К истории стихотворения «Поедем, я готов…»

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,

Куда б ни вздумали, готов за вами я…

Повсюду следовать, надменной убегая:

К подножию ль стены далекого Китая,

В кипящий ли Париж, туда ли, наконец,

Где Тасса не поет уже ночной гребец,

Где древних городов под пеплом дремлют мощи,

Где кипарисные благоухают рощи,

Повсюду я готов. Поедем… но, друзья,

Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?

Забуду ль гордую, мучительную деву,

Или к ее ногам, ее младому гневу,

Как дань привычную, любовь я принесу?

В конце декабря 1829 года, когда было написано это стихотворение, Пушкин действительно готов был уехать куда-нибудь далеко. 7 января 1830 года он просил у Бенкендорфа разрешения совершить путешествие во Францию или Италию. «Если же на это не будет согласия, – писал Пушкин, – я просил бы соизволения посетить Китай с миссией, которая собирается туда отправиться».

Путешествие за границу – давнишняя мечта Пушкина. Она звучит во многих его произведениях и письмах¹.

С новой силой это желание возникло у Пушкина зимой 1829 года. Эта зима – трудный период в жизни Пушкина. 20 сентября он вернулся в Москву из путешествия в Арзрум. Еще в пути попался ему на глаза номер «Вестника Европы» с резко отрицательным, несправедливым отзывом о «Полтаве». В Москве стало ясно, что надежды на брак с Гончаровой по-прежнему нет.

Узнав о возвращении Пушкина, Бенкендорф послал ему письменный выговор за самовольный отъезд.

Это еще раз напомнило поэту, что, при видимости свободы, в действительности он в оковах непрерывного надзора.

Все это придало соответствующую окраску зиме 1829 – 1830 годов.

А. Керн вспоминала впоследствии: «Пушкин в эту зиму бывал часто мрачным, рассеянным и апатичным».

Чтобы вывести Пушкина из подавленного состояния, помочь ему забыть Гончарову, друзья советуют ему совершить далекое путешествие. Это предложение в разных вариантах обсуждается в дружеских беседах. Отголосок этих бесед, реплику Пушкина в одной из них, может быть и не произнесенную, и представляет стихотворение «Поедем, я готов…».

Как известно, Пушкин никуда не уехал. Под лицемерным предлогом заботы о денежных делах Пушкина и о его «занятиях» царь не дал Пушкину разрешения на поездку. И лишь как след еще одной несбывшейся мечты о дальнем странствии осталось стихотворение «Поедем, я готов…».

Поначалу Пушкин, видимо, не собирался его печатать. Обнаженно автобиографическое, оно не должно было попадать на глаза ни знакомым, ни тем более «мучительной деве» – Наталье Гончаровой.

Но как только в апреле 1830 года вторичное предложение Пушкина было принято и он 6 мая официально стал женихом Натальи Николаевны, он немедленно отдал свое стихотворение М. Погодину для напечатания его в «Московском Вестнике» ². Отраженная в стихах ситуация перестала быть соотнесенной с жизнью поэта и потому могла стать общим достоянием. После текста Пушкин поставил полную дату – 23 декабря 1829 года.

Такое случалось не часто. Из свыше двухсот стихотворений, напечатанных Пушкиным при жизни, полная датировка применена им только шестнадцать раз. Это указывает на особую роль, которую Пушкин придавал такому способу датировки. Такая дата представляет то, что Ю. Лотман называет «супертекстовым элементом», несущим смысловую нагрузку наравне с текстом³. Эта нагрузка в разных случаях различна.

1. См. сводку их в статье М. Цявловского «Тоска по чужбине у Пушкина». – В кн.: М. А. Цявловский, Статьи о Пушкине, М., Изд. АН СССР, 1962.[↩]
2. »Пушкин и его современники», вып. XXIII – XXIV, Пг., 1916, с. 106. [↩]
3. Ю. М. Лотман, К структуре диалогического текста в поэмах Пушкина. – В сб.: «Пушкин и его современники», Псков, 1970, с. 107.[↩]