№10, 1985/В шутку и всерьез

Фрэнк Салливен смеется…. Вступительная заметка и перевод с английского Александра Ливерганта

Фрэнк Салливен (1892- 1976) – классик американского юмора нашего столетия, один из наиболее ярких и разносторонних юмористов, печатавшихся в «Нью-йоркере» в 20 – 50-е годы. Как и Кэролин Уэллс, Джеймсу Терберу, Роберту Бенчли, Клифтону Фэдимену, а позднеэ Питеру Де Раису, Вуди Аллену, пародисту Салливену «подвластны» самые разнообразные жанры; с присущими ему эпиграмматической остротой, гротескно-гиперболическим переосмыслением прототипа Салливен искусно пародирует как серьезную литературу (пьесы О’Нила или, скажем, романы Дэвида Лоуренса), так и всякого рода «окололитературную» продукцию: журналистику, мемуары, путевые очерки, документальную, научно-популярную литературу. Приевшиеся композиционные мотивы и стилистические штампы получают в веселых пародиях и стилизациях Салливена подчеркнуто ироническое звучание.

Предлагаемые читателю пародии Фрэнка Салливена, некоторые из которых даются в сокращении, взяты из сборников: «Innocent byslanding», (N. Y., 1928). «Broccoli and old lace» (N.Y., 1931), «In one ear» (N.Y., 1933).

 

ОСКОРБЛЕНИЕ ДЕЙСТВИЕМ

(Из области криминалистики)

Человек обвиняется в том, что он укусил палец, принадлежащий полицейскому сержанту Уильяму Кэрроллу.

По сведениям, поступившим из полиции, у Кэрролла насчитывается десять пальцев, из которых два больших. Эти пальцы распределяются по пять на каждой из двух имеющихся в наличии рук. (Работник полиции обязан иметь как минимум две руки.)

Как сообщает полиция, сержант Кэрролл, застав преступника на месте преступления (ограбление телефона-автомата), пренебрежительно указал на него пальцем, каковым является в подобных случаях указательный палец на правой руке. Предполагается, что именно в этот момент вор схватил сержанта Кэрролла за указательный палец и укусил его. Таким образом, правонарушитель обвиняется в (а) пренебрежении к предупреждению, (б) моральном и физическом ущербе, нанесенном представителю закона, (в) материальном ущербе, нанесенном телефонной компании.

Прежде чем выносить суровый приговор подсудимому, вспомним, что (а) все мы являемся потенциальными потрошителями телефонов-автоматов, (б) никто из нас не откажет себе в удовольствии укусить полицейского сержанта.

Девять из десяти читателей этой статьи, если их столько наберется, должны признать, что, всякий раз пользуясь телефоном-автоматом, они, порой небезуспешно,. пытаются выбить из него свою монетку, а то и две. Так, между прочим, начинали несколько крупнейших телефонных магнатов.

Все мы хотим укусить полицейского. В раннем детстве нас одолевало желание укусить мачеху. Это называется «мачехомания». С возрастом полицейский заменяет нам мачеху, и мы кусаем его. В результате при виде полицейского все мы испытываем непреодолимое желание кусаться, царапаться, драться, ругаться, и большинство беспорядков объясняется тем, что мы подавляем свои эмоции, не даем им выхода. Нас часто называют нацией невротиков. Почему? Потому что американская полиция, не считаясь с интересами своих сограждан, запрещает населению кусаться, драться и царапаться.

Не исключено также, что наш правонарушитель – это пусть и не понятый, но ведомый патриотическим долгом гражданин, который пытался своим проступком вдохновить полицию на еще более решительную борьбу с преступностью. Ведь, чтобы вывести полицейского сержанта из состояния апатии, нужна небольшая встряска. И в этом отношении укус – далеко не самое худшее средство, хотя он и сопряжен с известной опасностью, ибо вы всегда рискуете вывихнуть себе челюсть или сломать зуб, В этой связи хочется надеяться, что правонарушителю не будет отказано в тщательном и всестороннем стоматологическом обследовании.

Возможно также, что бедняга вышибал монеты из телефона-автомата, чтобы отдать деньги телефонной компании – заблаговременно, пока не придет какой-нибудь солидный господин и не украдет их.

Наконец, может быть, грабитель просто отличный парень, веселый и остроумный.

 

КАК СЕЙЧАС ПОМНЮ…

(Из серии «Встречи с интересными людьми»)

Я познакомился с Генри Льюисом Мэнкеном зимой 1924 года. Известный книгоиздатель и критик обедал с Синклером Льюисом. Они о чем-то оживленно разговаривали. Я сидел за соседним столиком с Томасом Гарди, за которого я много писал в те годы.

– Кто этот человек? – спросил я у Гарди.

– Синклер Льюис, – ответил он.

– Нет, другой, у которого на рубашке вышито «Г. Л. Мэнкен, 1524, Холлинз-стрит, Балтимор».

– Разве БЫ не знаете? – удивился Гарди. – Это Генри Льюис Мэнкен.

– Так это и есть Генри Льюис Мэнкен?

– Да, – ответил Гарди.

– Значит, это Генри Льюис Мэнкен, – сказал я.

– Да, – ответил Гарди.

В следующий раз нам с Мэнкеном довелось увидеться только весной во время пасхальной службы. Когда мы с Бернардом Шоу вошли в церковь, я разглядел в полумраке знакомую фигуру.

– Кто этот человек? – спросил я у Бернарда Шоу. – Мне кажется, я его знаю.

– Вечно вам что-то кажется, – начал было Шоу, но, приглядевшись, воскликнул:

– Ба, да это Генри Льюис Мэнкен!

С тех пор мы больше не виделись. В июне прошлого года я получил от Мэнкена письмо, в котором тот со свойственной ему непосредственностью писал:

«Уважаемый сэр, редакция журнала «Америкен меркьюри» уведомляет Вас о том, что прилагаемая рукопись, к сожалению, непригодна для публикации».

Как это похоже на Мэнкена! «Прилагаемая рукопись»! Из всех американских писателей только один Мэнкен мог придумать такое!

Я навсегда сохраню в сердце память о нашей дружбе.

Впервые я встретился с президентом Уильямсом Говардом Тафтом (тогда просто У. Г. Тафтом) в Саратоге, штат Нью-Йорк, осенью 1908 года. Он проезжал через наш городок в своем личном поезде, а я, тогда еще совсем мальчишка, продавал на станции газеты. Хотя мистер Тафт в это время крепко спал в своем купе, я сразу же испытал к нему глубокую привязанность, во взаимности которой президент ни разу не дал мне повода усомниться.

Наша следующая встреча состоялась в Белом доме, куда я попал в составе делегации старшеклассников средних школ. Секретарь представил меня президенту, и тот, широко улыбаясь, протянул мне руку.

– Очень рад, мистер Салмон, – сказал он, делая вид, что не узнает меня.

В ответ я только понимающе улыбнулся. Уверен, мы поняли друг друга.

Память о нашей дружбе с президентом Тафтом навсегда сохранится в моем сердце.

Дороти Паркер! Женщина-легенда!

Мы встретились впервые в 1905 году на ее каноэ у Стейтен Айленд, где она отдыхала, скрывшись от суеты вашингтонской политики. В то время миссис Паркер была министром обороны в администрации президента Теодора Рузвельта и только что подписала мирный договор «Паркер – Понсефот – Хей», который впоследствии из-за потери нескольких запятых и тире (со временем их обнаружили в ее личных вещах) привел к мировой войне: Франция, Англия, Соединенные Штаты, Бельгия и Италия объявили войну Дороти Паркер и Германии.

В то время она была двухметрового роста, не то что теперь – крохотная миниатюрная женщина: за годы войны она сильно сдала. У меня до сих пор хранятся ее трогательные, надушенные фиалкой письма. Вот одно из них:

«Дорогой Лаузи. Чтоб сегодня был у меня на коктейле. Будут писатели. Смотри, если не придешь! Пеняй на себя».

Что бы про нее ни говорили, Дороти Паркер была по-настоящему боевой женщиной. Я навсегда сохраню память о нашей дружбе.

 

ДРАМАТУРГИЯ

(Сцены из семейной жизни)

  1. АМЕРИКА. НЕПОКОРНАЯ ЖЕНА

Действующие лица:

Он – Джордж Вашингтон

Она – Марта, его жена

Действие происходит в Америке во время Войны за независимость

Она (убирает со стола посуду после ужина). Дать тебе тапочки?

Он.

Цитировать

Салливен, Ф. Фрэнк Салливен смеется…. Вступительная заметка и перевод с английского Александра Ливерганта / Ф. Салливен, А.Я. Ливергант // Вопросы литературы. - 1985 - №10. - C. 263-274
Копировать