Писатели о традициях и новаторстве

Григорий БАКЛАНОВ

1. Для писателя в первую очередь важны изменения в психологии, а значит, и во взаимоотношениях людей, ибо, как известно, характеры создаются не сами собой, а их создают определенные обстоятельства. Наша советская литература возникновением своим обязана в первую очередь социальным изменениям, происшедшим в стране после Октября. И не удивительно поэтому, что в странах, где происходят сейчас революционные изменения в жизни общества, чтением первой необходимости становятся многие книги советских писателей.

О научном и техническом прогрессе и его влиянии на художественное творчество. Я знал человека, который всех непонятных для него людей (а значит, по его представлению, людей хитрых, оборотистых) называл «химиками». Полсвета для него были «химики». Сейчас примерно с тем же основанием всех людей науки именуют в просторечье общим словом: «физики». «Физики» – и считается, что все этим сказано. Так вот, если понимать этот вопрос не как дежурный вопрос о назревшей необходимости создания образа «физика» в пьесе или романе, а более глубоко, я бы сказал следующее: человечество встает и ложится, засыпает и просыпается с мыслями об угрозе атомной войны. Никогда еще люди не сознавали с такой остротой, как они связаны друг с другом, как они зависимы друг от друга, как им необходимо быть едиными. Недаром так вздрогнул мир, когда над крошечной частью его – над Кубой – нависла угроза вторжения. Я верю, что человечество найдет в себе разум и мужество, чтобы утвердить главное на земле: мир. И тогда на первый план выйдут другие

Окончание. Начало статьи см. в N 1 «Вопросов литературы» за 1963 год.

проблемы, порожденные научным и техническим прогрессом наших дней.

2. С полным уважением предоставляя критикам и литературоведам право исчерпывающе высказаться о традициях и новаторстве, о том, как они изменяются и влияют, я коснусь только одной частной темы: нельзя, чтобы в наши дни изобретение пороха выдавалось за новаторство. Однако порох продолжают изобретать. Повинны в этом, как правило, не сами «изобретатели», а то положение, при котором люди только в конце 50-х годов впервые открывали для себя произведения Достоевского и Бунина, романы Ремарка и Хемингуэя, написанные раньше, чем люди эти родились на свет. Не удивительно, что в поэзии продолжаются поиски того, что уже было открыто у нас в 20-х годах. Сам я впервые прочел Бунинав конце 40-х годов, после того уже, как на семинаре Литературного института мне было сказано, что я нахожусь под его сильным влиянием. Я не оправдывался. Стыдно было вот так прямо признаться: «Ни одного рассказа Бунина я не читал». И я срочно начал восполнять этот пробел, с трудом доставая книги Бунина, который в те годы еще не издавался или только начинали его издавать со скрипом. Хорошо, что такое положение, не стало у лас традицией. В этом залог многих успехов.

3. По-прежнему наиболее всеобъемлющими, а значит, и наиболее подходящими для изображения нашего современника считаю средства поэтической выразительности, которые создал Лев Толстой. Вещи эмоциональные, рассказывающие о частных явлениях жизни, могут поражать читателя необычностью и интересностью формы, привлекать его живостью изложения. Но литература, исследующая жизнь, средств более глубоких, чем оставленные нам Львом Толстым, пока еще не нашла. А значит, их надо искать. Такие средства, которые дали бы возможность в новой форме с толстовской глубиной отразить новое содержание. Поиски эти ведутся. И никому не известно, где будет достигнут обнадеживающий успех.

4. Считаю. Именно потому, что современная литература стремится к более лаконичным и емким, экспрессивным формам, необходимо продолжать поиски новых средств выразительности.

Константин ВАНШЕНКИН

1. Малейшие изменения, тончайшие колебания жизни влияют на искусство (не обязательно буквально, тематически), – оно самый чуткий и чувствительный организм и аппарат. Революции, освободительные войны вызывают потрясения и в искусстве.

Решения XX и XXII съездов КПСС окрылили многих художников, благодаря этим событиям раскрылся и обнаружился и удивительный талант А. Солженицына.

Я не знаю ни одного писателя, который выбирал бы заранее художественные средства, – таких и не может быть. После того как произведение завершено, его можно проанализировать с этой точки зрения, – каждое в отдельности.

2. Самое стремление к новаторству и потребность в нем стали уже своеобразной традицией, и это движет литературу. Традиций себе тоже не выбирают. Четырехстопный ямб – традиционнейший в русской поэзии, однако кому придет в голову назвать традиционными стихи Блока, Твардовского, Пастернака? Каждый писатель – новатор, только в разной степени и в разном масштабе.

3. У каждого художника – свои изобразительные средства. Общих – нет. Иначе нужно было бы только определить, какие лучшие, и «изображать». Другое дело – что, скажем, наиболее перспективно в развитии отдельных элементов стиха и проч.? Тоже очень трудно предсказать, да и к чему? Пушкин, например, говорил, что мы обратимся к белому стиху, что рифм слишком мало, но были «открыты» иные, менее строгие способы рифмовки, и белый стих по-прежнему занимает скромное место в русской поэзии.

4. Безусловно. В современной прозе – сочетание подробности с краткостью. Подробности, дотошности в описании действия (труда, боя, охоты) и скупости, недоговоренности, лаконичности – в раскрытии психологии героя.

Лучшие книги последних лет кратки. Однако, по свидетельству книготорговцев, читатель любит «толстые романы», – чем толще, тем лучше.

Евгений ВИНОКУРОВ

1. Проблема новаторства, на мой взгляд, – это вопрос не поиска средств, а совести поэта. Широко бытует представление о новаторстве как о механической смене в искусстве одних «способов» и «приемов» другими. История литературы представляется в виде прямой линии, нечто вроде бесконечной беговой дорожки, где каждое новое явление побивает предыдущее, ставя рекорд.

Порочно такое спортивное отношение к литературе. На мой взгляд, настоящий «поиск», если уж оставить это слово, происходит не в области стихотворной техники, где продвижение вперед идет на миллиметры, а в области психики, где возможны рывки вперед – на сотни тысяч километров.

Стихотворная техника – дело великое, но ее задача, на мой взгляд, не ремесленная, а, если так можно сказать, родовспомогательная.

Я понимаю технику не как изготовление муляжей и манекенов, а как перегрызание пуповины, для того чтобы помочь родиться живому ребенку.

Основная задача художника – это прежде всего увидеть, прозреть внутренним оком, а перенести увиденное на бумагу, схватить, запечатлеть – это дело его артистической изощренности, и новаторство в этой сфере по своему значению отступает перед «новаторством» переживаний и мысли.

А что значит уменье художника? Б. Пастернак писал: «Неумение найти и сказать правду – недостаток, которого никаким умением говорить неправду не покрыть» (курсив мой. – Е. В.).

Правда, на мой взгляд, слишком серьезная вещь, и стоит за нее стоять, даже если рискуешь стать немодным.

«Новое» и «старое» – это не ярлычки, жестко прикрепленные, не таблички. В истории искусства то и другое сложно и причудливо переплетено.

Давно, казалось, забытое становится для нас новым, а появившееся только что является подчас ненужной вариацией бывшего. Живопись А. Рублева и голова Нефертити ближе нам, чем многие явления, хронологически от нас менее отдаленные.

Новый художник – это прежде всего новое видение мира, новый цельный психологический микрокосм, а не новый способ аллитераций или инверсий.

В этом смысле Н. Заболоцкий, поэт необычайно глубокий, а внешне скромный, в большей степени новатор, чем поэты, тщетно пытающиеся обскакать друг друга в эпитетах.

Истинное новаторство – это новаторство по вертикали, вглубь.

2. Слово и мысль совпадают, но слово имеет и свою автономию. Если уж говорить о «формальном» моменте, то я должен сказать, что очень высоко ценю в стихах самое музыку, пластику слова, «магию» слова, тот органический словесный замес, который является достоверным свидетельством истинности сообщаемого. Подчас «музыкальная» убедительность вещи не менее существенна, чем ее «смысловая».

3. Традиция – это то немногое из бывшего, что осталось для нас живым, и только то, что живо сейчас, то и станет традицией, то есть будет живым и для наших потомков. Если произведение не связано с традицией, то оно, на мой взгляд, мертво.

Другое дело, что единственная форма связи с традицией – это развивать ее дальше. Можно и должно не быть похожим на старое, но обязательно надо двигаться в направлении уже заданном развитием предшествующей художественной мысли.

Художник подключен в мировую сеть, он соучастник в разговоре, который ведут между собой жившие до него.

Явление вне традиции – пустоцвет. А. Солженицын, например, только потому и новатор, что он восстанавливает и продолжает одну из прерванных линий великой Традиции.

Георгий МАРКОВ

Каждый из вопросов столь серьезен, что заслуживает самого обширного ответа. Но если отвечать обстоятельно, будут не ответы на вопросы, а статья. Постараюсь ответить кратко.

1. То, что социальные изменения, научный и технический прогресс влияют – и самым решительным образом – на характер художественного творчества, – это бесспорная истина. Что же касается того, как в моих произведениях материал определяет выбор художественных средств, то ответить мне на это трудно. Честно скажу: пока я мало занимался исследованием собственной творческой работы. Это, конечно, не значит, что я не вижу, что в моем романе «Строговы», посвященном истории поколений сибирского крестьянства, и в романе «Соль земли», в котором я пытался дать картину освоения богатств Сибири в наше время, «работают» несхожие различные художественные средства. Но вот почему это происходит, какие закономерности творчества определяют эти различия – не знаю. Прежде чем сказать об этом, надо крепко поразмыслить. А поразмыслить на эту тему некогда, ибо пока пишется- надо писать, а не исследовать самого себя.

2. Знаю, что такое сочетание традиций и новаторства в литературе есть. Более того, могу вещественно и зримо уловить это на примере творчества других писателей, но говорить о себе трудно и как-то неловко.

Какие традиции мне близки? Традиции Льва Толстого и Максима Горького, Александра Фадеева и Михаила Шолохова. Вот сказал это, и смущение взяло: вроде ты сам себя ставишь в этот ряд… Нет, товарищи, это не такое простое дело. Пусть об этом больше пишут критики и литературоведы. Им и карты в руки.

3. Какие средства поэтической изобразительности и выразительности считаю наиболее перспективными для изображения нашего современника? Реалистические, только реалистические и еще раз реалистические. Жизнь столь многогранна, столь богата и звуками, и красками, и деталями, что перед каждым из нас – миллион возможностей. Умей только видеть, слышать, чувствовать и отбирать!

Вы просите назвать произведения последнего времени, в которых это особенно удалось? Пожалуйста! «Поднятая целина» М. Шолохова, «Костер» К. Федина, «Знакомьтесь, Балуев» В. Кожевникова, «Память земли» В. Фоменко, «Суровое поле» А. Калинина, из молодых – «Стрежень» В. Липатова и много других. У советской литературы на этом пути немало удач. Я назвал только русских писателей, но эти удачи есть и в братских литературах: «Сильнее бури» Ш. Рашидова, «Небит-Даг» Б. Кербабаева, «Человек и оружие» О. Гончара, романы М. Стельмаха… Нет, всех перечислить невозможно.

4. Конечно, стремится! Литература всегда стремилась к таким формам, которые наиболее емко выражали бы жизнь. Думаю, что считать это свойство только признаком литературы наших дней значило бы умалять великие завоевания наших предшественников. Прогресс художественных форм и средств состоит, на мой взгляд, в том, что литературе доступны самые сложные коллизии и проблемы современной жизни, обогатившейся за последние два-три десятилетия и ставшей во многом, очень во многом непохожей на жизнь прошлого.

Лилли ПРОМЕТ

1. Я не открою ничего нового, если скажу, что социальные перемены, научный и технический прогресс всегда влияли на природу литературы и изменяли ее. За примерами не нужно далеко ходить – взять хотя бы эстонскую литературу.

Наш классик А.Х Таммсааре написал эпопею «Правда и право». Это эпическое полотно, охватывающее большой исторический период – начиная с последней четверти прошлого века и кончая тридцатыми годами нашего столетия.

Таммсааре создал монументальные образы крестьян, представителей своего времени и своего класса. Он изобразил столкновение интересов землевладельцев и батраков, их борьбу не на жизнь, а на смерть, и осмыслил свою эпоху: невозможно добиться правды и права в обществе, построенном на несправедливости.

Рудольф Сирге, крупнейший современный эстонский романист, также написал эпопею – «Земля и народ». В ней рассматриваются период коллективизации и явления, сопутствовавшие ей. Земля и народ Сирге, его правда и право не, те, что у Таммсааре.