Еще девять пушкинских строк?..

1

Все началось с того, что я прочел вслух народные песни, записанные Пушкиным. Они напечатаны в приложении к третьему тому академического десятитомника и в «Литературном наследстве» (т. 79), где заново сверены с автографами поэта и с копиями, сохранившимися в архиве П. Киреевского. Читать народные песни вслух не так-то просто. Если не протянешь звук, то собьешься на прозу:

«Ах ты, мой сердечный, милый

друг!

Я слышала несчастье про

тебя.

Идешь в поход. Возьми меня

с собой,

Назови меня родной сестрой

Или душенькой молодой

женой» ¹.

 

И вдруг песня, которую легко читать вслух, словно создана она для чтения, а не для пения. К тому же она записана рукою Пушкина. Песня поразила меня звучанием и содержанием:

Как за церковью, за немецкою,

Добрый молодец богу молится:

– Как не дай, боже, хорошу

жену, –

Хорошу жену в честной пир зовут,

Меня, молодца, не примолвили*.

Молоду жену – в новы саночки,

Меня, молодца, – на запяточки.

Молоду жену – на широкий двор,

Меня, молодца, – за воротички.

* пригласить (Примечание Пушкина) ².

Итак, в большом городе, где есть иноверческие храмы и где православный почему-то молится за немецкою церковью, живет человек, женатый на красавице. Ее то и дело зовут за ее молодость и красоту на зимние праздники к некоему могущественному лицу. Столь могущественному, что от приглашения не откажешься. А мужа красавицы унижают какие-то ОНИ. Эти ОНИ смотрят на него как на холопа, как на ливрейного лакея, которого можно поставить на запятки саней, везущих красавицу во дворец. ОНИ могут пригласить ее одну, без мужа, а если он явится вместе с ней, то выставить его за ворота. Чья это судьба? И кто эти ОНИ?

Заглянем в письма и в Дневник Пушкина. «Теперь они смотрят на меня как на холопа, – сказано в письме к жене после того, как поэта пожаловали в камер-юнкеры, – с которым можно им поступать как им угодно» (X, 489). А в Дневнике читаем о причине этого: «…Двору хотелось, чтобы Наталья Николаевна танцовала в Аничкове» (VIII, 33). Вот вам и ОНИ. Вот и «хороша жена», которую «в честной пир зовут». Вот вам и обращение с мужем как с холопом – «меня, молодца, – на запяточки».

И все же, неужели ОНИ дошли до того, что Пушкина выставили за ворота? Запись от 26 января 1834 года: «В прошедший вторник зван я был в Аничков. Приехал в мундире». Кстати, поэт ненавидел свой придворный мундир, называл его полосатым кафтаном, а себя в нем – шутом. Но читаем дальше: «Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Наталью Николаевну…» (VIII, 35). Вот вам и «меня, молодца, – за воротички»!

И еще запись: «Описание последнего дня масленицы (4-го мар.) даст понятие и о прочих. Избранные званы были во дворец на бал утренний, к половине первого. Другие на вечерний, к половине девятого. Я приехал в 9. Танцовали мазурку, коей оканчивался утренний бал». Отметим, что поэт не был в числе избранных и приехал один. А где же была его жена? Продолжим чтение: «Дамы съезжались, а те, которые были с утра во дворце, переменяли свой наряд. Было пропасть недовольных: те, которые званы были на вечер, завидовали утренним счастливцам». Разумеется, Наталья Николаевна была в числе дам, которые переменяли наряд, и танцевала на обоих балах. «Все это кончилось тем, что жена моя выкинула. Вот до чего доплясались» (VIII, 36 – 37). Это и есть соответствие стиху «Меня, молодца, не примолвили».

Какие страшные унижения, какие беды! «Как не дай, боже, хорошу жену», то есть прекрасную и любимую, – вот что даже вырвалось у автора песни!

Записано рукою Пушкина, речь идет о Пушкине: точные факты, подтвержденные Дневником. Вначале то, что мужа красавицы не приглашают, выставляют за ворота, поступают с ним как с холопом, я счел поэтическим домыслом. Впрочем, вполне оправданным. Окажись на месте поэта простой мужик, а на месте царя просто барин, так бы оно все и было.

И огромной силы обобщение. «Жестокий век», когда ОНИ могли унизить, сжить со свету и неведомого доброго молодца, и великого поэта. Не ИХ ли мы знаем по стихам на смерть поэта, написанным Лермонтовым («И прежний сняв венок – они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него») и Кольцовым:

С богатырских плеч

Сняли голову –

Не большой горой,

А соломинкой…

 

Выходит, обо всем этом рассказал и сам Пушкин, взяв для своего стихотворения форму народной песни и излюбленный кольцовский размер (стиховеды называют его кольцовским пятисложником).

Продолжаю с помощью самого же Пушкина, его собственных свидетельств исследовать свою неожиданную находку³. И замечаю несоответствие тона песни с Дневником и письмами 1834 года. Песня куда более трагична, безысходна, а в Дневнике и письмах для поэта как бы есть выход. В песне вполне определенное – «меня, молодца, не примолвили». В Дневнике: «Было пропасть недовольных: те, которые званы были на вечер, завидовали утренним счастливцам». Пропасть недовольных, но не Пушкин. Он вроде бы даже попал в почтенную компанию: «Приглашения были разосланы кое-как и по списку балов князя Кочубея; таким образом ни Кочубей, ни его семейство, ни его приближенные не были приглашены, потому что их имена в списке не стояли».

Про эпизод с мундиром и фраком в песне сказано горестно и недвусмысленно: «Меня, молодца, – за воротички». Речь идет о прямом оскорблении и унижении. В дневниковой записи от 26 января 1834 года дело выглядит несколько иначе: «Приехал в мундире. Мне сказали, что гости во фраках. Я уехал, оставя Наталью Николаевну, и, переодевшись, отправился на вечер к С. В. Салтыкову. Государь был недоволен, и несколько раз принимался говорить обо мне».

Опять-таки недоволен царь, а не Пушкин, описавший этот эпизод с виду бесстрастно. Слова царя, конечно же, совпавшие с одним из тех мнений света, против которых восстал поэт, в переводе с французского звучат так: «Он мог бы дать себе труд съездить надеть фрак и возвратиться. Попеняйте ему».

Так и слышишь чей-то голос: «Гости во фраках». Жена остается на балу. Муж уходит и не возвращается. Царь недоволен Пушкиным. Все знают об этом и о словах царя. Кто-то передал их Пушкину. Кто-то от имени царя попенял ему.

Но песня говорит о смертельном оскорблении, а Дневник – лишь о недоразумении, пусть обидном и унизительном. Пушкин как бы даже отплатил за обиду: не вернулся на бал, его отсутствие замечено, царь недоволен. Более того. Пушкин перестает ездить в Аничков, и царь, встретив Наталью Николаевну на балу у Трубецких, снова выражает свое недовольство. Он не без раздражения говорит жене поэта по-французски: «Из-за сапог или из-за пуговиц ваш муж не явился в последний раз?» (Здесь французское выражение «из-за сапог» означает «без повода, по капризу».) А вот пояснение Пушкина: «Мундирные пуговицы. Старуха гр. Бобринская извиняла меня тем, что у меня не были они нашиты» (VIII, 35). Но это версия графини Бобринской. Поверим песне: поэта намеренно оскорбили, выставив «за воротички». Ждали, что он все-таки вернется на бал, стерпит унижение. Но этого не произошло. В Дневнике Пушкин как бы отмщен: не вернулся на этот бал, не поехал на следующий… В песне обида несмываемая, неотмщенная, да еще и нанесенная не одним и даже, может быть, не самим царем, а всеми ИМИ, кто сделал так, чтобы великого поэта – «за воротички».

Биографам Пушкина, видимо, надо обратить больше внимания на тот январский бал в Аничковом дворце. Говорят, инфаркт закладывается за три года. Запись об эпизоде с мундиром и фраком сделана 26 января 1834 года. А через три года, 27 января, поэт будет смертельно ранен на дуэли Дантесом, впервые упомянутым в той же записи. Поэт словно бы угадал «грядущей смерти годовщину».

Большего внимания заслуживает и эпизод с неприглашением на утренний бал, ибо день 4 марта описан поэтом еще и потому, что его описание дает понятие и о прочих. А о прочих сказано в письме к П. Нащокину: «Вообрази, что жена моя на днях чуть не умерла. Нынешняя зима была ужасно изобильна балами. На масленице танцовали уж два раза в день». Не сказано, «примолвили» Пушкина на другие утренние балы или нет. «Наконец, – продолжает он, – настало последнее воскресение перед великим постом. Думаю: слава богу! балы с плеч долой. Жена во дворце. Вдруг, смотрю – с нею делается дурно – я увожу ее» (X, 466).

Нет, не мог Пушкин в 1834 году обсуждать в песне собственную участь в браке. Смертельная угроза жене куда важнее собственной смертельной обиды. Тот, кто написал Нащокину: «Теперь она (чтоб не сглазить), слава богу, здорова», – не мог произнести тогда, в 1834 году («чтоб не сглазить»), горестную строку: «Как не дай, боже, хорошу жену». Кроме того, у автора Дневника есть будущее, есть выход: жена в деревне, а там и он сам может еще подать в отставку, бежать вместе с ней «в обитель дальную трудов и чистых нег». У автора песни выхода нет: «хорошу жену» так и будут звать в «честной пир», а с ним так и будут поступать как с холопом.

Песня, конечно же, написана много позже событий, о которых идет речь в ней и в Дневнике. Поэт сочинит ее тогда, когда увидит эти события в ином свете, когда обстоятельства заставят его к ним вернуться.

Однако напечатана песня не в самом собрании сочинений, а в приложении к нему. А это значит, что, по мнению науки, да не одной, а целых двух – пушкинистики и фольклористики, она принадлежит не Пушкину, а народу, безымянным авторам и исполнителям. Кто же и когда ее пел?

2

Говорят, открытия легче всего делаются на стыке наук. Может, потому, что ни одна из них не чувствует себя здесь полной хозяйкой?

Наиболее точное, прочтение песни «Как за церковью, за немецкою» и итоги ее изучения как пушкинистами, так и фольклористами даны в книге «Песни, собранные писателями. Новые материалы из архива П. В. Киреевского» («Литературное наследство», т. 79). Здесь помещены народные песни, записанные Пушкиным, Гоголем, Языковым, Кольцовым, Далем… Две неизвестные пушкинские записи, найденные П. Уховым, и старые записи, заново сверенные с оригиналами и копиями в архиве Киреевского.

Снимок автографа. Летучий пушкинский почерк. Сокращения «хо же» вместо «хорошу жену», «мол» вместо «молоду». К «примолвили» пояснение «пригласить». «Часто в пир» исправлено на «в честной пир». Под снимком: «Михайловское. Конец 1824-начало 1825″ ⁴. Будь эта дата написана рукой самого Пушкина, все равно не поверил бы.

Узнаю, что песня «Как за церковью…» найдена в фольклорном разделе старой рабочей тетради поэта вместе с пятнадцатью сказками и еще тремя песнями, записанными Пушкиным в Михайловском. Смотрю фотокопию в московском Музее А. С. Пушкина⁵. Песня – последняя в фольклорном разделе. Я так и думал, что она окажется последней.

Значит, Пушкину было нужно, чтобы его стихи, попадись они кому-нибудь на глаза, были приняты за народную песню, да еще записанную много раньше событий, о которых идет речь. Вот он и спрятал эти стихи на последней странице фольклорного раздела своей тетради. Он спрятал, а я нашел. Выходит, я – первооткрыватель? Но не тут-то было.

Я решил просмотреть все, что об этой песне говорят пушкинисты и фольклористы. Начал с пушкинистов. С самого первого из них. П. В. Анненков уже через двадцать лет после смерти поэта напечатал «Как за церковью, за немецкою» среди пушкинских произведений в седьмом томе составленного им собрания сочинений, назвал публикацию «Песенка, записанная Пушкиным» и пояснил: «Нельзя ручаться, чтоб эта песенка не была составлена самим Пушкиным. Во всяком случае она – позднейшее произведение народа, если принадлежит народу» ⁶. Это странное примечание адресовано сразу двум разновидностям проницательных читателей. Одних оно должно было запутать, а других навести на мысль, что перед ними стихи о судьбе Пушкина, плач по Пушкину, народ мог сочинить его лишь после смерти поэта, узнав обстоятельства его драмы. Но, намекает Анненков, ежели «позднейшее произведение народа» есть в то же время и «песенка, записанная Пушкиным», то, как вы думаете, кто ее автор? Столь хитроумным намеком первый пушкинист ввел в заблуждение не только цензуру XIX, но и пушкинистику XX века.

1857 год, Николай I умер, время более либеральное. И все же в стихах «Из Пиндемонти» в том же седьмом томе анненковского собрания крамольные слова о придворной карьере («зависеть от царя… для власти, для ливреи») заменены точками. И еще далеко то время, когда можно будет издать полный текст «Памятника». Скажи Анненков прямо, о чем песня и кто ее автор, и она тут же приобрела бы опасный смысл, вызвала бы скандал. Одно дело, когда жалуется безымянный добрый молодец, а другое – когда жалуется, обвиняет сам Пушкин.

Песню печатали среди пушкинских стихов еще в трех дореволюционных собраниях сочинений⁷, потом она тихо ушла в примечания, приложения, а в самое полное – большое академическое собрание не вошла совсем: это же не сам Пушкин, а только его запись! И больше у пушкинистов никаких сомнений относительно принадлежности песни народу не было. Поэт записал ее как народную, значит, она и есть народная. Никто больше не сопоставлял ее с пушкинской судьбой, с другими его произведениями.

Но удивительная вещь! Песня постепенно стала чужой не только для пушкинистов, но и для фольклористов. Дело в том, что они очень легко нашли варианты для первых трех песен, записанных в так называемой третьей масонской тетради поэта, а для последней народных вариантов не нашлось, словно ее никто, кроме Арины Родионовны, не пел и никто из собирателей песен, кроме Пушкина, не знал.

Вот что утверждают фольклористы.

1900, П. Шейн: «…Во всех знакомых мне сборниках песен я не мог найти соответственной параллели» ⁸.

1910, Н. Трубицын: «…Песня семейная, вариантов к ней, к сожалению, подыскать ни Шейну, ни мне не удалось» ⁹.

1929, В.

1. А. С. Пушкин, Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. III, Изд. АН СССР, М. -Л. 1949, стр. 452. Все цитаты из сочинений Пушкина даются по этому изданию. Цифры в скобках обозначают: первая – том, вторая – страницу.[↩]
2. Привожу по публикации А. Соймонова в кн. «Песни, собранные писателями. Новые материалы из архива П. В. Киреевского», «Литературное наследство», 1968, т. 79, стр. 188. Песня дана в прочтении Р. Теребениной.[↩]
3. В. Берестов, От ямщика до первого поэта (О том, что такое «лестница чувств», и о двух вновь обретенных стихотворениях Пушкина), «Литературная Россия», 30 мая 1980 года. Другим пушкинским стихотворением я считаю песню «Уродился я несчастлив, бесталанлив», сохранившуюся в архиве П. Киреевского.[↩]
4. »Литературное наследство», т. 79, стр. 189. [↩]
5. ИРЛИ, ф. 244, оп. 1, N 836, лл. 51об. – 49об.[↩]
6. »Сочинения Пушкина», издание П. В. Анненкова, т. VII, СПб. 1857, стр. 93. [↩]
7. См. комментарий М. Цявловского в кн. «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты», «Academia», М. -Л. 1935, стр. 460. Тексты к печати подготовлены Т. Г. Цявловской-Зенгер.[↩]
8. П. Шейн, Народная песня и Пушкин, «Ежемесячные сочинения», 1900, июнь, стр. 91.[↩]
9. Н. Н. Трубицын, Пушкин и русская народная поэзия, в кн.: Пушкин, Полн. собр. соч. под редакцией С. А. Венгерова, т. IV, СПб. 1910, стр. 62.[↩]