История литературы Италии. Т. 2. Возрождение. Кн. 1. Век гуманизма

Выход в свет первой части второго тома «Истории литературы Италии» итальянисты ждали с нетерпением. Появление работы, которая давала бы полное и соответствующее современному развитию науки представление о литературном процессе Италии XV столетия — давно назревшая необходимость. Переведенные у нас литературные истории А. Гаспари, А. Оветта и Ф. Де Санктиса, сослужив хорошую службу в годы становления отечественной итальянистики, сегодня воспринимаются как памятники научной мысли конца XIX века. К истории науки можно отнести и работы С. Мокульского 1930-1940-х годов — монографию и главу в вузовском учебнике. Даже раздел в «Истории всемирной литературы», написанный Р. Хлодовским и Д. Михальчи, требует существенной корректировки. При всей важности и значимости деятельности упомянутых ученых советской школы, сегодня неприемлемой оказывается сама ее методология. Вместе с тем именно на работах этой школы выросли современные отечественные исследователи, и желание авторов тома отдать дань уважения двум выдающимся итальянистам уходящего поколения (том посвящен памяти Р. Хлодовского и В. Гращенкова), думается, разделят многие специалисты в нашей стране.

Том открывает вводная статья М. Андреева «Первый век Ренессанса». Полуторавековая история изучения Возрождения до сих пор не нашла своего однозначного разрешения в науке, и от исследователя требуются особое искусство и профессионализм, чтобы не пойти по пути критического разбора многочисленных концепций. Выделив две линии в истории изучения эпохи — Буркхардта и Бурдаха, М. Андреев делает акцент на том, что объединяет всех участников затянувшейся дискуссии: возвращение к греко-римской древности и рост индивидуального сознания. Определение первичности одного признака эпохи по отношению к другому — на чем обломало копья не одно поколение исследователей — по справедливому мнению ученого просто некорректно: одно не существует без другого. Индивидуальное тогда представляет ценность, когда может выразить себя на языке общего. Единственная область, где они входят во взаимодействие, подчеркивает М. Андреев, это область стиля, так как только в авторском стиле эстетически значимый результат достигается путем индивидуальной работы над заданной традицией нормой.

Стремление автора вводной статьи перевести разговор о своеобразии Возрождения исключительно в план литературно-эстетических категорий понятно и для истории литературы в определенной мере оправданно. Такая трактовка Возрождения соответствует классификации трех типов художественного сознания, данных С. Аверинцевым, и в наиболее полном виде представлена в сборнике 1994 года «Историческая поэтика», участником которого был М. Андреев. На сегодняшний день она принята в качестве основной концепции исторического развития литературы и закреплена в целом ряде вузовских учебников. Однако при таком подходе вне обсуждения остается несколько существенных вопросов. Например, о хронологических рамках и периодизации эпохи. Попытки восполнить недостаток информации материалами первого тома, где также немало места уделялось Возрождению, помогают не всегда. Так, в вводной статье первого тома хронологические рамки эпохи были определены XIV-XVI веками. В статье М. Андреева появляется существенное уточнение. Возрождение действительно начинается с деятельности Петрарки и Боккаччо, но первым веком Ренессанса можно назвать только XV: именно в этом столетии количественный рост приверженцев studia humanitatis становится выражением качественного сдвига. Об уточнениях по поводу XVI века читатель, по-видимому, узнает позже.

Без внимания остался и вопрос о внутренней периодизации эпохи. Как быть с широко используемыми в нашей стране искусствоведческими понятиями «раннее», «зрелое», «позднее», «Высокое Возрождение», чистота которых ощущалась актуальной литературоведческой проблемой еще в конце 1980-х? Признание существования единого стиля для литературы и искусства, о чем бегло сказано в статье М. Андреева, тем более требует возвращения к этому вопросу. Впрочем, высказанные упреки относятся скорее к изданию в целом, чем к данной статье. Стремление соединить несоединимое — классификацию по эпохам с классификацией по векам потребовало включения глав о Петрарке и Боккаччо в Средние века и преждевременного обсуждения многих вопросов, связанных с другой культурной эпохой. Попытка сгладить это в собственно «ренессансном» томе неизбежно привела к некоторым упущениям. Возможно, все прояснится после выхода в свет следующего тома?

При характеристике XV столетия историк итальянской литературы всегда испытывает определенные трудности. Во-первых, это литература на двух языках — латинском и народном. Во-вторых, динамичному литературному процессу во второй половине века, представленному плеядой ярких имен, предшествует долгий период почти полного отсутствия собственно художественных произведений. Первая половина XV века, отмеченная необычайно активной деятельностью гуманистов, — это традиционное поле историков, а не литературоведов, и у историй литературы давно сложилась своя структура: обзор «гуманистического периода», за которым следуют развернутые очерки о творчестве Лоренцо, Полициано, Пульчи, Боярдо.

«Диспропорциональность» столетия отражает и настоящее издание, но принципиально иначе. Следуя примеру не русских, а последних итальянских академических историй, оно включает обширный материал по гуманистической литературе, создавая диспропорцию иного свойства. Первая половина века представлена так широко и всесторонне, что она не только соперничает со второй, но по глубине и тщательности проработки материала, пожалуй, даже перевешивает вторую. Автор, по сути, один — Ю. Иванова. Ею написаны главы 1-6, 9, и только главы 7 и 8 принадлежат М. Андрееву и К. Чекалову. Самыми интересными в этом историко-гуманистическом блоке, на наш взгляд, являются исследования, риторических жанров (ренессансных теорий, диалога, жизнеописаний). Обращение к ним гуманистов не раз отмечалось в русскоязычных источниках, однако впервые их деятельности в каждом из жанров посвящена отдельная большая глава. У названных глав немало достоинств. В перечень имен, уже устоявшихся в наших исследованиях (Салутати, Бруни, Валла и др.), вводятся новые, прежде лишь бегло упоминаемые: Марин Санудо, Флавио Бьондо, Антонио Ро, Франческо Филельфо или, скажем, такой колоритный персонаж эпохи, как Чериако. Каждое имя разворачивается в яркую портретную зарисовку с человеческими и «цеховыми» деталями, что делает картину гуманистического движения не просто многоликой, но необычайно живой и неоднозначной. (Удачной в этом отношении является и глава К. Чекалова, посвященная Альберти.) То же в отношении текстов: внимание к ключевым сочинениям гуманистов с привлечением пространных цитат распространяется и на тексты, лишь упоминаемые прежде, как, например, «Гермафродит» Беккаделли. Несомненным достоинством в разговоре о гуманизме является и стремление выявить его аутентичность, несмотря на явную несамостоятельность, и внимание к его герметической составляющей, не акцентируемой прежде. И все же главная заслуга этих глав в том, что они не оторваны от собственно литературной проблематики. Деятельность гуманистов в разработке риторических жанров, с одной стороны, предстает как важный этап, подготавливающий почву для развития художественных жанров (новеллы, комедии), с другой — носит чисто литературные цели — стремление к совершенству стиля. Развивая тему, заданную М. Андреевым, Ю. Иванова блестяще демонстрирует стилистико-эстетическую доминанту художественного сознания эпохи.

Слабым местом в статьях этого автора является, пожалуй, лишь работа с текстами — анализ часто подменяется его подробным пересказом (впрочем, мастерски сделанным, с сохранением образности и стилистики первоисточника) — и отсутствие обобщающих выводов. Более сжатой можно было бы сделать главу о греках в Италии — этой теме уделялось немало внимания в русскоязычной литературе. Однако частные замечания не могут испортить общего впечатления: статьи Ю. Ивановой представляют собою серьезные научные исследования, которые по насыщенности информацией, свежести восприятия и умению обращаться с ней предоставляют читателю богатый для размышления материал.

На фоне первой вторая часть тома (гл.10-18) выглядит более традиционно: монографические и обзорные статьи невелики по объему и плотны по содержанию, их отличает единство композиции и стиля, свойственное академическим изданиям. Соразмерность друг другу и несоразмерность главам первой части объединяет их в читательском восприятии в другой блок, который в своей коллективной спаянности противостоит свободе монографического исследования «гуманистического» блока. Впрочем, открытия ждут читателя и во второй части. Появилась глава о городской и придворной литературе (А. Топорова), интересной и яркой странице в истории итальянской литературы, которой в нашей стране до последнего времени была посвящена только одна статья. Особо следует отметить стремление авторов издания и в данном томе уделить внимание религиозной литературе, в первую очередь Савонароле (А. Топорова). Религиозная и политическая деятельность этого флорентийского монаха не раз освещалась в русскоязычных исследованиях, в то время как особенности его ораторского и поэтического искусства, кажется, характеризуются впервые. Отдельными главами представлены творчество Саннадзаро и новеллистика XV века (И. Стаф). Стремление рассмотреть жанр новеллы в его эволюции позволяет автору не ограничиваться хорошо известными и переведенными у нас сборниками «Фацетии» Браччолини и «Новеллино» Мазуччо, но включить в свой обзор и фацетии Леонардо да Винчи, и анонимные сборники середины века, и «Порретанские новеллы» Сабадино дельи Арьенти.

Завершает книгу интересная глава о Леонардо да Винчи (К. Чекалов). Можно спорить о ее целесообразности — она частично дублирует материал главы 15 и поднимает проблему своеобразия научной прозы на вольгаре. Бесспорно другое. Перед нами новая, написанная с учетом современных научных подходов история, впервые дающая русскому читателю картину литературной жизни Италии XV века в ее полноте и многообразии.

Т. ЯКУШКИНА

г. Санкт-Петербург