализм отличается от реализма критического не только социалистической идейностью, соединенной со старыми принципами реализма, но и новой художественной структурой, новой поэтикой, возникшей на почве социалистической действительности.
Д. Марков с полным основанием выступает против догматического понимания эстетических функций условных форм в искусстве, но едва ли он прав, когда пишет: «…Самое фантастическое произведение, если оно правдиво, основано на опыте жизни. Степень соответствия условного образа логике объективной действительности является мерой его познавательной ценности». Обязательно ли, чтобы всякое фантастическое произведение было основано на опыте жизни? Тогда в чем же его фантастичность? Ведь основа фантастики – вероятное, возможное, иногда трудно осуществимое, но воображением допустимое, а не реально случившееся. Нет необходимости в том, чтобы условный образ непременно соответствовал логике действительности. Значение условного образа измеряется его исторически осознанным смыслом, его многослойным, емким содержанием, его способностью через воображаемое, фантастическое уловить какие-то коренные черты социальной жизни, человеческого характера, общественного явления. Если условный образ будет выступать как несколько видоизмененная модель реально существовавшего, то есть ли надобность в условности такого рода? Но достоинство книги определяется, конечно, не спорностью отдельных высказанных в ней положений. Д. Марков написал интересный теоретический труд, насыщенный богатым содержанием. Автор по-новому ставит существенные проблемы современного литературного развития и вносит много ценного в решение сложных вопросов теории социалистического реализма.