Из архива Василия Аксенова. Вокруг калифорнийской конференции по русской литературе

Продолжающаяся публикация материалов из архива В. Аксенова на этот раз посвящена переписке, демонстрирующей разногласия и конфликты, существовавшие в русской эмиграции. Вновь печатаемые письма дают документальную картину того, что порой было известно понаслышке и из вторых рук. Сегодня, нам кажется, важно не включиться еще раз в те давние споры, а оценить их с дистанции во времени. С этой целью мы сопровождаем публикацию двумя небольшими статьями — Е. Гофмана и Е. Скарлыгиной.

ИЗ АРХИВА ВАСИЛИЯ АКСЕНОВА¹

Вокруг калифорнийской конференции по русской литературе

С 14 по 16 мая 1981 года в Лос-Анджелесе (штат Калифорния) проходила международная конференция «Русская литература в эмиграции», в которой участвовали русские писатели-эмигранты (так называемой третьей волны), а также американские и западноевропейские писатели, литературоведы и журналисты.

Вот их имена:

Василий Аксенов, Юз Алешковский, Дмитрий Бобышев, Деминг Браун, Эдвард Браун, Николай Боков, Томас Венцлова, Владимир Войнович, Джордж Гибиан, Ашбель Грин, Джон Дэнлоп, Д. Бартон Джонсон, Вера Данхем, Сергей Довлатов, Анатолий Гладилин, Роберт Кайзер, Патриция Каден, Наум Коржавин, Илья Левин, Юрий Лехт, Эдуард Лимонов, Ольга Матич, Виктор Некрасов, Эдвард Олби, Виктор Перельман, Карл Проффер, Эллендея Проффер, Мария Розанова, Андрей Синявский, Джеральд Смит, Саша Соколов, Джеффри Хоскинг, Алексей Цветков².

Программа работы конференции была рассчитана на три дня. На открытии прозвучал доклад известной американской славистки Ольги Матич «Russian Literature in Emigration» («Русская литература в эмиграции»), затем выступил Андрей Синявский с докладом «Две литературы или одна?», открывшим дискуссию первого дня. Темой второго и третьего дней стала связь политики и литературы. В каждый из дней конференции кроме докладов проходили «круглые столы» русских участников конференции³.

В перечне участников обращает на себя внимание отсутствие таких крупных фигур эмиграции, как Александр Солженицын, Владимир Максимов, Иосиф Бродский. И это не случайно, это следствие той разобщенности и даже вражды, которая буквально раздирала русскую литературную эмиграцию третьей волны на отдельные группировки и компании.

Так, главный редактор «Континента» Владимир Максимов отказался приехать на конференцию из-за того, что организаторы ее уделили, по его мнению, слишком большое внимание Андрею Синявскому. В письме Василию Аксенову от 4 апреля 1981 года, сетуя на это, он писал: «Выступлением Синявского открывается конференция, а затем о нем же следует целый доклад. Мало того, в списке участников дискуссии числится и его жена (почему и не твоя, и не моя, и не Войновича?)». Отношения его с Синявским были уже достаточно напряженными, хотя первоначально предполагалось, что оба они будут соредакторами «Континента». Но Синявский потребовал, чтобы в состав редколлегии была введена и его жена, М. Розанова, с чем Максимов был категорически не согласен. Это и послужило причиной разрыва отношений между ними. В результате Андрей Синявский и Мария Розанова создали свой собственный журнал «Синтаксис», который сразу же занял враждебную по отношению к «Континенту» позицию.

Молодые писатели (в частности, Эдуард Лимонов и Саша Соколов) с недоверием относились к вкусившим славы на родине Василию Аксенову, Науму Коржавину, тому же Владимиру Максимову.

Главный редактор газеты «Новое русское слово» Андрей Седых предпринимал откровенно враждебные действия по отношению к газете «Новый американец» Сергея Довлатова, видя в нем конкурента, который может отобрать у него читателя.

Особняком со своими восторженными приверженцами держался объявленный классиком при жизни Александр Солженицын.

Нечто подобное можно сказать и об Иосифе Бродском, окруженном многочисленной группой почитателей. Причины разрыва между ним и Василием Аксеновым освещались в предыдущих публикациях «Из архива Василия Аксенова»⁴.

Взаимные претензии писателей эмиграции достигали порой предельной остроты, подтверждением чему служит публикуемая сегодня в «Вопросах литературы» непосредственно касающаяся предстоящей конференции в Лос-Анджелесе переписка Василия Аксенова с Владимиром Максимовым и Сергеем Довлатовым, а также оказавшаяся в американском архиве Василия Аксенова переписка Сергея Довлатова с Владимиром Марамзиным.

Мы, к сожалению, не имеем возможности опубликовать эту переписку⁵, отметим только, что письмо Марамзина изобилует скрытыми и явными упреками в адрес Довлатова. Вот, например, начальная фраза, задающая тон всему письму:

Я все думал, что наш разговор возымеет какое-то действие, но я вижу, что ты вообще на всех нас поставил крест как на друзьях и союзниках, да и газету-то присылать перестал. Думаю, что причина в том, что тебе ее мне стало присылать — ну, не то что стыдно, а несколько неудобно. В твое оправдание все время твержу себе, что ты, вероятно, действительно ничего в своей газете не можешь, что просто кто-то использует твои журналистские и писательские способности и тихо делает за твоей спиной свои дела.

Ты много говоришь о свободе. На самом деле твоя газета, которой мы все так радовались и помогали бы всеми силами и способами, постепенно и очень четко заангажировалась⁶.

Довлатов отвечает Марамзину жестко, но спокойно:

Я работаю в независимой демократической газете и буду делать ее так, как считаю нужным, с учетом всех доброжелательных и разумных советов.

В твоем письме часто встречаются формулировки: «Ты напечатал… Ты не захотел опубликовать…» Это неточность. И очень показательная неточность. Ты исходишь из наличия в газете — диктатора, вождя, начальника. Возможно, ты даже представления не имеешь, что такое демократическая форма руководства. Так знай, что моя злополучная должность является выборной, я не стал редактором и не был назначен редактором, а был — выбран редактором после того, как ушел Женя Рубин, диктатор и мудак. Мое редакторство требует от меня способности не только выражать свою точку зрения, но и способствовать выражению точек зрения, которые я не разделяю, или разделяю лишь частично <…>

Не буду затевать отвлеченный разговор о демократии. Я, как мог, высказался на общие темы — в газете <…>

Действительно, в эмиграции много склок. И ты, и я считаем эти склоки неприятными.

То есть, оба стремимся к миру. Но ты понимаешь мир как торжество одной точки зрения, а я — как сосуществование и противоборство многих…⁷

Отказавшиеся участвовать Солженицын, Максимов и Бродский были по существу чуть ли не такими же литературными генералами (эмиграции), как руководители Союза писателей в любимом отечестве (ни в коем случае не хочу здесь приравнять одних к другим в смысле их литературной талантливости — и Солженицын, и Бродский, конечно, были и останутся классиками, да и Максимов — явление совершенно иного масштаба, чем Георгий Марков, Сергей Сартаков или другие представители так называемой секретарской литературы). Ситуация эта являлась своего рода карикатурой на положение дел в литературной метрополии, то есть в Советском Союзе, с предполагаемым соблюдением субординации и негласной табели о рангах.

Недаром Сергей Довлатов замечает Владимиру Марамзину в уже цитированном письме:

Это письмо одного политического деятеля другому, или одного военного другому военному, скажем, полковника — майору, нарушившему порядок военных действий в разгар боев. Я не политический деятель, не майор, в боях не участвую, и потому окрики из ставки Верховного главнокомандующего кажутся мне оскорбительными.

А Аксенов на упрек в нежелании ввязываться в литературно-политические дрязги отвечает Владимиру Максимову:

То, что ты называешь «моей позицией», — это отсутствие позиции в этом или более широком скандале. Этой позиции от меня не дождутся.

И это внутреннее достоинство Аксенова и Довлатова, которое читатель ощутит, читая их переписку, не может не внушать уважения.

В настоящую публикацию включены также три письма к Василию Аксенову, не относящиеся к теме конференции (от Владимира Максимова — 10 февраля, Андрея Седых — 11 апреля, Эдуарда Штейна — 30 августа 1981 года), но колоритно оттеняющие картину повседневной жизни эмиграции.

С той же целью включены сюда завершающие публикацию записи Майи Аксеновой, сделанные в Лос-Анджелесе, где Аксеновы жили в это время. Первая запись, предваряющая по времени переписку, посвященную конференции, сделана 28 марта, в день смерти Юрия Трифонова; вторая — 21 мая 1981 года, по окончании работы конференции.

Публикуемый материал освещает одну из ярких страниц истории русской литературной эмиграции третьей волны.

Владимир Максимов — Василию Аксенову

4 апреля 1981

Дорогой Вася!

Только что получил афишу конференции в Лос-Анджелесе. Я и раньше чувствовал, что затея эта носит недобросовестный характер, но все же не предполагал, что до такой степени. Эту конференцию можно назвать не конференцией «писателей третьей эмиграции», а совещанием авторов «Ардиса»⁸ с двумя-тремя приглашенными из посторонних. Только, уверяю тебя, напрасно устроители взялись составлять свой список русской литературы за рубежом и определять, кто в ней есть кто. Списки эти составляет время и непосредственный литературный процесс, а не Карл Проффер (при всем моем уважении к нему) и не Ольга Матич⁹.

Тенденциозность подбора участников бросается в глаза сразу. Выступлением Синявского открывается конференция, а затем о нем же следует целый доклад. Мало того, в списке участников дискуссии числится и его жена (почему и не твоя, и не моя, и не Войновича?). Тут же красуются его соратники по эмигрантским скандалам графоман Боков¹⁰, окололитературный проходимец Янов¹¹, любитель Лимонов и т. д. и т. п.

Затем следуют доклады, судя по замыслу, о «ведущих» прозаиках и поэтах третьей эмиграции, но только об одном из них¹² «про и контра», о других же лишь «про». Причем «контра» поручается субъекту, не имевшему и не имеющему никакого отношения к нашей литературе вообще. Даже сам себя он называет историком (хотя и историк липовый). Подвизается главным образом на поприще травли Солженицына, собирая за это дань с американских либералов, озабоченных судьбой своего более чем шестидесятилетнего флирта с Советами. В заключение я должен был бы выслушать доклад о гениальном творчестве таких могучих русских прозаиков, как Соколов и Лимонов. Нет уж, благодарю покорно, я такой художественной самодеятельностью в молодости-то брезговал, чего ж мне теперь в ней участвовать?

Разумеется, Ваш покорный слуга был приглашен на эти сомнительные литигры только в качестве редактора одного из эмигрантских журналов вкупе с Николаем Боковым и Марией Розановой¹³. Это уж, дорогой Вася, слишком!.. Дорогой Вася, мне пятьдесят лет, из них почти тридцать на глазах у всех вас я — в литературе. Зарабатывал литературную репутацию не в мутном болоте эмиграции, а там — на родине, где всегда числился не последним. Книги мои (плохи или хороши, покажет время) переведены почти на двадцать языков и вышли, примерно, в шестидесяти иностранных изданиях (кстати, и переводиться я начал еще в России, печатаясь там), у меня вышли или находятся в процессе выхода четыре Собрания сочинений (русское, шведское, немецкое), а по иностранным не уступаю никому из них, критики, прессы и научных исследований обо мне и моих книгах, мягко говоря, никак не меньше, чем у вас всех. Так с какой же это стати я должен был сидеть, выслушивать и обсуждать творчество литературных гигантов вроде Соколова или Лимонова? Поэтому я вправе считать приглашение, посланное мне, если не подлой провокацией, то, во всяком случае, оскорбительным вызовом.

В эмиграции, причем не так далеко от Лос-Анджелеса, живут такие замечательные критики, прозаики и поэты, как профессор Леонид Ржевский¹⁴, давно разрабатывающий тему литературы третьей эмиграции, Алексей Лосев, Игорь Ефимов¹⁵, Наум Коржавин и целый ряд других. Как это устроители ухитрились «не заметить» их активного существования в нашей литературе? Или не надеялись, что они поддержат задуманное здесь аутодафе¹⁶? А чем объяснить отсутствие Фридриха Горенштейна или старейшего из нас — Виктора Некрасова (его пригласили в конце концов, но только как замену мне)?

Дорогой Вася, поверь мне, что замысел устроителей по меньшей мере подл. Эти люди и стоящие за ними «благотворители» пытаются столкнуть нас лбами и затем пользоваться нашими распрями для своих, далеко не безобидных целей. Но, поверь мне, люди эти (я знаю это по своему горькому опыту) циничны и неблагодарны. Как только отпадет нужда, они бросят вас на произвол судьбы. Если Синявский думает, что на инсинуациях против Солженицына или «Континента» он приобретет себе какой-либо капитал (политический или материальный), то глубоко ошибается: кроме десятка статеек в их печатных органах на этом пути его ничего не ожидает. Как, впрочем, и всех тех, кто соблазнится на их посулы.

К тому же, Вася, долг платежом красен¹⁷. Ты уже сейчас испытываешь на себе последствия занятой тобою позиции. Русская печать и критика, к примеру, в подавляющей своей части молчит по поводу твоего романа (который, кстати сказать, я считаю замечательным). Я не преувеличиваю ее значения, но не следует также, поверь моему опыту, обольщаться: она насквозь политизирована. «Величайшими произведениями двадцатого века» здесь уже назначались последовательно «Доктор Живаго» Пастернака, «Палата № 7» Тарсиса¹⁸, «Архипелаг Гулаг» Солженицына, «Суд идет» Синявского, «Семь дней творения» Максимова, графоманский роман о Пастернаке## The Nobel Prize.

1. Настоящая публикация, как и предыдущие («Вопросы литературы», 2011, № 5 и 2012, № 4), представляет американскую часть архива Василия Аксенова. Предлагаемые здесь вниманию читателей письма после публикации поступят на хранение в «Дом русского зарубежья», где хранятся и материалы предыдущих публикаций. [↩]
2. См.: THE THIRD WAVE: Russian Literature in Emigration (ТРЕТЬЯ ВОЛНА: русская литература в эмиграции). Ann Arbor, Michigan: Ardis, 1984.[↩]
3. Там же. [↩]
4. См.: Вопросы литературы, 2011, № 5 и 2012, № 4. [↩]
5. Из-за отсутствия разрешения от правообладателей литературного наследия Довлатова и Марамзина. [↩]
6. Владимир Марамзин — Сергею Довлатову, 2 апреля 1981 года. [↩]
7. Сергей Довлатов — Владимиру Марамзину, 8 апреля 1981 года.[↩]
8. Американское издательство русской литературы в Анн Арборе (штат Мичиган), созданное Карлом и Эллендеей Профферами (см. предыдущие публикации). [↩]
9. Ольга Матич — литературовед-славист, профессор Калифорнийского университета в Беркли.[↩]
10. Николай Константинович Боков (р. 1945) — поэт и прозаик, эмигрировал во Францию в 1975 году.[↩]
11. Александр Львович Янов (р. 1930) — российский и американский историк, политолог, эмигрировал в США в 1974 году. [↩]
12. Александр Солженицын. [↩]
13. Мария Васильевна Розанова (р. 1929) — литературовед, публицист, издатель, жена А. Синявского. [↩]
14. Леонид Денисович Ржевский (1905-1986) — писатель, литературовед, эмигрант второй волны. [↩]
15. Игорь Маркович Ефимов (р. 1937) — писатель, философ, эмигрировал в США в 1978 году, основал в Анн Арборе (штат Мичиган) русское издательство «Эрмитаж».[↩]
16. Конференция, как представляется Максимову, должна стать местом яростных нападок на Александра Солженицына и журнал «Континент». [↩]
17. См. ниже комментарий к этой фразе в письме Василия Аксенова к Сергею Довлатову.[↩]
18. Валерий Яковлевич Тарсис (1906-1983) — писатель, один из первых начал публиковать свои произведения за границей, эмигрировал в 1966 году и был лишен советского гражданства.[↩]