Фрэнк Салливен смеется…. Вступительная заметка и перевод с английского Александра Ливерганта
Фрэнк Салливен (1892- 1976) – классик американского юмора нашего столетия, один из наиболее ярких и разносторонних юмористов, печатавшихся в «Нью-йоркере» в 20 – 50-е годы. Как и Кэролин Уэллс, Джеймсу Терберу, Роберту Бенчли, Клифтону Фэдимену, а позднеэ Питеру Де Раису, Вуди Аллену, пародисту Салливену «подвластны» самые разнообразные жанры; с присущими ему эпиграмматической остротой, гротескно-гиперболическим переосмыслением прототипа Салливен искусно пародирует как серьезную литературу (пьесы О’Нила или, скажем, романы Дэвида Лоуренса), так и всякого рода «окололитературную» продукцию: журналистику, мемуары, путевые очерки, документальную, научно-популярную литературу. Приевшиеся композиционные мотивы и стилистические штампы получают в веселых пародиях и стилизациях Салливена подчеркнуто ироническое звучание.
Предлагаемые читателю пародии Фрэнка Салливена, некоторые из которых даются в сокращении, взяты из сборников: «Innocent byslanding», (N. Y., 1928). «Broccoli and old lace» (N.Y., 1931), «In one ear» (N.Y., 1933).
ОСКОРБЛЕНИЕ ДЕЙСТВИЕМ
(Из области криминалистики)
Человек обвиняется в том, что он укусил палец, принадлежащий полицейскому сержанту Уильяму Кэрроллу.
По сведениям, поступившим из полиции, у Кэрролла насчитывается десять пальцев, из которых два больших. Эти пальцы распределяются по пять на каждой из двух имеющихся в наличии рук. (Работник полиции обязан иметь как минимум две руки.)
Как сообщает полиция, сержант Кэрролл, застав преступника на месте преступления (ограбление телефона-автомата), пренебрежительно указал на него пальцем, каковым является в подобных случаях указательный палец на правой руке. Предполагается, что именно в этот момент вор схватил сержанта Кэрролла за указательный палец и укусил его. Таким образом, правонарушитель обвиняется в (а) пренебрежении к предупреждению, (б) моральном и физическом ущербе, нанесенном представителю закона, (в) материальном ущербе, нанесенном телефонной компании.
Прежде чем выносить суровый приговор подсудимому, вспомним, что (а) все мы являемся потенциальными потрошителями телефонов-автоматов, (б) никто из нас не откажет себе в удовольствии укусить полицейского сержанта.
Девять из десяти читателей этой статьи, если их столько наберется, должны признать, что, всякий раз пользуясь телефоном-автоматом, они, порой небезуспешно,. пытаются выбить из него свою монетку, а то и две. Так, между прочим, начинали несколько крупнейших телефонных магнатов.
Все мы хотим укусить полицейского. В раннем детстве нас одолевало желание укусить мачеху. Это называется «мачехомания». С возрастом полицейский заменяет нам мачеху, и мы кусаем его. В результате при виде полицейского все мы испытываем непреодолимое желание кусаться, царапаться, драться, ругаться, и большинство беспорядков объясняется тем, что мы подавляем свои эмоции, не даем им выхода. Нас часто называют нацией невротиков. Почему? Потому что американская полиция, не считаясь с интересами своих сограждан, запрещает населению кусаться, драться и царапаться.
Не исключено также, что наш правонарушитель – это пусть и не понятый, но ведомый патриотическим долгом гражданин, который пытался своим проступком вдохновить полицию на еще более решительную борьбу с преступностью. Ведь, чтобы вывести полицейского сержанта из состояния апатии, нужна небольшая встряска. И в этом отношении укус – далеко не самое худшее средство, хотя он и сопряжен с известной опасностью, ибо вы всегда рискуете вывихнуть себе челюсть или сломать зуб, В этой связи хочется надеяться, что правонарушителю не будет отказано в тщательном и всестороннем стоматологическом обследовании.
Возможно также, что бедняга вышибал монеты из телефона-автомата, чтобы отдать деньги телефонной компании – заблаговременно, пока не придет какой-нибудь солидный господин и не украдет их.
Наконец, может быть, грабитель просто отличный парень, веселый и остроумный.
КАК СЕЙЧАС ПОМНЮ…
(Из серии «Встречи с интересными людьми»)
Я познакомился с Генри Льюисом Мэнкеном зимой 1924 года. Известный книгоиздатель и критик обедал с Синклером Льюисом. Они о чем-то оживленно разговаривали. Я сидел за соседним столиком с Томасом Гарди, за которого я много писал в те годы.
– Кто этот человек? – спросил я у Гарди.
– Синклер Льюис, – ответил он.
– Нет, другой, у которого на рубашке вышито «Г. Л. Мэнкен, 1524, Холлинз-стрит, Балтимор».
– Разве БЫ не знаете? – удивился Гарди. – Это Генри Льюис Мэнкен.
– Так это и есть Генри Льюис Мэнкен?
– Да, – ответил Гарди.
– Значит, это Генри Льюис Мэнкен, – сказал я.
– Да, – ответил Гарди.
В следующий раз нам с Мэнкеном довелось увидеться только весной во время пасхальной службы. Когда мы с Бернардом Шоу вошли в церковь, я разглядел в полумраке знакомую фигуру.
– Кто этот человек? – спросил я у Бернарда Шоу. – Мне кажется, я его знаю.
– Вечно вам что-то кажется, – начал было Шоу, но, приглядевшись, воскликнул:
– Ба, да это Генри Льюис Мэнкен!
С тех пор мы больше не виделись. В июне прошлого года я получил от Мэнкена письмо, в котором тот со свойственной ему непосредственностью писал:
«Уважаемый сэр, редакция журнала «Америкен меркьюри» уведомляет Вас о том, что прилагаемая рукопись, к сожалению, непригодна для публикации».
Как это похоже на Мэнкена! «Прилагаемая рукопись»! Из всех американских писателей только один Мэнкен мог придумать такое!
Я навсегда сохраню в сердце память о нашей дружбе.
Впервые я встретился с президентом Уильямсом Говардом Тафтом (тогда просто У. Г. Тафтом) в Саратоге, штат Нью-Йорк, осенью 1908 года. Он проезжал через наш городок в своем личном поезде, а я, тогда еще совсем мальчишка, продавал на станции газеты. Хотя мистер Тафт в это время крепко спал в своем купе, я сразу же испытал к нему глубокую привязанность, во взаимности которой президент ни разу не дал мне повода усомниться.
Наша следующая встреча состоялась в Белом доме, куда я попал в составе делегации старшеклассников средних школ. Секретарь представил меня президенту, и тот, широко улыбаясь, протянул мне руку.
– Очень рад, мистер Салмон, – сказал он, делая вид, что не узнает меня.
В ответ я только понимающе улыбнулся. Уверен, мы поняли друг друга.
Память о нашей дружбе с президентом Тафтом навсегда сохранится в моем сердце.
Дороти Паркер! Женщина-легенда!
Мы встретились впервые в 1905 году на ее каноэ у Стейтен Айленд, где она отдыхала, скрывшись от суеты вашингтонской политики. В то время миссис Паркер была министром обороны в администрации президента Теодора Рузвельта и только что подписала мирный договор «Паркер – Понсефот – Хей», который впоследствии из-за потери нескольких запятых и тире (со временем их обнаружили в ее личных вещах) привел к мировой войне: Франция, Англия, Соединенные Штаты, Бельгия и Италия объявили войну Дороти Паркер и Германии.
В то время она была двухметрового роста, не то что теперь – крохотная миниатюрная женщина: за годы войны она сильно сдала. У меня до сих пор хранятся ее трогательные, надушенные фиалкой письма. Вот одно из них:
«Дорогой Лаузи. Чтоб сегодня был у меня на коктейле. Будут писатели. Смотри, если не придешь! Пеняй на себя».
Что бы про нее ни говорили, Дороти Паркер была по-настоящему боевой женщиной. Я навсегда сохраню память о нашей дружбе.
ДРАМАТУРГИЯ
(Сцены из семейной жизни)
- АМЕРИКА. НЕПОКОРНАЯ ЖЕНА
Действующие лица:
Он – Джордж Вашингтон
Она – Марта, его жена
Действие происходит в Америке во время Войны за независимость
Она (убирает со стола посуду после ужина). Дать тебе тапочки?
Он.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.