К. Федин: «…Говорить с Вами чувствую необходимость…» (Неизвестное письмо Горькому).. Публикация Н. Примочкиной

В суете нашей быстро текущей и перманентно реформируемой жизни мы стали как-то забывать о юбилеях и круглых датах. Между тем 1992 год – год по меньшей мере-двух столетних юбилеев двух официально признанных классиков советской литературы, в разное время возглавлявших Союз писателей СССР. 12 февраля 1892 года родился Константин Федин, а ровно через 7 месяцев, 12 сентября, 24-летний Горький опубликовал свое первое произведение «Макар Чудра» – это начало его литературной деятельности.

Познакомились будущие классики в голодном и холодном 1920 году, когда Горький был уже всемирно признанным писателем, а Федин работал корреспондентом в петроградских газетах и мог только мечтать о литературной славе. Тем не менее Горький быстро признал в молодом застенчивом юноше незаурядный талант, подкупило его вдумчивое, серьезное отношение Федина к литературному труду, к творчеству. Дружба, возникшая между ними в эти годы, продолжалась до конца жизни Горького. Позже Федин написал об учителе и «старшем друге книгу воспоминаний «Горький среди нас». Их обширная и чрезвычайно содержательная переписка, включающая 77 писем, опубликована в 70-м томе «Литературного наследства» и в вышеупомянутой книге Федина. Немало потрудилось и советское литературоведение над изучением творческих и личных взаимоотношений писателей. Тем не менее и в этой области сохранились лакуны и «белые пятна».

Среди них – неизданное письмо Федина Горькому, долгие годы томившееся в «особом» хранении Архива А. М. Горького и потому бывшее недоступным не только для читателей, но и для многочисленных исследователей советской литературы.

Содержание письма, отражающее общественно-политические настроения и литературные пристрастия не только самого автора, но в не меньшей степени и его адресата, как нельзя лучше раскрывает причины его сокрытия. Наряду с множеством других не совсем лояльных или даже оппозиционных по отношению к советской власти и политике большевиков документов оно было спрятано подальше от «посторонних» глаз, дабы не компрометировать ни осуждаемую в нем власть, ни самих осуждающих и сомневающихся.

Публикуемое письмо – второе в переписке писателей. А открывается она письмом Федина от 28 января 1920 года. Вскоре в Издательстве З. И. Гржебина состоялось их личное знакомство. Встреча произвела на Федина сильное впечатление. Зная о том, что 14 марта Горький должен был выступать в петроградской Ассоциации пролетарских писателей, он решил тоже посетить это собрание. В книге «Горький среди нас» Федин постарался пересказать это выступление.

В начале своей речи Горький подчеркнул, что изменившееся в связи с победой революции положение пролетариата поставило перед пролетарской литературой новые задачи: «Необычайно важно теперь понять, что пролетариату принадлежит вся власть, что ему много дано и что с него много спросится… Теперь вы, пролетарские литераторы, обязаны отвечать не только перед одним пролетариатом, а перед всем народом» ¹. Главное, от чего предостерегал Горький присутствующих, – от узкоцехового, сектантского понимания пролетарской культуры, от замыкания в своей скорлупе. Главную задачу он теперь видел в выходе пролетарских писателей к широким народным массам, в наведении мостов между рабочей демократией и отсталым крестьянством. Произведения пролетарской литературы, созданные в искусственных лабораторных условиях, не смогут, по его мнению, дойти до сознания крестьянства, оттолкнут его своей непонятной заумью. «Ваш язык, – продолжал свою беседу Горький, – должен быть понят и крестьянином. Если вы будете петь непонятные ему песни, он просто слушать не станет. Иные же ваши песни ему могут и не понравиться. Особенно, если заладите про свою персону петь…

Создание новой культуры – дело общенародное. Тут следует отказаться от узкоцехового подхода. Культура есть явление целостное… Представление, что только пролетарий – творец духовных сил, что только он – соль земли, такое мессианское представление губительно» ².

Далее Федин вспоминает, что взаимопонимания между Горьким и присутствующими на встрече писателями так и не произошло. Пролеткультовцы слушали писателя хотя и с почтением, но недоверчиво, а после его ухода признали его выступление «неудовлетворительным». «Мучительная тревога Горького за судьбу культуры, за будущее нашей страны» ³ оказалась ими не понятой. Скептически отнеслись пролетарские писатели и к поднятой Горьким теме глубокого антагонизма города и деревни, его «призыв к слиянию с крестьянской массой» был признан преждевременной и опасной «духовной демобилизацией». Отвергли они и его утверждение, что «период физического подавления буржуазии» закончился. Им-то казалось, что борьба с «контрреволюцией» должна не только продолжаться, но и усиливаться.

Глубоко взволнованный выступлением Горького, Федин в тот же день вечером написал ему большое письмо, в котором подробно рассказал о реакции на эту встречу пролетарских писателей, а также поделился собственными мыслями и соображениями по поводу увиденного и услышанного.

«Воскресенье, 14-го марта 1920 г.

Глубокоуважаемый Алексей Максимович,

Сегодня мне очень хотелось воспользоваться предложением, которое Вы сделали в беседе со мной, в Издательстве З. Гржебина, – зайти вечером к Вам, чтобы поговорить. Но и помешать Вам боялся, да и струсил: приду, а язык-то и не повернется. Между тем, говорить с Вами чувствую необходимость, и сегодня – больше, чем когда-либо. Простите поэтому, что высказываюсь в письме.Днем пошел я в Союз пролетарских писателей. Хотелось мне (пишу совсем откровенно) угадать, верите Вы в этих писателей или нет. Не знаю, верно ли я угадал, но прислушивался очень. Прислушивался к настроению Вашему. И странно, центр тяжести внимания моего переместился постепенно с Вас на слушателей, так что, когда Вы ушли, я уже не мог оторваться от отдельных личностей аудитории, и остался. Понял я Вас, думаю, хорошо и весь был под обаянием размаха, которым Вы охватили как раз то, что теперь необыкновенно и как-то спешно важно: успеем мы повернуть какой-то рычаг, чтобы остановить скольжение в пропасть, или нет, и какой это таинственный рычаг. Но покинул я собрание Союза совсем разбитым, и вина в том, конечно, не Ваша. Сомнения вдруг стали уверенностью. Даже смешно стало, как можно еще сомневаться. Нет, конечно, нет.’ Если и будет найден некий спасительный рычаг, то за него некому будет взяться, а если и возьмется какой человеколюбец, то такого просто-напросто упразднят в административном порядке. Чтобы впредь человеколюбия не проявлялось!

1. Конст. Федин, Горький среди нас, М., 1967, с. 20.[↩]
2. Там же, с. 21, 22.[↩]
3. Там же, с. 23.[↩]