Клод Леви-Стросс. Только этнология?

Структурализм за последние годы стал весьма популярным течением научной мысли, особенно во Франции. Значительный интерес к проблемам структурного анализа проявляется и у нас, о чем свидетельствуют многочисленные опыты его применения, а также дискуссии на страницах «Вопросов литературы» и «Вопросов философии». Выйдя за пределы лингвистики, с которой связано само возникновение структурализма, он занял определенные позиции также в других гуманитарных науках, и в частности в литературоведении.

Во Франции появилась целая плеяда литературоведов и литературных критиков – Барт, Тодоров, Бремон, Гурвич, Лакруа, Ревель, Ботижелли, – предлагающих образцы структурного подхода к литературным произведениям (так же как Фуко подходит со структуралистских позиций к истории культуры, Лакан – к психологии и т. д.). Однако когда возникает вопрос о фундаментальном изложении теории, то все ссылаются на труды Клода Леви-Стросса, профессора Коллеж де Франс. Последний подъем структурализма во Франции опирается на авторитет Леви-Стросса и отчасти им порожден.

Естественно, что интерес к структурализму привлекает внимание к такому его «метру», как Леви-Стросс. Однако того, кто надеется при чтении Леви-Стросса найти подлинные образцы литературоведческого анализа, неизбежно, по крайней мере на первых порах, постигает разочарование. Дело в том, что Леви-Стросс является автором, да и то, вернее, соавтором (совместно с Р. Якобсоном), лишь одного небольшого литературоведческого этюда. Этот этюд посвящен сонету Бодлера «Коты» ¹.

Все другие многочисленные и обширные работы Леви-Стросса посвящены различным аспектам этнографии (на Западе чаще называемой социальной антропологией или этнологией), быту и особенно мифологии американских индейцев. И чтоб проникнуть в методологию Леви-Стросса, хотя бы и с тем, чтоб оценить возможности ее применения к анализу словесного искусства, необходимо обратиться не только (и, добавим, не столько) к этюду о Бодлере, но и к этим далеким по тематике от литературоведения этнологическим трудам, кстати, написанным блестяще, с тонким пониманием «эстетики» архаических экзотических культур, с оригинальными «отступлениями» в область философии и эстетики.

В «Печальных тропиках» (1955), своего рода «сентиментальном путешествии» XX века, Леви-Стросс рассказывает о своих экспедициях и полевой этнографической работе в Бразилии; специальную монографию посвящает «семейной» и общественной жизни индейцев Намбиквара; в «Элементарных системах родства» (1949) исследует демаркационную линию между природой и культурой, зарождение первых правил (запрет кровосмешения и т. п.), переход от брачного обмена к социальным коммуникациям, становящимся умопостигаемыми посредством знаковых систем. В «Тотемизме сегодня» (1962) Леви-Стросс дает критику старых теорий и интерпретирует тотемизм как своеобразную знаковую моделирующую систему, как орудие логических классификаций. Номенклатура родства и тотемические обозначения рассматриваются им как знаковые системы наподобие естественных языков в интерпретации лингвистов-структуралистов. «Мышление дикарей» (1962) излагает взгляды Леви-Стросса не только на тотемизм, но на первобытное мышление в целом. Признавая своеобразие этого мышления (ориентацию на чувственно-конкретный уровень, метафоричность и т. д.), Леви-Стросс отстаивает его интеллектуальный характер и широкие познавательные возможности. В многочисленных статьях, часть которых собрана в «Структуральную антропологию» (1958), затрагиваются самые разные аспекты первобытной культуры, в том числе и мифология (особенно «Структурное изучение мифа», 1955; «Жеста Асдиваля», 1959; «Четыре мифа виннебаго», 1960). Структурное исследование мифологии американских индейцев развертывается в огромном четырехтомном компендиуме с выразительным названием «Мифологичные» (1964 – 1968; четвертый, последний том еще не вышел). Масштабность «Мифологичных» позволяет сравнить их разве что со знаменитой многотомной «Золотой ветвью» Фрэзэра.

Леви-Стросс явился создателем структурной антропологии на основе прививки методов структурной лингвистики французской социологической школе (Дюркгейм, Леви-Брюль, Мосс, Блондель), из недр которой он сам вышел.

Уже Мосс анализировал обмен и его «символическое» значение в социальной жизни малых архаических обществ, но Леви-Стросс дал ему структурно-семиотическую интерпретацию: коммуникации невозможны без знаковых систем, в которых социальные факты выступают одновременно как вещи и как представления. И Дюркгейм, и Мосс понимали, что тотемические обозначения являются средством универсальной классификации, но только Леви-Стросс представил их в качестве метафорических логических операторов. Только со структуральной точки зрения оказалось возможным описать продуктивное функционирование логических механизмов «первобытного» мышления, которое в интерпретации Леви-Брюля оказывалось практически беспомощным. Все это позволило методически развернуть анализ мифологии как детища «примитивной» духовной культуры. В «символических» концепциях, особенно у неокантианца Эрнста Кассирера (отчасти также у Юнга и Сюзанны Лангер), понимание структуры мифа было еще весьма ограниченным, и только благодаря использованию оперативных методов теории информации и структурной лингвистики Леви-Стросс сумел совершить переход от «символической» теории мифа к собственно структурной и выявить конкретные механизмы функционирования моделирующих знаковых систем, продемонстрировать работающий механизм коллективного мифотворчества. Таким образом, Леви-Стросс – профессиональный этнограф, ограничивший свою деятельность этой научной сферой и заложивший основу структурального подхода к этнологическим проблемам.»

Реальные научные результаты, достигнутые им в этнологии структурными методами, очень значительны и получили широкое признание в ученом мире. Учитывая эти реальные успехи структурализма на этнологическом поприще, было бы вполне естественно углубиться в труды Леви-Стросса и попытаться извлечь оттуда известные рекомендации и рецепты для анализа других объектов, например литературных произведений, подобно тому как сам Леви-Стросс пытался применить к этнологии достижения языкознания. На Западе такой переход от изучения мифологии к изучению литературы облегчен популярностью представлений о близости или даже тождестве архаической мифологии и современной литературы. С точки зрения Фрая – одного из лидеров ориентированной на Юнга «мифологической школы» в литературоведении, – даже упомянутая нами выше «Золотая ветвь» Фрэзэра, содержащая обзор обычаев, обрядов и мифов различных народов земли об умирающих и воскресающих богах, царях-колдунах и т. п., может в принципе трактоваться как литературоведческое исследование. В структуралистском лагере крайне односторонняя тенденция представить современную культуру как привилегированное поле мифологизирования наличествует у Роланда Барта². Последний совершенно не замечает процессов «десемиотизации» основ современного общества, будучи род впечатлением плакатных штампов и дешевой политической демагогии справа и «слева». Но это не свойственно Леви-Строссу, Склонному к противопоставлению разных типов культуры (ниже мы коснемся этого вопроса), а также к сугубо интеллектуалистической трактовке самих мифов в противоположность бергсонианцам и юнгианцам, усматривающим близость литературы и мифа в силу их единой интуитивно-иррациональной природы. Некоторые последователи Леви-Стросса находят иные специфические принципиальные причины (различие здесь весьма отчетливое) для выдвижения трудов Леви-Стросса по этнологии в качестве образца для других гуманитарных, в том числе и литературоведческих, исследований. Они считают, что этнология поднялась теперь над философией или что Леви-Стросс создал новую всеобъемлющую структуральную философию³. Отметим, что стремление представить структурализм как особую философию, а не только научный метод скорей свойственно поклонникам Леви-Стросса, работающим вне этнологии, в областях, где позитивные достижения структурализма как раз менее ощутимы (это же стремление порой свойственно и противникам структурализма).

Сам Леви-Стросс никогда не претендовал на то, чтобы этнология заняла место философии; напротив, он совершенно справедливо подчеркивал, что и структурализм в целом не является новой философией, и предупреждал против того, чтобы видеть в структурализме откровение и ключ ко всем замкам.

Вместе с тем Леви-Стросс дал некоторые основания для указанных преувеличений своими высказываниями о специфике этнологии и ее соотношении с историей, которую до сих пор было принято трактовать как «мать» гуманитарных наук.

Известная апологетика по отношению к этнологии отчасти питается безусловно присущей Леви-Строссу руссоистской идеализацией «дикарей» и «естественного состояния» (Руссо – один из его кумиров), а сама эта идеализация порождена «романтическим» протестом против европейской цивилизации, основанной на социальных противоречиях и эксплуатации. Леви-Стросс восхищается духом «общественного договора», – который, по его мнению, господствует в малых отсталых обществах, их готовностью отстаивать свою примитивную демократию и отказываться от эгоистических интересов во имя общих целей. Леви-Строссу представляются грандиозными те культурные завоевания эпохи неолита, а отчасти и более позднего времени, которые заложили основу мировой цивилизации и были совершены при господстве «естественной», но отнюдь не беспомощной «логики ощущений». Некоторые особенности этой логики Леви-Стросс видит возрожденными на последнем этапе развития точных наук, оценивших значение количественных методов, вторичных качеств и т. п.

Кроме этих чисто «идеологических» симпатий к экзотическим племенным общинам и науке о них, Леви-Стросс выдвигает тезис о привилегированности этнологии и ее объекта с методологической точки зрения. Привилегированность малых «примитивных» обществ в качестве научного объекта объясняется Леви-Строссом, во-первых, особым положением по отношению к исследователю («астрономическая» удаленность, другой ритм времени), во-вторых, большей близостью к природе и естественностью их форм мышления, адекватных его всеобщей бессознательно-структурной основе, в-третьих, наглядностью и тотальным характером социальных структур и их стабильностью (сопротивление всякому изменению структуры), откуда следует принципиальная семиотичность этнологии.

Леви-Стросс неоднократно выражал свое уважение перед исторической наукой, но подчеркивал неизбежный (при нынешнем состоянии знаний) субъективизм и мнимость «непрерывности» всякой хронологии, поскольку последняя связана с отбором дат, фрагментов, аспектов. Особенно опасным кажется Леви-Строссу эклектическое смешение основанного на «событиях» исторического подхода и строгого структурного описания. Он считает, что два эти способа описания находятся в отношении дополнительности; причем одному из них («пространственному», этнологическому, структуральному, синхроническому) отдает перед другим («временным», историческим, событийным, диахроническим) предпочтение, как более объективному.

Такой принципиальный «этнологизм» Леви-Стросса представляет определенную теоретическую проблему (в том числе и для литературоведов), вызвавшую горячие дискуссии. Одним из активных оппонентов Леви-Стросса выступает Сартр, считающий, что человек утверждает себя прежде всего в преодолении устоявшихся структур, а этот процесс не может быть понят с позиций структурализма.

Какими бы тонкими ни были отдельные высказывания Леви-Стросса, например о соотношении непрерывности и дискретности в историческом познании, несомненно, что его гиперкритицизм по отношению к исторической науке в целом не оправдан; однако его тезис о дополнительности «этнологии» и «истории» гораздо более обоснован. Как раз из этого тезиса вытекает постановка вопроса о научных объектах, как бы более доступных для структурного метода. Совершенно ясно, что отвлечение от исторического аспекта при анализе замкнутой небольшой архаической общины с жесткой традиционной социальной структурой является менее болезненным, чем при изучении бурных исторических процессов нового времени. Вместе с тем и для изучения более поздних этапов истории культуры анализ синхронных «срезов» вполне целесообразен, так как культуры не только «сменяются», но и сохраняют относительное постоянство на определенном хронологическом отрезке. По аналогии с этнологией – историей мы можем говорить об известной дополнительности фольклора и литературы. Поскольку фольклор полистадиален (исторический опыт здесь суммирован), роль творческой индивидуальности в нем меньше, чем в литературе (особенно нового времени), жанры, стили и сюжеты сугубо традиционны и в них господствует (как сознательно, так и подсознательно) эстетика воспроизведения традиционных структур, – он более проницаем для структуральных методов и с точки зрения структурной методологии может рассматриваться как «привилегированный» объект. В отношении же истории литературы сохраняют силу все те оговорки, которые были сделаны для истории культуры в целом. К сказанному следует добавить, что «антиисторизм» структурализма и «антиструктурализм» историзма часто преувеличиваются обеими сторонами. В этих преувеличениях, в частности, повинны Сартр и сам Леви-Стросс. Отношения дополнительности имеют место между синхроническим и диахроническим описанием, но нет неустранимой антиномии между структурой и историей. Французский структуралист А. – Ж. Греймас выступил со статьей «Structure et histoire» ⁴, выражающей позицию в известном смысле полярную сартровской, но отличную также и от взгляда Леви-Стросса: Греймас считает структуру ахроничной, а историю способной как раз к закреплению систем. Он считает вполне возможным сочетание структурных методов и диахронического аспекта. Действительно, сравнительный анализ двух структурных состояний стадиально или хронологически последовательных может быть весьма целесообразен при изучении истории, эволюции поэтических форм и т. д. Здесь, однако, в перспективе возникает проблема разработки метатеории, которая бы методически объединяла синхронный и диахронный аспекты. Совершенно очевидно, что новые серьезные перспективы в науке открываются на путях осмысления «результатов» синхронных «срезов» с позиций исторической типологии (характерно, что сам Леви-Стросс на практике вынужден» совершать исторические экскурсы).

Теперь мы можем обратиться к леви-строссовским исследованиям о мифологии, памятуя вышесказанное о специфическом характере соотношения структурного метода с синхронией и диахронией, этнологией и историей.

Леви-Стросс в своих анализах не стремится к различению мифа и сказки и фактически рассматривает повествовательный фольклор американских индейцев в целом. Кроме того, не следует забывать, что хотя художественная литература не может быть отождествлена с мифологией (точка зрения «мифологической школы» в литературоведении), мифы, безусловно, сыграли весьма существенную роль в формировании словесного искусства, а отчасти и других его видов, что первобытные мифы представляли собой в известном смысле неразвернувшееся синкретическое единство зачатков поэзии, религии, философии, до научных представлений об окружающем мире. Поэтому для литературоведов и фольклористов исследования Леви-Стросса по мифологии представляют большой интерес.

Первая попытка структурного подхода к мифу была еще прямолинейно ориентирована на лингвистические образцы. В статье «Структура мифов» (1955) Леви-Стросе рассматривает миф как феномен языка, проявляющийся на более высоком уровне, чем фонемы, морфемы и семантемы. Мифемы обнаруживаются, по его мнению, на уровне предложений и имеют характер отношений. Если разбить миф на короткие предложения и разнести соответственно на карточки, то выделятся определенные функции и одновременно обнаружится, что мифемы имеют характер отношений: каждая функция приписана определенному субъекту. До этого пункта методика Леви-Стросса довольно близка методике В. Проппа, который еще в 1928 году предложил надежный способ описания структуры сказочного повествования. Далее, однако, обнаруживаются огромные отличия, лишь отчасти связанные с тем, что В. Пропп имеет дело с волшебной сказкой, а Леви-Стросс – с мифами (при том, что оба автора признают принципиальную близость мифа и волшебной сказки).

В. Пропп анализирует структуру повествования как линейного развертывания сюжета во времени в виде последовательного сцепления эпизодов.

1. R. Jakobson et Cl. Levi-Strauss, «Les chats» de Ch. Baudelaire, «L’Homme», 1962, vol. II, N 1.[↩]
2. R. Barthes, Les mythologies, P. 1967.[↩]
3. J. M. Auzias, Le clefs pour le structuralisme, P. 1967, p. 98.[↩]
4. A. J. Greimas, Du sens, P. 1970, p. 103 – 116.[↩]