Действительность и воспоминания
В. Брайнина, Талант и труд, «Художественная литература», М. 1977, 230 стр.
Летом 1953 года, рассказывает Б. Брайнина в своей новой работе «Талант и труд», К. Федин посоветовал ей написать книгу о творчестве Федора Гладкова. Уникальный писатель – говорил он. Выходец из самых глубин народной жизни… Вскоре Б. Брайнина познакомилась с Федором Васильевичем (кроме книг, пишет она, надо было узнать его лично, нужен был «эффект присутствия») и с тех пор вот уже четверть века изучает его творчество. Вышли ее книги о писателе (первая – «Федор Гладков. Очерк жизни и творчества» – была издана в 1957 году и несколько раз переиздавалась; «Талант и труд» – новая работа критика о Федоре Гладкове), но она считала себя в долгу перед ним. «Пока не поздно, – пишет теперь Б. Брайнина, – пока беспощадное и щедрое время позволяет, необходимо рассказать о Ф. Гладкове все, что мы знаем. Не случайно назвала я время не только беспощадным, но и щедрым: воспоминания углубляют, обогащают действительность. Только с жизненным опытом приходит понимание всей философской глубины слов Льва Толстого: «…это была действительность, это было больше, чем действительность: это было действительность и воспоминание» (стр. 43 – 44).
В книге «Талант и труд» критические раздумья автора о художественных произведениях Ф. Гладкова переплетены с мемуарным и документальным материалом (в частности, на нем построена глава «Еще раз о совести эстетической» – о сложных взаимоотношениях Ф. Гладкова и Горького). В. Брайнина много общалась с Федором Васильевичем в последние годы его жизни и сумела показать разного, как все люди, Ф. Гладкова, иногда даже неожиданного для нас – скажем, трогательно любящего природу (теперь становится понятно, почему так особенно дорога была ему повесть «Березовая роща» и он сердился на критиков, что мало ей уделяли внимания. Один литератор, вспоминает Б. Брайнина, упрекнул Ф. Гладкова в том, что он от большой темы «Энергии» перешел к маленькой, частной теме «Березовой рощи». Было бы всем известно, убеждал писатель, что березовые рощи помогали строить и Днепрогэс, и все, что мы построили).
Б. Брайнина рассказала о сложной житейской и писательской судьбе Ф. Гладкова, – человек он был горячий, своеобычный, любую, по его мнению, ошибку, фальшь в литературной или общественной жизни воспринимал как личную обиду, вступал в бой когда угодно и с кем угодно. Б. Брайнина передала «художественную атмосферу», в которой жил Ф. Гладков, и особо подчеркнула, что он как-то совершенно свято любил литературу и так же свято относился к своему писательскому ремеслу. Ф. Гладков вечно «отрицал в севе художника» и жестоко страдал от этого (В. Брайнина считает, что эта его особенность во многом повлияла на их отношения с М. Горьким). Он упрекал себя, вспоминает Б. Брайнина, мучился из-за того, что вещам его не хватает поэтичности: «Жизнь-то я знаю хорошо, опыт большой… А вот как превратить этот опыт в подлинное искусство, найти жемчужное зерно в куче мусора – над этим бьюсь всю жизнь, представить не можете, как терзаюсь…» (стр. 186).
Б. Брайнина представляла его терзания, основываясь на устных рассказах писателя, письмах, на редких по этому поводу выступлениях в печати. И показала в новой своей книге, как битый-перебитый мальчонка из нищей крестьянской семьи в глухой деревушке огромным усилием воли получил образование, стал народным учителем, профессиональным революционером, а затем – одним из основоположников русской советской литературы.
Ф. Гладков начал писать довольно рано – уже с 1900 года стали появляться его рассказы. В большую прессу ввел его М. Горький – в 1917 году он напечатал в журнале «Летопись» один из лучших рассказов Ф. Гладкова «Единородный сын» («Пучина»). По-настоящему блеснул Ф. Гладков «Цементом» (1925 год) – роман этот, по словам самого же автора, был биографичнее его автобиографических повестей. Через семь лет появился новый роман Ф. Гладкова – «Энергия».
«Начиная с «Цемента» и кончая «Мятежной юностью», – приводит Б. Брайнина выдержку из письма к ней Федора Васильевича (18 июня 1956 года), – я прежде всего, по мере сил моих, конечно, стремился и стремлюсь раскрыть психологию человека, внутренний мир рабочего-революционера до Октября, и новое, более сложное качество его интеллигентности в советское время. Неумные книжки, где передовой рабочий представлен неким бездумным здоровяком, одним лишь мышечным напряжением добывающим сказочные рекорды, звучат глупо и фальшиво… Все это не только комически наивно, эмоционально неграмотно, но и политически вредно…» (стр. 59 – 60).
Б. Брайнина рассматривает произведения Ф. Гладкова в контексте истории, конкретной политической обстановки того момента, когда они создавались. «Цемент», «Энергия» были первыми в нарождающейся пролетарской литературе романами о рабочем классе, в которых автор в широких картинах рисовал преобразование хозяйства, преобразование строя, великое преобразование личности. В «Цементе» запечатлена целая эпоха народной жизни: здесь и новая экономическая политика, и партийная чистка, и преодоление мелкобуржуазной стихии, и ломка старого и строительство нового быта, и борьба с врагами.
Но все это не заслоняет у писателя главное – восстановление цементного завода он показывает через столкновения характеров, показывает, как в этих столкновениях рождались новые люди с новой психологией, может быть, еще с остатками прошлого, с примесью уродливого, но в существе своем уже новые люди.
Великолепной назвал А. Серафимович фигурку инженера Клейста в рецензии на «Цемент», которая была опубликована в «Правде» в момент самых жарких споров о романе. «Это – яркая, правдивая история спеца» 1, – писал он. Б. Брайнина, отметив способность Ф. Гладкова раскрывать внутренний мир своих персонажей, «диалектику души», игру их эмоций, показывает, насколько реалистично вылеплен Клейст, насколько художественно точно изображен его переход в «стан классового врага». Вначале надменный, замкнутый в своем высокомерии, презирающий невежественных «разрушителей», Клейст в конце концов отдает революции свои знания, свою культурную силу, отдает, что подчеркивает Б. Брайнина, не за страх, а за совесть.
По прошествии времени по-новому увидела Б. Брайнина образ интеллигента Сергея Ивагина. Критики единодушно упрекали Ф. Гладкова в том, что тему «интеллигенция – революция» он решал упрощенно. Горький писал, что «Сергей написан по шаблону – «интеллигент значит слаб и жалок». Вы все завываете, что большевизм и творец его Вл. Ленин – это пришло из интеллигенции».
Ф. Гладков не согласился с такой трактовкой образа Сергея. «…Он и не слаб и не жалок, – убеждал Федор Васильевич Б. Брайнину в письме от 5 января 1958 года. – Сергей предан революции до самопожертвования. Никакие ни личные, ни общественные злоключения не заставят его изменить революционному делу. Это не Старцов Федина, а тем более не Мечик Фадеева. Сергей внушает не жалость, а сострадание. А это разные вещи. У Ивагина были пороки его среды, но и достоинства великой русской интеллигенции, той, которая пошла в революцию…» (стр. 87). В книге «Талант и труд» Б. Брайнина, на мой взгляд, справедливо принимает эти трактовки автора. В периоды острой классовой борьбы, пишет она, судьба человека нередко бывает трагедийной. Это остро чувствовал Ф. Гладков и, осуждая «девичью робость» своего героя, сострадал ему. Он знал и то, что гуманизм революции направлен на преодоление трагедии, на то, чтобы судьба Сергея Ивагина, как и Поли Меховой, была в дальнейшем решена оптимистически.
Принцип исследования произведений Ф. Гладкова в контексте времени помог Б. Брайниной, по-моему, точно оценить сегодня героинь романов «Цемент» и «Энергия» – Дашу Чумалову, инженера Феню (как пишет Б. Брайнина в главе «О любви», они не раз обсуждали эти образы, – Ф. Гладков любил свою Дашу: «Моя Даша, – говорил, – максималистка. Я ее не оправдываю, но такие тогда были»). Ф. Гладков разлучил любящих Мирона и Феню, так и не разрешил семейный конфликт Чумаловых, хотя критики в свое время упорно советовали ему написать благополучный конец. Даша, Феня были настоящие, «нутряные», по словам Ф. Гладкова, пролетарки, общественно-партийные работники, они искали новых семейных отношений: уважения, понимания, новой любви. Отказывались от личного счастья во имя дела, хотя жизнь показала, что далеко не всегда они были в этом правы, расплачивались одиночеством. Но все это проявили годы. А тогда, в пору написания, Ф. Гладков не мог, утверждает Б. Брайнина, иначе решить судьбу своих героинь.
Б. Брайнина не затушевывает слабые стороны произведений Ф. Гладкова, особенно первых романов, в частности характерное для беллетристов той поры чрезмерное увлечение диалектизмами, «разукрашиванием фразы», развернутыми метафорами, гиперболой эпитетов и т. д. Но это, по мнению критика, скорее внешняя – негладковская – дань распространенным заблуждениям. Это та, по выражению К. Федина, «литературная корь», которой переболела молодая советская литература.
А. В. Луначарский, отстаивая идейные и художественные достоинства «Цемента», – это было особенно важно, ибо все знали глубину его эстетического чутья, – предсказал в 1926 году его место в русской советской литературе: «На этом цементном фундаменте можно строить дальше». В исследовании о творчестве писателя В. Брайнина показала, что полувековая история развития нашей литературы подтвердила эти слова Луначарского.
Сегодня, в эпоху НТР, советские писатели вновь обращаются к принципам, основанным Ф. Гладковым в первом романе о рабочем классе. Интересную подробность рассказала Б. Брайнина! «…Федор Гладков внимательно, с большим дружелюбием следил за развитием, направлением таланта Даниила Гранина, высоко ценил его «Искателей». Он собирался написать Гранину. Не знаю, успел ли. Мне он написал следующее (письмо от 18 июля 1958 г., написанное его женой Татьяной Ниловной, под диктовку, так как ему самому писать было трудно): «…Хватит, по горло сыты всякого рода литературными бодрячками, кругленькими, розовощекими, везучими до пошлости… Мы побеждаем, строим коммунизм, прежде всего силой знаний, идей, широтой кругозора, интеллектуальной мощью передовых наших строителей. Потому приветствую «Искателей» Гранина; тут верный курс, верное направление» (стр. 13). Совсем недавно, продолжает Б. Брайнина, «я услышала выступление Гранина по радио; он говорил о Гладкове, о большом значении традиций «Цемента» в современной литературе, о труде, о рабочем классе» (стр. 14).
И тут я разрешу себе привести еще одну цитату, на этот раз из воспоминаний В. Гоффеншефера о Федоре Гладкове. Писатель говорил ему: «Хочу вам сказать, вот сейчас, стоя перед «чертой», – и не сочтите это за нескромность:
«Цемент»… положил начало новой традиции… А?
И он испытующе посмотрел на меня.
– Да, совершенно новой традиции – и не только в советской литературе. Только, дорогой мой, не «производственного» романа. Терпеть не могу этого термина и горжусь тем, что у меня в «Цементе» преобладает не производство цемента, а то, что символически выражено в этом названии, – люди, заново созидающие фундамент мира» 2.
Ф. Гладков имел основания гордиться, и Б. Брайнина еще раз подтвердила это в новой своей работе о творчестве писателя.
В начале рецензии было отмечено как положительное качество книги «Талант и труд» то, что автор внесла в нее документальный, мемуарный материал, – это сделало работу необычной и помогло интересно рассказать о Ф. Гладкове. Но иногда книга, по-моему, перенасыщена воспоминаниями, так, например, сам по себе интересный рассказ об А. Исаакяне, Д. Демирчяне (стр. 17 – 24), в общем-то, не дополняет представление о Ф. Гладкове, кажется искусственно «притянутым».
Уже было сказано, что Б. Брайнина посвятила целую главу взаимоотношениям Гладкова и Горького. Она пишет, что ставила перед собой задачу «только подчеркнуть неосновательность и недопустимость обывательских разговоров о том, что Гладков якобы не любил Горького. Все это глубоко неверно, несправедливо. Гладков по основным свойствам своего характера не любил «сотворять себе кумира» и подчас выражал эту нелюбовь резко, со свойственным ему полемическим задором» (стр. 208). Серьезный же разговор о роли М. Горького в жизни и творчестве Ф. Гладкова Б. Брайнина предоставила повести впоследствии науке о литературе. Жаль, что в этом случае Б. Брайнина от него отказалась. Сделать это было ей вполне под силу. Свидетельство тому – вся ее деятельность как критика и литературоведа.