Из писем

Анатолий Аграновский очень неохотно принимал участие в обсуждении проблем очерка и публицистики, еще меньше он любил говорить о себе, о своей работе, о том, что именуется «творческой лабораторией». И дело было не только в свойственной ему скромности, а прежде всего в том, что он считал себя газетчиком, а сама эта профессия– полагал он– заставляет держаться поближе к «земной» практике, без каких-либо претензий на художество, писательство и т. п. Между тем Аграновский был одним из самых ярких и талантливых наших публицистов, и хотя большая часть написанного им впервые увидела свет на газетной полосе, Аграновский действительно был писателем, ибо, как он заметил однажды, «его область– нравственность, человековедение, отношения между людьми». Его опыт огромный, его творческое кредо литератора, всегда находившегося на переднем крае жизни (это в данном случае не метафора),– все это приобретает особый вес и значение в наши дни.

Аграновский не любил говорить о своей работе, но в письмах– своим героям, читателям– ему так или иначе приходилось всего этого касаться, в них сформулированы некоторые основополагающие принципы, которым он неуклонно следовал, письма дают представление о том, как он работал, как добывал и анализировал материал, как взвешивал каждый аргумент, как искал нужную интонацию. Публикуемые письма раскрывают то, что в одной из статей, написанных после смерти писателя, было справедливо названо «уроками Аграновского».

Письма печатаются по оригиналам из личного архива семьи Аграновского.

 

Р. Н. БУРУКОВСКОМУ¹

22.5.60

Дорогой Рудольф!

Надеюсь, Вы не ругаете меня последними словами за мою последнюю статью в «Известиях» ². Честное слово, я писал ее с полной симпатией к Вам! И Вы мне очень нравитесь. И я бы хотел, чтобы побольше было у вас таких славных парней.

Конечно, все, что мне хотелось бы написать, я написать не смог– места не было. У нас говорят:«Газета нерезиновая». А кое-где меня исправили. Но это не суть важно.

Важнее другое. И если Вы не сердитесь на меня, слушайте внимательно. Дело в том, Рудольф, что я пишу не ради «красот стиля», а чтобы посильно университету, и в частности биофаку, помочь. Поддержать людей творческих, одернуть людей косных, которые мешают искателям двигать науку. Я намерен в следующем письме (если оно выйдет у меня) больше говорить о казанских биологах, о положении на факультете. И мне крайне важно знать, как восприняты у вас мои «Письма». Это и мне важно, и редакции. Какой отклик, что говорят? Обсуждали ли статьи студенты, преподаватели? Какие, как пишут в газетах, «приняты меры»?.. Очень прошу Вас, Рудольф, напишите мне хотя бы коротко (а еще лучше– длинно). Это, поймите, нужнодля дела. И последнее– если есть какие-либо неточности в «Письмах», обязательно укажите. Я, видимо, буду издавать их отдельной книжкой и все смогу уточнить.

Жду от Вас письма, Рудольф.

Передайте приветы от меня Владимиру Львовичу, Герману Петровичу, Соне Галеевой³. Скажите Влад[имиру] Львовичу, что я был бы рад (очень!) и от него получить письмо. Можно писать в «Известия» (отдел школ и науки)– мне передадут, а лучше– прямо на домашний адрес: Москва, Ломоносовский просп., 15, кв. 37.

Жму руку.

А. Аграновский.

 

С. П. ИВАНОВУ. ⁴

16января1961г.

Уважаемый Семен Павлович!

Очень благодарен Вам за внимание к моим статьям и за то, что Вы написали мне. Вышло так, что недавно я получил письмо из Новосибирска от тов. Саратовкина⁵, о котором Вы пишете. А он в своем письме называет Ваше имя. Таким образом, вопрос осветился для меня как бы с двух сторон.

Жаль, что Вы поздно откликнулись на мою первую статью об Иване Ивановиче. И Вы, и Саратовкин. Я, видимо, включил бы Ваши отклики в свой обзор. Теперь это не выйдет. «Размышления над письмами» опубликованы, вряд ли газета будет еще раз возвращаться к этой теме, да и мне это сделать трудно. Однако, если в будущем мне придется еще писать о степенях и званиях, я постараюсь использовать в Ваши письма.

Мысли Ваши мне близки, спора у нас с Вами нет. Я говорю о главном, о принципиальной постановке вопроса. Но есть у нас и кое-какие расхождения. Они касаются, я бы сказал, не стратегии, а тактики. Вы не одобряете тактику этих газетных выступлений, а в какой-то мере и такт (видимо, не зря эти слова от одного корня).

Вопрос первый: о «частном случае». Вы считаете, что мне нужно было опровергнуть оппонента «приведением большого числа таких же примеров». И приводите в письме несколько фамилий. Я мог бы прибавить к перечню еще десяток имен (известных мне прежде или узнанных из почты «Литературной газеты»). А что дальше? Неужели Вы думаете, что этот список убедит хоть кого-нибудь в нашей правоте? Да, нам скажут, что вместо двух мы привели два десятка «частных случаев» – и только и всего. Что это в масштабах нашей страны?

Нет, Семен Павлович, тут я с Вами не согласен. Литература всегда шла другим путем– путем типизации. Писатель имеет право рассказать одну (и лучше всего– одну) «судьбу человека», но так, чтобы читатель понял, что она типична. В меру своего уменья и я пытался это сделать на примере Ив. Ив. Назарова⁶. Видимо, сделал слабо, раз не все меня поняли. Но многие все же поняли, в том числе и Вы, раз откликнулись на мою статью, увидев в истории другого человека черты сходства с Вашей историей. В принципе, хорошо ли я написал данную статью или плохо, литератор обязан идти именно этим путем. И если будет удача, то читатель сам сделает выводы, поймет, что таких «судеб человека» очень много, тысячи, может быть и миллионы, а вовсе не два десятка.

Пример с С. Н. Егоровым во второй статье⁷нужен мне был вовсе не для «усиления» или «удвоения» первого примера, а для постановки новых проблем (в частности, для рассказа об «обособленности» ВАКа, от которой все беды). Кстати, Егоров вовсе не приятель мне, и вели меня в ВАК не приятельские отношения» Мне обидно,что Вы, судя по Вашему письму, так поняли статью. В статье я писал о нем: «давний мой знакомый, смею сказать, друга. Слово «друг» применительно здесь, что ли, в высоком смысле, У меня много таких друзей,– это люди, которых я знаю давно, о которых писал, которых уважаю за их большие дела и которые, смею надеяться, меня уважают.

Второй вопрос– о кандидатском минимуме. Совершенно согласен с Вами: в случае с Иваном Ивановичем, которому 63 года, требовать школярских экзаменов– формалистика и издевательство. Причем вовсе не потому, что экзамены потребовали бы от Вас, как Вы пишете, «два-три года жизни». В своей первой статье я как раз и старался показать, что И. И. Назаров легко мог бы сдать «минимум»: он и языки знает, и специальность (еще бы), и философию. Но Назаров принципиально не шел на эту процедуру, полагая, что в его годы и в его положении она унизительна. Вот ведь о чем разговор.

Совершенно согласен с Вами и в том отношении, что кандидатского минимума не следует требовать от людей, сделавших солидный вклад в науку, на деле доказавших свое трудолюбие и талант, знания и способности. Но от них, от этих людей, и защиты диссертаций не к чему требовать. Им надо просто присваивать степени и звания, каких они заслуживают. Об этом и шла речь в моих статьях. Кстати, тут никто с Вами не спорит. В тех редких случаях, когда степени даются «по причине заслуг», тогда и кандидатского минимума никто, естественно, не требует. Значит, вопрос этот не главный, а соподчиненный.

Отменять же кандидатский минимум вообще и для всех вряд ли было бы правильно. От молодых людей, идущих в науку, надо требовать и владения марксистско-ленинской философией, и знания языков (нельзя стать серьезным ученым, не имея возможности читать литературу на других языках), и, уж конечно, глубокого знания избранной специальности. Другое дело, что экзамены эти надо во всех случаях проводить умно, без формализма.

Помянутый в Вашем письме акад. Л. Д. Ландау много лет назад ввел «теор-минимум», хорошо известный всем физикам (его называют еще «Ландау-минимумом»). Надо было сдавать восемь экзаменов, в сто раз более сложных, чем официальные кандидатские. Интересно» что никто не требовал от молодежи сдачи «теор-минимума». Тем не менее, очень многие приходили к Ландау, сдавали экзамены (восемь, вместо двух),– так рождалась новая школа в науке.

Я все это к тому говорю, что проблема сложна, куда сложнее она, чем это может показаться. Между прочим, в минувшем году я писал о научных кадрах не только в «Литературной газете», но и в «Известиях». Серия моих «Писем из Казанского университета», напечатанных там, обсуждалась недавно в Дубне, в Объединенном институте ядерных исследований. Отчет об обсуждении был в «Известиях» напечатан 27 декабря 1960 г. И Вы в выступлении чл. корр. АН Д. И. Блохинцева можете, например, прочитать, что степень доктора наук (без защиты) можно и должно давать серьезным исследователям даже в том случае, когда они не имеют законченного высшего образования. Блохинцеву, кстати, удалось в нескольких случаях этого добиться путем «танковой атаки на ВАК» (все это написано в газете).

Как видите, печать бьет, как говорится, в одну точку, и я надеюсь, что, в конечном счете, это облегчит жизнь и творчество многим настоящим ученым и исследователям.

Простите за это длинное и сумбурное послание.

Искренне уважающий Вас

А. Аграновский.

 

 

Л. ЛЕОНОВОЙ

Москва

16.XII. 1961. г.

Добрый день, Лидия Н…!

Отчества Вашего, к сожалению, не знаю, а писать «тов. Леонова» не хочется. Очень меня порадовало Ваше письмо, просто настроение стало хорошее. Знаете, крутишься, думаешь о новой книге, потом долго пишешь ее, эту книгу, и как-то в суматохе и трудах перестаешь чувствовать, то ли ты сделал, что нужно, все ли ясно в книге и попятно. Так что напрасно Вы написали, что я сам все понимаю, даже лучше, чем Вы, моя читательница.

Спасибо Вам огромное за доброе письмо, за то, что Вы нашли и прочитали и другие, как говорится, более ранние мои книги. А больше всего приятно мне, что пришлись Вам по душе Гринчик⁸и другие летчики. Я тоже, как и Вы, стоял подолгу у его могилы, ездил с Диной Семеновной, вдовой Гринчика, и их детьми, теперь уже взрослыми,– мне понятно Ваше чувство.

«Открытые глаза» отдельной книгой как будто выйдут⁹, и даже скоро, но, к сожалению, это будет издание для детей, повесть в этом издании сокращена. Книга эта называется «Разная смелость», когда она выйдет, я с Вашего разрешения подарю ее Вам. Надеюсь, что повесть «Открытые глаза» выйдет когда-нибудь и во «взрослом» издательстве, полностью.

Еще раз благодарю Вас за Ваше славное письмо.

Уважающий Вас

А. Аграновский.

 

 

2 октября 1963 г.

Дорогой Геннадий Иванович!

Был в отпуске, потом с ходу– в командировке, только что вернулся. Это я к тому, чтоб Вы не ругали за задержку с ответом. Письмо Ваше из кучи, скопившейся за это время, и отвечаю в первый же день.

Я благодарен Вам за это письмо. За добрые слова о моих опусах, за то, что читаете и помните, за критические замечания, за то, что не поленились– написали… Хочу, чтобы Вы поверили мне: письмо Ваше для меня праздник. Буду долго вспоминать, и Настроение будет лучше. Как бы объяснить без «высокопарностей»: ну, коротко говоря, это письмо того самого читателя, на которого я стараюсь работать.

Как Вы понимаете, я себе представляю его, этого читателя, с которым «беседую» в статьях и книгах, хочу, чтобы он правильно понял все, чтобы ирония «дошла» до него, чтобы он понял намек, чтобы где-то разозлился вместе со мной, а где-то задумался… Такого читателя «вообще» всегда видишь перед глазами, а есть ли он– иной раз задумаешься. Потому что почта приходит обильная и разная до чрезвычайности. Письма, подобные Вашему, редки. Но они главные, после них веришь, что делаешь «то».

Все-таки сбился на высокий тон, а мне не хотелось этого. Ну да ладно, Вы сами поймете, что к чему. Переписывать не буду послезавтра снова уезжаю, на сей раз в Херсон, дел сейчас невпроворот… Согласен с Вами вполне в оценке фильма¹⁰: он и мне не нравится. И Вы до удивления точно отметили все те места, которые и мне кажутся удачными. Еще я настаивал, чтобы сняли сцену статиспытаний, да не вышло,– и вижу теперь, что и эта сцена прошла бы у Вас со знаком плюс.

Вы скажете, что в неудаче этой я сам виноват. Да, но заслуживаю снисхождения. Дело в том, что в кино есть один автор– режиссер. Сценарист лицо страдательное, с ним не считаются, единственное, что я мог сделать,– сделал: поругался со студией, на худсовете в единственном числе критиковал готовый фильм (что было, между нами, против собственных интересов, ибо от худсовета зависела «категория», а значит, и гонорар), сказал кинодеятелям, что я к ним больше ни ногой, и действительно больше «ни ногой». Но, собственно, и все. Дальше вступает в действие план, миллионные затраты, «вы не имеете права думать только о себе» и т. д. Когда я пишу очерк или книгу, то, если редакторы портят вещь, я в крайнем случае (а они, увы, бывают) могу «снять» вещь с издания. В кино даже этого права я лишен. Вывод? Не работать в кино.

И хватит об этом, вопросов у Вас много, и так я на все, видимо, не отвечу. Совсем коротко о себе (вместо анкеты). Мне сейчас 41, не инженер, по образованию историк, по военной специальности авиационный штурман (отсюда, пожалуй, «застарелая» любовь к авиации), журналистом стал с 47-го года. Что еще? Отец мой был журналистом и работал в тех же «Известиях», в той же должности спецкора.

Вы спрашиваете, что сейчас стоит читать. Так сразу всего и не вспомнишь, да и мнение мое будет, как Вы понимаете, вполне субъективным. Ну вот, первое, что приходит на память. <…>Люблю книги Юрия Бондарева– «Батальоны просят огня», «Последние залпы» (о войне) и «Тишина» (о нынешнем времени). Интересны Книги о войне Григория Бакланова «Пядь земли», «Южнее главного удара». Последний роман К. Симонова в «Знамени» ¹¹ в некоторых, впрочем, даже во многих, эпизодах интересен– так о войне раньше не писали… Из зарубежных книг, появившихся в последнее время, и сам я, видимо, прочитал далеко не все. В скором времени должен быть издан роман Хемингуэя «По ком звонит колокол» – я знаю эту вещь, читать надо. Что еще? Сэлинджер «Над пропастью во ржи», Харпер Ли «Убить пересмешника», Стейнбек «Зима тревоги нашей» – все это публиковалось в «Иностранной литературе». Перечень мой, повторяю, произволен, в какой-то мере случаен, но, в конце концов, есть же всяческие рекомендательные списки, а Вы просите моих личных советов.

Между прочим, есть у меня еще одна авиационная повесть, также документальная, «Большой старт» ¹². В свое время ее сильно ругали в газетах за «искажение действительности». Речь в этой повести– о первых ваших реактивщиках, о самых первых– Сейчас эту книгу все-таки издают, и, когда она выйдет, непременно пришлю ее Вам.

Буду рад получить Ваш ответ.

С уважением

А. Аграновский.

 

 

С. Н. ФЕДОРОВУ¹³

29 ноября 1964 г.

Дорогой Святослав Николаевич!

Я уже в Москве, сорвался до времени с курорта из-за обстоятельств достаточно грустных. Но не в этом, как говорится, дело. Там, в Карловых Варах, начал я наконец писать наш давно задуманный очерк¹⁴. Буду и здесь, как только закончу грустные дела московские, продолжать. Кажется, интонация уже найдена, а это обычно главное для меня. Материала вроде достаточно и даже (для газетного выступления) сверхдостаточно. Тем не менее, всерьез подумываю о поездке к Вам в Архангельск. Скорее всего, приеду в январе. К тому времени опять буду в штате «Известий», тут напечатали за это время мою «финансовую» статью¹⁵, наделала она шуму, обсуждалась в МК, меня поддерживают, редакция усиленно тянет меня на работу, и я, видимо, вернусь к исполнению обязанностей. Так вот первая моя командировка и будет в Архангельск. И заявлюсь я к Вам, по-видимому, уже с готовым очерком. Или готовым в основе своей…

Раздумывая над идеей вещи и над тем, что более всего беспокоило нас (чтоб не вышло от публикации вреда для дела), пришел я, между прочим, к такой мысли. Обвинения в адрес д-ра Федорова по поводу его, так сказать, саморекламы– это, конечно, ерунда. Журналист сам выбирает героев для описания, серьезные люди их за это не ругают, а если захотят ругать, так это не удается им. Все тут зависит от такта, от чувства меры, от нюансов, все можно заранее в статье оговорить. Наконец, договор наш остается в силе: Вы ведь непременно посмотрите очерк до его печатания, и все мы с Вами семь раз отмерим, прежде чем «резать».

Но вот действительный «нюанс», который надо бы нам с Вами заранее обдумать. Почему, скажет серьезный читатель (особливо из среды ученых людей), почему появляются публикация в широкой печати, когда нет еще их в печати специальной? Правильно ли, что о новых трудах исследователя мы должны узнавать из «Известий», а не из «Вестника офтальмологии» (или как там его еще)?

Боюсь, что тут мы под боем. Это действительно серьезный вопрос, а не тонкости. Это то самое слабое звено, за которое противник в случае серьезной драки сможет потянуть всю цепь, и крыть нам тогда будем нечем, Я, к примеру, намерен ругать «корифеев» за то, что они судят о новой операции по данным пятилетнейдавности. А где новые данные? Где они докладывались? Где печатались?

Вы понимаете, конечно, что по давней своей журналистской привычке я «заостряю» точку зрения противников, не дожидаясь того, чтобы они сами ее «заострили». Но как бы там ни было, некая слабина тут у нас имеется. Доктор Федоров после критики (мы знаем: несправедливой) ушел, так сказать, в глухую оборону. Он ведет свою работу, накапливает материал, воспитывает последователей, находит поддержку среди «смежников» – оптиков, химиков, физиков,– и все это великолепно. В общем-то, он сам не стремится до поры обнародовать добытое. И эту его позицию можно понять. Но тогда не помешает ли ему, Федорову, журналист, который нарушит данный «обет молчания»?.. Вот главнаяэтическаяпроблема, которой никакими оговорками, никакими уточнениями в тексте статьи не снимешь. Так мне кажется сейчас.

Напишите мне Ваше мнение по этому поводу. Жаль, конечно, что мысль сия не пришла мне в голову раньше, когда мы сидели с Вами за столом, но лучше все-таки, что пришла она сейчас, когда я взялся писать. Писать, повторяю, я все равно буду, время подошло, и мне жаль его терять. Но прошу Вас данный «нюанс» обдумать самым серьезным образом. Чтобы была от нашей статьи в «Известиях» польза для дела и чтоб не было вреда.

Приходит мне и такая мысль. Совсем другое дело, если бы я мог написать, что доктор Федоров добивался участия в какой-то конференции, а его нарочно не пригласили. Что еще туда-то и туда-то не позвали, как это было с конференцией изобретателей. Что вот он отправил тогда-то статью в научный журнал, а ее не печатают, держат, таят от научной общественности… Тогда и оговорки станут вмиг не нужны.

Буду ждать Вашего письма.

Разумеется, как и всегда, интересно мне, что нового у Вас. Чего Вы добились в Москве? Как обстоят дела с Вашей командировкой в Чехословакию? Что нового в клинике? Будут ли в ближайшее время какие-то Ваши больные в Москве? Мне было бы весьма полезно их встретить– чем больше, тем лучше. Просто давайте им мой телефон, пусть звонят. И последнее, главное: когда примерно можно ждать отправки первых Ваших статей, или заявок (тезисов) на какую-то конференцию, или еще чего-либо в этом роде?

Все это для меня важно очень.

Жму Вашу руку.

А. Аграновский.

 

 

Д. В. ЕЛПАТЬЕВСКОМУ¹⁶

26 марта 1965 г.

Уважаемый Дмитрий Владимирович!

С огромным интересом прочитал Ваше письмо. Благодарен Вам за внимание к моей статье в «Литературной газете» ¹⁷. Рад был узнать, что в целом Вы позицию газеты одобряете.

Вы правы: мы, журналисты, не можем быть, да я не считаем себя специалистами-животноводами. У Нас другая профессия. После той статьи, о которой Вы пишете, я уже опубликовал в «Известиях» очерк «Гадкие утята» о молодых инженерах-радиоэлектронщиках и о гонениях на их машину, сейчас написал очерк о «человеке из ресторана», об официанте, и полагаю, что и эта тема важна (в сфере обслуживания занято у нас уже 20 миллионов человек, а о них почти не писали прежде), готовлю материал для двух статей о медицине. Видимо, так и должен работать журналист, литератор. Его область– нравственность, человековедение, отношения между людьми.

Исходя из этого, я и писал о Горках Ленинских и о том, что я там видел. Писал, Вы правы, с той мерой «осторожности», какой требовали от меня тема и время. Сейчас время меняется. Сейчас, я полагаю, можно инужноспорить самим ученым. Образно говоря, мы, газетчики, этого и добивались. Не случайно статья покойного О. Н. Писаржевского так и называлась– «Пусть ученые спорят» ¹⁸. По-видимому, такая возможность у ученых-биологов уже есть.

Как строить спор?

1. Р. Н.Буруковский– доктор биологических наук, герой очерков А. Аграновского «Письма из Казанского университета», напечатанных в «Известиях» в 1960 году: 13 мая– «Скажи мне, кто твой учитель..,», 22 мая– «Факел, который надо зажечь», 31 мая– «Древу– расти!», 16 июня– «Много на себя берут».[↩]
2. Имеется в виду очерк А. Аграновского «Скажи мне, кто твой учитель…»[↩]
3. ³ В. Л.Вагин– доктор биологических наук, в то время– профессор Казанского государственного университета имени В. И. Ульянова-Ленина; Г. П.Приезжев– ассистент кафедры биологии,Сония Галеева– студентка биофака того же университета.[↩]
4. С. П.Иванов– автор отклика на статью А. Аграновского «Вашу руку, Иван Иванович», напечатанную в «Литературной газете» 23 июля 1960 года.[↩]
5. Д. Д.Саратовкин– автор отклика на ту же статью.[↩]
6. И. И.Назаров– герой статьи «Вашу руку, Иван Иванович».[↩]
7. Статья А. Аграновского «Частные судьбы и общие выводы» была опубликована в «Литературной газете» 28 ноября 1960 года. С. Н. Егоров упоминается в этой статье.[↩]
8. А. Н.Гринчик(1912– 1946)– летчик-испытатель, Герой Советского Союза, герой повести А. Аграновского «Открытые глаза», в то время опубликованной в журнале «Октябрь» (1961, N 7).[↩]
9. Под названием «Разная смелость» повесть с сокращениями была выпущена издательством «Детская литература» в.1961, году. Полностью книга А. Аграновского «Открытые глаза» вышла в 1963 году в издательстве «Советская Россия».[↩]
10. Речь идет о фильме «Им покоряется небо» по сценарию А. Аграновского, снятом на студии имени М. Горького в 1963 году кинорежиссером Т. Лиозновой.[↩]
11. Имеется в виду начавший, печататься в журнале «Знамя» роман К. Симонова «Солдатами не рождаются».[↩]
12. Повесть А. Аграновского «Большой старт» была опубликована В журнале «Знамя» (1960, N 5). Вошла в сборник «Детали и главное» («Советский писатель», 1982).[↩]
13. С. Н.Федоров– врач-офтальмолог, член-корреспондент АМН, директор Московского НИИ микрохирургии глаза. «[↩]
14. Очерк А. Аграновского «Открытие доктора Федорова» напечатан в»Известиях 28 апреля 1965 года.[↩]
15. Имеется в виду статья А. Аграновского «Встречи с примитивным меркантилистом», напечатанная в «Известиях» 1 сентября 1964 года.[↩]
16. Д. В.Елпатьевский– доктор сельскохозяйственных наук.[↩]
17. Имеется в виду статья А. Аграновского «Наука на веру ничего не принимает», напечатанная в «Литературной газете» 23 декабря 1963 года.[↩]
18. Статья писателя О. Н. Писаржевского (1898– 1964) «Пусть ученые спорят» была опубликована в «Литературной газете» 17 ноября 1964 года.[↩]