«Истина сильнее царя»

24 января 1837 года, за пять дней до своей кончины, Пушкин отправил генералу К. Ф. Толю экземпляр «Истории Пугачевского бунта». Мы не знаем, что непосредственно побудило поэта сделать этот жест. Известно, что Пушкин знал о службе Толя под начальством генерала Михельсона, воевавшего с Пугачевым, и был высокого мнения об этом блестящем участнике швейцарского похода Суворова и Отечественной войны.

На следующий же день по получении книги Толь отправил Пушкину благодарственное письмо, в котором, между прочим, писал о Михельсоне: «…Он в беседах своих со мною часто рассказывал мне о его действиях против Пугачева, и горько жаловался на интриги, которыми хотели затмить его службу. – Здесь невольно вспоминаю я о стихе Державина: «Заслуги в гробе созревают», так и Михельсону история отдает справедливость».

«История Пугачевского бунта» успеха у публики не имела, что было еще новой неприятностью в эти тяжелые для поэта дни. Тем приятнее ему было получить теплое письмо генерала.

«Милостивый государь, граф Карл Федорович, – писал Пушкин в ответном письме за один день до дуэли, 26 января, – письмо, коего Ваше сиятельство изволили меня удостоить, останется для меня драгоценным памятником Вашего благорасположения, а внимание, коим почтили первый мой исторический опыт, вполне вознаграждает меня за равнодушие публики и критиков.

Не менее того порадовало меня мнение Вашего сиятельства о Михельсоне, слишком у нас забытом. Его заслуги были затемнены клеветою; нельзя без негодования видеть, что должен он был претерпеть от зависти или неспособности своих сверстников и начальников. Жалею, что не удалось мне поместить в моей книге несколько строк пера Вашего для полного оправдания заслуженного воина. Как ни сильно предубеждение невежества, как ни жадно приемлется клевета; но одно слово, сказанное таким человеком, каков Вы, навсегда их уничтожает. Гений с одного взгляда открывает истину, а Истина сильнее царя, говорит священное писание».

Последние фразы письма, особенно подчеркнутое «истина сильнее царя» со ссылкой на священное писание, – все это гораздо больше о самом Пушкине, о его душевном состоянии в эти дни, чем о Михельсоне.

«…Говорит священное писание»… Где говорит? В комментариях к изданию писем Пушкина последних лет указывается, что источник этой цитаты определить не удалось¹.

Э. Герштейн, автор примечаний к книге А. Ахматовой «О Пушкине», нашла, что «сходный текст содержится во второй книге Ездры» ². Действительно, в этой книге такой фразы (буквально) нет, но по смыслу совпадение полное.

Читал ли Пушкин эту библейскую книгу? Был ли у него особый повод ее прочесть? Или, может быть, он почерпнул эту «истину об истине» из другого источника?

* * *

27 мая 1832 года Пушкин обратился к Бенкендорфу с письмом (по-французски) следующего содержания:

«Генерал,

девица Кюхельбекер обратилась ко мне с вопросом, не возьмусь ли я быть издателем нескольких рукописных поэм, которые ее брат ей оставил. Мне думается, что для этого нужно разрешение Вашего превосходительства и что разрешения цензуры недостаточно. Смею надеяться, что разрешение, о котором я ходатайствую, не сможет мне повредить: так как я был товарищем по школе В. Кюхельбекера, то естественно, что его сестра, в этом случае, обратилась ко мне скорее, чем к кому-либо другому…»

Пушкин постоянно помнил о своем товарище, радовался малейшему улучшению в его горькой судьбе, посылал ему книги, пытался печатать его произведения. Характерны его предосторожности: рукописи Кюхельбекера выдаются за оставленные сестре, а не переправленные из заточения, и свое вмешательство поэт оправдывает вескими аргументами.

Через два месяца, 21 июля, Кюхельбекер пишет в дневнике: «Зоровавель» мой в руках Пушкина. Хотелось бы мне, чтоб его напечатали – не для себя, не для славы, – я о ней теперь мало думаю, но для того, чтоб на деньги, которые выручат, доставить брату книги и журналы, коих он желает».

В подробных комментариях к третьему тому писем Пушкина под редакцией Л. Модзалевского по поводу этого письма говорится: «…Можно предположить, что разрешения на издание сочинений В. К. Кюхельбекера, о чем просила сестра его У. К. Кюхельбекер, Пушкину дано не было». В издании же «Дневника В. К. Кюхельбекера» 1929 года, в примечании на запись «Зоровавель» мой в руках Пушкина», говорится о «Зоровавеле» как о «недошедшей до нас драматической поэме Кюхельбекера». Однако поэма была, оказывается, издана. Это стало широко известно благодаря Ю.

1. «Пушкин. Письма последних лет», Л., «Наука», 1969, с. 358.[↩]
2. Анна Ахматова, О Пушкине, Л., «Советский писатель», 1977, с. 132, 312.[↩]