Фрактальная логика Виктора Пелевина

Ни одно литературное имя сейчас не обросло столькими легендами, как имя Виктора Пелевина. «Куда он исчез? Почему молчит? Как он на самом деле выглядит? Почему появляется в черных очках?»

Писатель стал модным во всех сферах общества: от студентов-первокурсников до профессоров с внушительным стажем, от бизнесменов до свободных художников. В чем секрет этой известности? Что привлекает читателей и поклонников: эпатаж, увлекательная манера изложения, злость, модный стиль, остроумие? Попробуем ответить на эти вопросы с точки зрения психологии, которая позволяет увидеть скрытую динамику «тектонических» сдвигов мышления человека последней трети XX века – динамику, уже зафиксированную в литературе.

Что бы вы ни читали у Пелевина, в первый момент вас привлекает пронзительная узнаваемость времени (и себя в нем), даже в самых странных, сюрреалистических и абсурдных образах. Яркий пример – повесть «Принц Госплана»:

Вспомним: «Принц Персии» – одна из первых компьютерных игр, появившаяся где-то в начале 90-х, с книжным, романтическим сюжетом и графикой, напоминающей фильм. Для пользователя эта игра – настоящая сенсация. Ведь теперь на экране уже не какой-нибудь кружочек, поедающий точки на черном фоне, а яркие персонажи: принц, янычары с ятаганами в чалмах и живописной одежде, красавица-принцесса и злой колдун в остром колпаке и мантии. Все персонажи отлично «выписаны» и плавно двигаются, как в классическом мультфильме вроде «Белоснежки». Герой должен спасти принцессу, преодолев сложный лабиринт коридоров, ловушек и победив всех стражников.

Игра покорила всех, независимо от возраста. В нее играют дети в школе после уроков информатики, родители на работе, подростки дома, пока нет родителей…

Описание игры у Пелевина в точности соответствует первым впечатлениям восхищенного пользователя, и читатель тут же проникается благодарностью к автору за эту память и понимание:

«По коридору бежит человеческая фигурка. Нарисована она с большой любовью, даже несколько сентиментально. Если нажать клавишу «Up», она подпрыгнет вверх, выгнется, повиснет на секунду в воздухе и попытается что-то поймать над своей головой… Проход, по которому бежит фигурка, меняется. Большей частью это что-то вроде каменной штольни, но иногда она становится удивительной красоты галереей с полосой восточного орнамента на стене и высокими узкими окнами…»

«Принц Госплана» ¹

В памяти всплывает картинка, как flashback, я вспоминаю: дружно сидим за компьютером. Дочь играет, я не могу оторваться. На экране что-то вроде турникета метро. Только захлопываются не створки, а металлические зубчатые лезвия, и выходят они не с боков, а сверху и снизу. «Опять «ножницы»! – восклицает дочка. – Я теперь знаю, как пройти. Нужно подойти близко и шагнуть, когда створки только начнут открываться. Но все равно неприятно, бр- р-р». Некоторое время она настраивается, а потом, почти не глядя, зажмурясь и съежившись, судорожно нажимает клавишу. Мне тоже жутко. Возникает почти физическое ощущение нависшего над тобой лезвия. Фу, прошли… В следующий раз (разрезалки попадаются часто) повторяется то же самое.

А так у Пелевина:

«За стеклом замелькали колонны станции; поезд остановился. Саша дал толпе подхватить себя и медленно поплыл к эскалаторам. Работало два; Саша ответвился в ту часть толпы, которая двигалась к левому… Саша вдруг похолодел – до него донесся знакомый лязг. Он поднял голову и увидел впереди по ходу эскалатора включившуюся разрезалку пополам – два стальных листа с острыми зубчатыми краями, которые каждые несколько секунд сшибались с такой силой, что получался звук вроде удара в небольшой колокол <…> Проходить через разрезалки было, вообще говоря, несложно – надо было встать рядом и быстро шагнуть вперед сразу же, как разрезалка откроется. Но сейчас Саша ехал по эскалатору, и никакой возможности угадать, в какой момент он окажется у разрезалки, не было…»

«Принц Госплана»

Эта узнаваемость приковывает внимание к повествованию и уже в следующий момент, как хрустальный шар гипнотизера или суггестивная установка терапевта, погружает читателя в перипетии повести.

Главный герой, программист Саша из Госснаба, играет в компьютерную игру «Принц Персии». Играет на протяжении всей повести: разговаривая с начальством, отправляясь с поручением в Госплан, во время поездки на метро, встречаясь с приятелем и проч. И вместе с героем читатель «проваливается» из обыденной реальности в реальность игры. И происходит это совершенно неуловимо.

Level 1:

«Принц бежал по каменному карнизу… Картинка на экране сменилась, но вместо кувшина на мостике впереди стоял жирный воин в тюрбане и гипнотизирующе глядел на Сашу.

– Лапин! – раздался сзади отвратительно знакомый голос…»

«Принц Госплана»

Так, в первом же абзаце первой главы (Level 1) субъект действия неожиданно меняется. Вначале это принц бежит по карнизу, но в конце абзаца воин смотрит уже прямо на Сашу, а вместе с ним и на читателя. Иллюзия такая яркая, что в момент оклика как бы просыпаешься и не сразу понимаешь, кто кричал – еще один стражник или кто-то из внешней реальности.

Постепенно «пробуждения» из одной реальности в другую, следуя друг за другом с калейдоскопической быстротой, становятся все менее четкими, и наконец реальности сливаются в одну общую картину, как два слайда, наложенные друг на друга: «Потом впереди медленно поднялась вверх дверь четвертого уровня, и Саша шагнул в оказавшийся за ней вагон метрополитена».

Возникает совершенно сюрреалистическая картина, обладающая всеми признаками обыденности. Эта спутанность, а скорее симультанность пластов сознания, когда все они функционируют одновременно, – характерная особенность произведений Пелевина. Одних такое отсутствие границ «реальности» пугает, других неотразимо влечет. Одним оно кажется болезненным, другим – абсолютно достоверным. Описание спутанности весьма «натуралистично», потому и пугает. Любой специалист подтвердит, что оно клинически достоверно. Тем не менее было бы ошибкой считать, что такого рода спутанность, симультанность является только и исключительно болезненной. Художественная гиперболизация не искажает, а «выпячивает» психологическую суть феномена.

Переход от одной деятельности к другой (например, от игры к работе, от сериала к приготовлению обеда) не происходит мгновенно, как представляется наблюдателю. Психические состояния обладают некоторой инерцией. Каждой деятельности соответствует специфическое состояние, оптимальное для ее выполнения. Смена деятельности требует перенастройки, и до того, как это произойдет, прежнее состояние по инерции сохраняется в новых условиях, определяя особенности восприятия реальности. Это знакомо каждому, кто вынужден был прерывать увлекательное чтение, просмотр интригующего фильма или захватывающую игру. Переход от игры к реальности не может совершаться мгновенно, как переключение тумблера. Поэтому кажется проблематичным утверждение, что ни один нормальный человек не спутает игру с реальностью. Человек часто не в силах достаточно быстро менять способ восприятия и привычный режим функционирования. Как долго длится период спутанности сознания, зависит от времени, затраченного на игру. Чем больше времени занимает игра, тем продолжительнее и сложнее последующий выход. Режим функционирования «зависает».

Но стирание грани между игрой и жизнью – лишь одно из возможных проявлений спутанности «реальностей». Другое проявление аналогичной природы – трудности адаптации людей в новых культурно-исторических и экономических условиях, когда они продолжают думать и жить по-старому в новой ситуации. Мучительные проблемы людей на сломе эпох снова и снова демонстрируют инерционность психики. Молодежь легче переживает смену эпохи, потому что ее установки еще не зафиксировались, а психика очень подвижна. Чем моложе человек, тем легче ему сказать «а я так не играю» и перейти к другой игре.

Оба случая «зависания» психики, слияния разных «реальностей» воплощены в образе «Принца Госплана». Глобальная, исторически детерминированная смута сознания на сломе эпох предстает как синдром утраты границы между «реальностями». Пелевин первый в отечественной литературе показал внутренний психологический кризис не как нравственную коллизию, а как психодинамическую, даже психофизиологическую проблему смены режима функционирования, которая выражается в «наложении», смешении «реальностей».

Образ «Принца Госплана» вбирает в себя символы разных эпох: символ устойчивости и надежности социализма – «Госплан» – и символ смутной, призрачной переходной эпохи – компьютерную игру-бродилку «Принц Персии». В результате такого «сгущения» смысла (в терминологии Фрейда) читатель застает себя в третьей по счету реальности – реальности глобальных исторических процессов, составляющих стержень всех коллизий. Все три «реальности»: реальность обыденной жизни, реальность игры и социально- историческая реальность – вложены друг в друга и становятся понятными только друг через друга.

Этот специфический способ видения реальности и осмысления мира и составляет то «уникальное предложение», которое определяет интерес к произведениям Пелевина и позволяет ощутить дыхание смены «геологических эпох» в психике человека. Остановимся подробнее на тех «тектонических» изменениях в системе мышления и структуре личности, которые можно обнаружить в книгах писателя.

Новая личность беспрецедентна, то есть не соответствует никаким существующим моделям, никаким прецедентам прошлого. Справиться с ее внутренней динамикой, разобраться в системе управления не просто. В этих условиях исследование внутренней реальности есть единственная возможность «укротить» непредсказуемые и порой опасные завихрения сложной психической жизни. Понять ее законы, не заблудиться в хитросплетениях и лабиринтах психики – жизненно важная задача для современного человека. Собственно об этом и пишет Пелевин: «<…> целью написания этого текста было не создание «литературного произведения», а фиксация механических циклов сознания с целью окончательного излечения от так называемой внутренней жизни» («Чапаев и Пустота») ².

Как уже говорилось, жизнь героев Пелевина протекает в мире, где слиты внутренняя реальность сознания и внешняя реальность окружающего мира. «Культовые» фигуры: Шварценеггер, «просто Мария», Че Гевара – становятся персонажами произведений Пелевина наряду с главными героями. Возникает ощущение, что основной средой, в которой человек живет, к которой он вынужден приспосабливаться, является виртуальная среда, образованная его собственным сознанием. Ни читатель, ни герой зачастую не могут различить сон и явь, бредовые видения и жизнь «на самом деле», да и в конце концов оказывается, что это совершенно не меняет сути дела. Более того, суть дела нельзя понять вне этих хитросплетений.

Действие романа «Чапаев и Пустота» начинается с весьма реалистического описания одного февральского дня 19-го года. И когда читатель, доверившись автору, уже захвачен реальностью происходящего, действие начинает приобретать все более сюрреалистические черты и, достигнув апогея абсурда, вдруг обрывается и переносится почти на сто лет вперед в палату для душевнобольных, где герой находится на излечении. Вслед за тем действие столь же неожиданно перескакивает назад в 19-й год. Сходный принцип повествования находим в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», где сюжет также разворачивается в двух временных пластах. Феномен «сосуществования» реальностей становился уже предметом изображения в литературе. Но, в отличие от «Мастера и Маргариты», субъект действия у Пелевина при переходе от одной реальности к другой не меняется. Это два измерения одной личности, нерасторжимое целое. Герой живет сразу в обеих реальностях. И в их сопоставлении ему открываются смысл бытия и «конструкция» окружающего мира. Причем сам герой склонен считать реальностью именно то, что по логике вещей следует признать бредом.

Было бы большим соблазном отнести все это к проявлениям солипсизма – то есть такого мироощущения, при котором мир принимается за собственное представление. Автор сам иронически предвосхищает подобный поворот мыслей: «Специалисты по литературе, вероятно, увидят в нашем повествовании всего лишь очередной продукт модного в последние годы критического солипсизма…» («Чапаев и Пустота»).

Но в каждой шутке есть, как известно, доля правды. Слияние в одном определении – критический солипсизм – взаимоисключающих понятий, с одной стороны, «обнуляет» объяснительный потенциал каждого из них, а с другой – оставляет ощущение амбивалентной неисчерпаемости обозначаемого…

Развитие электронных технологий привело к тому, что проблемы виртуальности и ее отношение к реальности стали широко дебатироваться и в научных кругах ³, и в массовой коммуникации. Однако для героев В. Пелевина это не абстрактная научная проблема и не развлечение, а насущная задача внутрипсихической реорганизации, которую невозможно отложить или отменить.

Речь идет о смене парадигмы мышления, примерно равноценной той метаморфозе, которая произошла при переходе от геоцентрической системы Птолемея к гелиоцентрической системе Коперника. Сегодняшние перемены подготавливались давно и частично уже стали достоянием сознания, по крайней мере в сферах, далеких от самоанализа: в физике микромира, компьютерных технологиях, математике. Но рано или поздно законы, касающиеся объективного мира, и связанные с ними приемы мышления субъект обращает на самого себя. Та парадоксальная картина мира, которая открылась Эйнштейну, Бору, Планку и другим гениальным ученым, сегодня предстала взору обывателя как реальность внутри его самого.

Неопределенность, нелокальность и антиномичность самой психики обрушиваются на героев Пелевина. Они начинают ощущать свое «я» как множественное, нетождественное в различные моменты жизни. Человек Пелевина постоянно ищет и не может найти свое подлинное «я», «фиксированный центр своих кошмаров», по выражению одного из персонажей.

Вот один из диалогов:

«- Эта игра так устроена, что дойти до принцессы может только нарисованный принц….

– Но куда деваются те, кто играет? Те, кто управляет принцем?

– Ты можешь сказать, кто бился головой о стену и прыгал вверх? Ты или принц?

– Конечно, принц, – сказал Саша. – Я и прыгать-то так не умею.

– А где в это время был ты?

Саша открыл было рот, чтобы ответить, и замер.

– Вот туда они и деваются, – сказал Итакин».

«Принц Госплана»

Современная психология склонна рассматривать личность как совокупность вариантов «я» – субличностей, реализующих различные стороны «я». Вместе с тем субличность не просто часть «я». «Субличность, – пишет известный психолог Маргарет Руффлер, – это психодинамическая структура, которая, став однажды достаточно сложной, стремится к независимому существованию. Она обладает собственными характеристиками, требует независимого существования и старается удовлетворить собственные потребности и желания через личность» ⁴. Патологией является не наличие различных «я», а неспособность управлять ими. «Субличности исполняют функцию инструментов самовыражения личности. Вместе с тем это линзы, через которые видна личность, посредством которых она обретает реальный опыт» ⁵. Специалисты убеждены, что процесс личностного развития и духовного самосовершенствования человека невозможен без осознания составных частей своей личности и приобретения навыков управления ими ⁶.

Надо сказать, что именно так разворачивается и общение в Интернете. Замечено, что в сети люди предпочитают пользоваться разнообразными псевдонимами – «никами», – в соответствии с которыми строят свой имидж и коммуникацию. В этом исследователи видят «стремление к экспериментированию с идентичностью, желание пробовать себя во все новых и новых ролях, испытывать новый опыт», чтобы обрести «альтернативы дальнейшего развития» ⁷. Таким образом, «множественность виртуальных идентичностей» становится способом развития личности.

Однако то, что в теории кажется ясным и удобным, в реальной жизни оборачивается мучительными поисками себя, своей идентичности.

Обратим внимание на диагноз, данный врачом психбольницы Петьке из романа «Чапаев и Пустота», – «раздвоение ложной личности». Получается, что настоящая личность как бы вообще отсутствует, исчезает в разнообразных «я».

1. Текст цитируется по изд.: Пелевин В. Принц Госплана // Пелевин В. Желтая стрела. М.: Вагриус, 2000.[↩]
2. Текст цитируется по изд.: Пелевин В. Чапаев и Пустота. М.: Вагриус, 2000.[↩]
3. См. в кн.: Виртуальная реальность в психологии и искусственном интеллекте. М.: Российская Ассоциация искусственного интеллекта, 1998.[↩]
4. Руффлер М. Игры внутри нас. М.: Изд. Института психотерапии, 1998. С. 22 – 23.[↩]
5. Там же. С. 24.[↩]
6. Чеботарева Н. Д. Интернет-форум как виртуальный аналог психодинамической группы // Психология общения 2000: проблемы и перспективы. Международная конференция 25 – 27 окт. 2000. С. 328- 330.[↩]
7. Жичкина А. Е., Белинская Е. П. Стратегии самопрезентации в Интернет и их связь с идентичностью. 2000. http://www.flogiston.df.ru/projects/articles/strategy.shtml [↩]