Интервью

* Беседы о ремесле

* Творческая история

* Как мы пишем

Представить сегодняшнюю венгерскую литературу в братстве писательских имен, творческих поисков и талантов – такую задачу ставила перед собой редакция журнала, приступая к подготовке данного номера. С этой целью мы попросили выступить на наших страницах самих художников слова с размышлениями о роли литературы в современной жизни, сложностях писательского труда, о собственном творчестве и творчестве коллег по перу…

Жанр выступлений, предложенных в этом разделе читателям, несколько необычный. Здесь и писательские «микропортреты», напечатанные в соседстве с рассказами самих художников слова. Так, очерк о творчестве Ласло Беньямина, принадлежащий Рафишу Табору Хайду, помещен рядом с интервью, данным поэтом Яношу Коромпаи, а журналистка Эдит Эрки выступает и как автор очерков об Антале Гидаше, Беле Иллеше (горько сознавать, что его уже нет среда нас), Лайоше Мештерхази, Иштване Эркене, и как их собеседник.

Здесь и подборка выступлений венгерских литераторов о своей работе, составленная из материалов, ранее опубликованных в периодической печати Венгрии, и эссе Лайоша Иллеша о Дюле Ийеше.

Итак, развернутое интервью, ответ, иногда более подробный, иногда краткий, на один-два вопроса, портрет, эссе… И в этой необычной панораме отразилось идейно-эстетическое богатство и многообразие, характерные для нынешнего этапа литературной жизни Народной Венгрии.

Ласло БЕНЬЯМИН

Венгерская поэзия оказалась раздробленной на множество течений, когда во второй половине 30-х годов появились первые стихи Ласло Беньямина. Многие молчали в знак протеста против реакционного режима; другие – из подобных же побуждений – создавали искусственную, эзотерическую лирику; находились и такие, кто оказался в тупике; но лишь немногие говорили открыто, жили не опуская забрала. Выйдя из среды рабочих-печатников, Беньямин остался ей верным до конца.

Веря в свободу, он ведет тяжелой бой с крепнущим фашизмом, спорит, подбадривает товарищей полными пафоса одами, создает средствами авангардистской поэзии язвительную карикатуру на уродливый мир, пишет о мятежной бедноте, ищет силы и поддержку в своем классе, в рабочем коллективе. В его поэзии уже в то время существует позиция, которую позже, в 60-е годы, назовут «трагической ангажированностью».

В стихотворениях Беньямина, написанных в первые годы после освобождения, обозначено отношение поэта к обществу, отношение, до конца еще не определенное, частично противоречивое. В его поэзии присутствует активное желание быть заодно с народом; избежав смерти, он сразу же формулирует свое кредо: «Упорядочить наконец свои мысли… еще ждет от тебя чего-то бедный народ» («Среди законченных камней»). Об обретении самого себя свидетельствует одно из лучших стихотворений второго периода в творчестве Беньямина – «Весна в Венгрии». В этом стихотворении с захватывающей, живой силой воспевается освобождение, те душевные перемены, которые происходят в поэте «при виде выходящей из зимы маленькой страны».

Перемены, происшедшие в стране в 1953 – 1954 годах, привели к углублению творческой позиции поэта. Начинается тот перелом, в результате которого поэзия Беньямина поднимается по своей ценности на уровень классической. Об этом свидетельствуют такие масштабные стихотворения, созданные в 60-е годы, как «Откровенное слово, неприкрытое лицо», «Под кровоточащими знаменами» и др. С этого момента его поэтическое кредо характеризуется стремлением к полноте изображения жизни.

В этот, продолжающийся по сегодняшний день, третий период Беньямин создает ряд стихотворений аскетических, жестоких по своей откровенности, свидетельствующих о трагической, тяжелой борьбе с самим собой Его поэзия трактует по преимуществу общественные вопросы, и эти вопросы переживаются как душевная драма, – все прочее поэзия Беньямина исключает. Так представляет свою поэзию сам Беньямин. В стихотворении «В плену повседневных вещей» он говорит об этом в ставших известными строках:

Я никогда еще не говорил о цветах,

о семицветных радугах в серой оправе,

о белом снеге на зеленых ветвях сосны,

о красном платке на черных волосах.

Несомненно, что многие моменты неисчерпаемого по своему богатству человеческого бытия не вызывали реакции в душе Ласло Беньямина, не стали предметом вдохновения. Он сознательно выбирал и продолжает выбирать из множества вещей то, что для него важнее всего. В этом смысле, действительно, можно говорить о «самоограничении» его поэзии, но говорить об этом не следует тоном сноба. Во всяком случае, с этой точки зрения лучшие стихотворения сборника «Наскальные рисунки» должны быть причислены к непреходящим произведениям.

– Вы считаете себя социалистическим поэтом. Но было время, когда вы не могли выполнять именно такую, общественную по своему характеру, миссию поэта. Критики называют это время периодом одиночества на вашем поэтическом пути.

– Когда-то один мой близкий знакомый с некоторым злорадством спросил у меня: «Ты пишешь все, что хочешь, или то, что можно?» На это я ему ответил: «Пишу то, что хочу, так, как могу». То же самое могу ответить и вам, я добавлю, что в начале 50-х годов, когда я писал довольно много стихов на случай, я и тогда решал сам, за какую задачу браться, а за какую нет. О чем хотел писать, о том я всегда писал; внешние обстоятельства в крайнем случае изменяли форму написанного, но не суть.

– Полагаю, что это уже писательские проблемы, трудности поэтического творчества. Но как воздействуют на поэта общественные перемены, в какой форме они проявляются в его произведениях?

– Крупные общественные перемены, направленные на дальнейшее укрепление социалистического строя, эффективно воздействуют на материальное, духовное, моральное положение отдельных людей, на их образ жизни, характер и т. д. Поэт тоже не исключение, поскольку он точно такое же социальное существо, как и все другие; к тому же сырье, из которого создается продукт его труда, стихотворение, – это его собственные мысли, чувства, страсти. В его работе прямо и гласно выражаются его отношения с обществом.

Как во всей литературе, так и в творчестве отдельных поэтов можно обнаружить и проанализировать непосредственное воздействие на них социальных перемен. Разумеется, это не какое-то унифицированное воздействие, оно обнаруживает себя в зависимости от духовного облика, мировоззрения, характера поэта.

– В 1947 году вы писали о том, что «нельзя рождаться снова и снова» и что «я одиноко прошел путь шагами медведя». В ту пору это было подведением итогов за прошедшее десятилетие, выражением вашей «арс поэтика». Каково ваше художественное кредо сегодня?

– Цитируемое вами стихотворение, несмотря на его название, не может быть названо «арс поэтика», в нем говорится о тех задачах, которые должен брать на себя поэт, о поэтическом мастерстве. Действительно это было скорее подведением итогов, оценкой пройденного пути, места в жизни; в нем затрагиваются вопросы не поэтического бытия, а лишь существования человека. Конечно, не в общем смысле, а только применительно к моей судьбе. А поэтому, если это и не поэтическое кредо, не выражение поэтического замысла, поэтической программы, оно хоть и косвенно, зато веско указывает на «арс поэтика», которая мною высказывалась и осуществлялась раньше. Но повторяю: здесь нет речи о поэзии, даже в цитируемых вами строчках. Однако в этом стихотворении есть одна очень акцентированная фраза: «Я должен выполнить работу, которую я наметил себе». Она, по сути дела, является душой, сущностью всего и, не называя прямо, какую работу предстоит выполнить, указывает на труд поэта, защищает его как от посягателей на социалистическую поэзию, так и от тех, кто пытался поставить в жесткие, узкие рамки кредо поэта – социалистического поэта.

Разумеется, мировоззрение является чрезвычайно важной составной частью, основой всякой «арс поэтика», всякого поэтического произведения; особенно это касается социалистического поэта, который стремится не только к самовыражению, а считает поэзию действием, направленным на формирование человека и общества, стремится реализовать свое мировоззрение в поэтической деятельности, с помощью им самим избранных художественных средств. В этом отношении «арс поэтика» всех социалистических поэтов, независимо от времени и места, тождественна; сверх этого у каждого поэта есть нечто свое, зависящее от душевного склада, видения, языка, понимания разновидностей формы, круга интересов, зависящее от окружения, общественного положения, культурного уровня, эстетических влияний и т. д. Стремление к разнообразию, к смене время от времени тональности и приемов можно обнаружить в творчестве любого поэта даже в относительно спокойные времена. Что же касается меня лично, то очевидно, что в двадцатипятилетнем возрасте, во время войны, я вмел дело с иной проблематикой, говорил о другом и по-иному, чем в 1955 году или сегодня.

«Нельзя рождаться снова и снова» – это не поэтическое кредо, а констатация биологического закона в определенной жизненной обстановке, после военных испытаний, когда вместе со мной несколько сотен миллионов людей охотно вытравили бы из своей памяти прошлое и начали бы жизнь сызнова. Но в поэзии возможно, более того, необходимо возрождение: восприятие и открытие новых явлений в непрерывно меняющемся мире – хорошего и плохого, необходимо обновление средств выражения. Какова моя нынешняя «арс поэтика»? Подобно тому как физически – хотя мои клетки за это время несколько раз сменились – я остался тем же, кем был в молодости, так и моя «арс поэтика» осталась той же, что и тридцать – тридцать пять лет назад: и сегодня я считаю целью поэзии – служение коллективу, обществу.

Что же касается требований мастерства, я по-прежнему стремлюсь к языковой простоте, к отсутствию пышности, к лаконизму, чтобы то, что можно выразить одним эпитетом, не описывалось целой фразой или даже стихотворением.

Антал ГИДАШ

Он на несколько дней старше нашего века. Поэт, прозаик и профессиональный революционер.

«Я принадлежу к тому бунтующему поколению, – пишет он в своей автобиографии, -которое осознало свою коммунистическую сущность, когда пала Венгерская Советская Республика».

Осенью 1919 года в печати появились его первые стихотворения, впоследствии продолжившие свою жизнь в качестве народных песен в Венгрии, Словакии, на Карпатской Украине, в Трансильвании. В издании Венгерской коммунистической партии вышла его первая книга – «На земле контрреволюции». Под нелегальным именем, данным ему партией, которое он с тех пор и носит.

Три с половиной десятилетия он прожил в Советском Союзе как коммунист-эмигрант: здесь расцвела его поэзия, в Москве же в 1936 году вышел первый том его большой трилогии «Господин Фицек».

«Одна из самых своеобразных черт поэзии Гидаша проистекает из сознательно взятого на себя художественного служения революционной борьбе. Поэт сделал собственной жизненной программой борьбу, страдания и цели общества, поэтому он говорит не только от собственного имени, а смело выступает с требованием говорить от имени других, от имени масс и чувствует себя достаточно сильным для этого», – писал о нем Дюла Ийеш в 1931 году.

Близость к народу наполняет эти зовущие к борьбе агитационные, революционные песни и лирическим чувством.

Музыку к своим стихам он иногда сочинял сам, его песни становились революционными маршами повсюду, где живут венгры, и на его родине тоже («Будапештский революционный марш»). Стихи его были положены на музыку лучшими композиторами. «Красный Чепель», «В борьбе не может быть покоя», «Ударные бригады» стали известными рабочими маршами. Достоинство политической поэзии

Гидаша в том, что она убежденно и страстно реагирует на самые важные вопросы времени.

В 30 – 50-х годах голос поэта изменился: стихи зазвучали полнее, они сомкнулись со сферой общечеловеческого. Это было не только результатом исторических перемен, Антал Гидаш поднимал голос в защиту принципов коммунистического движения, утверждал моральную чистоту революционера.

Вернувшись на родину, он с жадностью набросился на то, что составляло наследие его юности. «Я наблюдаю жизнь, я вижу свет солнца, весну, зиму, проносящиеся над землей бури. Пишу», – свидетельствует он в трилогии, которая в 1966 году в завершенном виде предстала перед венгерским читателем. Собственно говоря, это семейный роман и, как таковой, – картина эпохи: в нем Гидаш хотел подвести серьезный итог своей жизни, показать свою молодость, свое поколение, первые группы венгерских коммунистов-революционеров, чтобы – как он пишет в своих воспоминаниях – «новое поколение увидело, узнало и полюбило нас».

– Над чем вы теперь работаете?

– Пятьдесят четыре года назад в печати появилось мое первое произведение, и скоро уже полстолетия, как вышла моя первая книга. Огромная эпоха? Но, – не знаю, можно ли это понять другому, – во мне сейчас живет то же самое, что и тогда. Хочу передать те же самые ощущения. Не изменилось и мое мировоззрение. Разумеется, исторический и личный опыт сделал его глубже. В 1919 году мы верили, что сразу же можно изменить историю человечества. «Мы думали: один рывок – и одолеем горе», – писал я в одном из стихотворений. Потом история доказала, что у революции другой ритм. Обед для человечества нельзя сварить так быстро, как мы думали. Нельзя даже в том случае, если повсюду будут только хорошие повара. Осознание этого отразилось и в работе. Вначале непосредственно агитационная, моя поэзия впоследствии изменилась, стала сложнее. И проза тоже. Поэзия я проза изменились, но не изменился основной вопрос моего творчества, а им остается великий вопрос века: дóлжно изменить судьбу человечества, и это прежде всего наше дело, дело коммунистов. Мы многое сделали, но перед нами стоят, быть может, еще большие задачи. Перед нами, перед следующими поколениями. Множественное число, которое я невольно употребляю, отнюдь не «множественное число повелителей». Кто не помнит ленинского стиля, – а я всегда и во всем учился у Ленина, – в котором нет никакого ячества, типичного для буржуазного мыслителя!

Я только внешне уклонился от вопроса: над чем сейчас работаю? Повторяю: всегда над одним и тем же, но меняется форма. В настоящее время закончил новую книгу стихов и работаю над новым томом воспоминаний, продолжением «Строк, обошедших мир». Пишу о людях, которых знал, о друзьях. О моих современниках. И не только о тех, кого уже нет. Пишу о венгерских революционерах главным образом; о советских людях, интернационалистах других стран, о писателях… Пишу, основываясь на личных впечатлениях. Но пусть никто не подумает о какой-то ныне модной интимности.