Что же такое «ускоренное развитие»?

Более широкое, чем раньше, исследование теоретических аспектов литературоведения, усиление интереса к методологическим проблемам литературоведения, отмечаемое многими исследователями, – вот что характерно для нынешнего этапа развития вашей науки.

Работа в области методологии необходимо включает в себя элемент творческой самокритики, то есть проверку некоторых обобщающих «установок», до поры до времени считающихся как бы само собой разумеющимися. Казалось бы, если научное понятие употребляется очень часто по самым различным поводам, это означает, что его смысл вполне ясен. Однако проходит время, и «выясняется», что то самое понятие, обращение к которому должно помочь разрешить некую задачу, при более внимательном отношении к нему само выступает как дополнительное неизвестное, само оказывается проблемой.

Подобная метаморфоза происходит сейчас, на мой взгляд, с понятием «ускоренное развитие литературы».

1

Это понятие возникло в методологически «служебных» целях.

Исследователи национального своеобразия различных литератур столкнулись с такого рода фактами, которые не охватывались прежними терминами. Опыт ряда литератур Советского Востока, например, свидетельствовал о резком «скачке» от фольклорных традиций к современным художественным формам реализма. Понятие ускоренного развития первоначально и должно было зафиксировать своеобразие этого опыта, этого «скачка».

Некоторые ученые и сегодня толкуют интересующее нас понятие в рамках такого опыта. Г. Ломидзе, насколько я понимаю, относит термин именно к «молодым литературам».

«Мы справедливо говорим об ускоренном развитии ряда литератур, в прошлом не имевших богатых и многосторонних письменных традиций. К их числу обычно относят литературы киргизскую, казахскую, туркменскую, калмыцкую и другие», «ускоренное развитие не означает того, будто молодые литературы в исторически сжатые сроки проходят все этапы, все стадии, через которые шли старшие: по письменной традиции литературы. Ускоренность развития подразумевает «выпадение» ряда звеньев. Это – скачок к высшему качеству» ¹. Для его осуществления необходимы определенные социальные предпосылки, а именно: социалистическая действительность многонациональной страны, а также создаваемые при этом предпосылки эстетические (взаимосвязь литератур братских народов, приобщение молодых национальных культур к опыту более зрелых, учеба у них). Подобное толкование ускоренного развития, однако, не единственное. Все более крепнет тенденция расширить сферу применения данного понятия. Ускорение литературного процесса – здесь уже не столько «выпадение» звеньев, не столько «скачок», сколько хронологическая сжатость сроков прохождения тех или иных историко-литературных этапов. Например, «японская национальная литература прошла через все «классические» этапы буржуазной литературы, если считать «классическим» путь, проделанный литературами Англии, Франции и других народов Европы, то есть путь классицизма, романтизма, реализма, натурализма, символизма; только французской литературе для этого понадобилось целое столетие – весь XIX век, японской же не более 40 лет – с 70-х годов XIX века по 10-е годы XX века» ². Такую же картину можно наблюдать и в ряде литератур европейских стран (например, эстонской, латышской, болгарской). Здесь мы сталкиваемся с одним любопытным явлением. Этапы, которые, скажем, во французской литературе представляли собою последовательные, достаточно отделенные друг от друга ступени движения, в иных случаях словно «накладывались» один на другой, образуя своеобразный синтез. На примере литератур Востока этот вопрос разработан обстоятельно³. Но и к европейским литературам он имеет прямое отношение. Так, Г. Гачев, рассматривая исторический путь болгарской и русской литератур, считает, что в Болгарии «в ходе ускоренного развития, протекающего уже в условиях XIX в., ренессансные процессы будут совершаться, но уже не в чистом, а смешанном виде: внутри процессов, типичных для эпохи Просвещения и XIX в. и других. Аналогичное положение мы видим и в России, которая тоже не переживала особой эпохи Ренессанса, и ренессансные процессы совершались здесь запоздало в XVIII-XIX вв., слитные с тенденциями Просвещения (классицизм, сентиментализм) и XIX в. (романтизм, реализм)» ⁴.

Впрочем, дело не только в своеобразии исторического опыта болгарской литературы. Вообще «ускоренное развитие есть его стяжение» ⁵.

Ускорение – это значит быстрее, чем другие, пройти данный этап, а часто и настолько быстро, что он вообще «передвигается» внутрь этапа последующего. Таковы общие закономерности всякого «ускоренного» литературного процесса, имеющего место у того народа, который находится «в условиях, когда соседний народ (народы) уже прошел какой-то более длительный путь и накопил больший общественный и культурный опыт. Но так и только так всегда и совершалось развитие каждого народа, нации» ⁶.

Как видим, толкование термина может быть более узким и более широким, расшифровываться как «скачок» или как «накладывание ступеней». При всем этом имеем ли мы дело с «выпадением ряда звеньев» или с «накладыванием» их друг на друга, все равно, для того, чтобы обнаружить ускорение (или отставание), мы должны соотнести этапы исторического движения исследуемой литературы с этапами другой, неизбежно принимаемой за норму, за эталон.

Ощутить логическую уязвимость этой концепции в данном пункте достаточно легко. Сюда и направляют свои критические стрелы те ученые, которым сам термин представляется неправомерным. «Движение, пути, этапы!» – иронизирует один из них, Б. Реизов, – развитие литературы рассматривается как движение поезда, который не может прийти из Москвы в Ленинград, не пройдя всех промежуточных станций. Только прежде, сто лет назад, когда ездили на перекладных, приходилось тратить на это гораздо больше времени, чем теперь: теперь это «ускоренное движение» или «ускоренное развитие».

Конечно, можно попробовать отвести этот иронический образ ссылкой на «выпадение», но и такой ссылкой мы не снимем главного упрека В. Реизова: «Закономерность в данном случае усматривается не в связи литературы с жизнью, а в уподоблении каждой данной литературы какой-то другой, на нее нисколько не похожей» ⁷.

Удар, который нанес Б. Реизов по самой методологической основе данной концепции, кажется мне справедливым и сильным. И все же критика какой-либо теории с точки зрения чистой логики еще недостаточна, даже если и справедлива. Теоретическая конструкция возникает на базе определенных фактов, и критическое рассмотрение конструкции предполагает прежде всего проверку фактической ее обоснованности.

Поэтому обратимся к фактам, на которые опирается идея ускоренного развития.

2

Согласимся пока с тем, что ускоренное развитие есть «стяжение», то есть хронологически сжатые (более быстрые, чем «обычно») сроки пробегания данной национальной литературой того или другого этапа. Согласимся также считать историческое движение французской литературы нормой, эталоном. Займемся теперь некоторыми сопоставлениями более конкретно, чем это делают сторонники анализируемой концепции.

Французский классицизм существовал почти два столетия: «Комментарии к Депорту» Малерба появились в 1609 году, «Сид» Корнеля в 1636, «Поэтическое искусство» Буало в 1674, просветительски-классицистическая трагедия Вольтера «Заира» в 1732, «Кай Гракх» М. -Ж. Шенье в 1792 и позднеклассицистический труд Лагарпа «Лицей» в 1805 году. В России классицизм, в том числе и просветительское его крыло, по срокам развития более «сжат»: «Письмо о правилах российского стихотворства» ж «Ода на взятие Хотина» Ломоносова написаны в 1739 году, «Хорев» Сумарокова в 1747, «Фингал» Озерова и просветительско-классицистическая «Ода на правосудие» Пнина в 1805, «Рассуждение о старом и новом слоге российского языка» Шишкова в 1803 и уже анахроничный, отстававший от литературного процесса «Словарь древней и новой поэзии» Остолопова в 1821 году.

Таким образом, можно сделать вывод, что русская литература «пробежала» этап классицизма ускоренно, относительно литературы французской быстрее более чем в два раза.

Но оказывается – не только русская! По сведениям авторитетных курсов, классицизм в литературе Германии обнимает собою примерно семидесятилетие (от Готшеда до ранних романтиков), в Италии – более века (кончая Альфьери, Пиндемонте, отчасти Фосколо и Пеллико), в Испании – тот же срок (от «Общей поэтики» Лусана до патриотического классицизма Кинтаны эпохи антинаполеоновской войны). В Польше классицизм «поспешал» еще быстрее: период его формирования -70 – 80-е годы XVIII века, а ласточки романтизма – «Исторические песни» Немцевича и первый сборник Мицкевича «Баллады и романсы» – появились уже в 1816 и 1822 годах.

Любопытно взглянуть и на английскую литературу, чье историческое движение обычно заносится в общие скобки с французской. Нас ожидает «сюрприз»: классицизма в том его виде, того типа, который представлен великими созданиями Корнеля, Расина, Буало, здесь вообще почти не било («выпадение»!), во всяком случае, фигур, подобных перечисленным, Англия не знала. Можно сказать, что рационалистический этап английской литературы открылся почти сразу же «чистым» Просвещением.

Получается, что по отношению к французской литературе все другие национальные классицизмм «торопились». И это в литературах, развитие которых не рассматривается как ускоренное!

Ну, а что получится, если мы сопоставим этапы романтизма?

Если не считать протянувшейся сквозь десятилетия творческой деятельности последнего ветерана романтизма, неутомимого Виктора Гюго, французский романтизм обнимает собою период в тридцать – сорок лет – до конца 30-х – начала 40-х годов. Припомним: «Рене» Шатобриана появился в 1802 году, книга «О Германии» мадам де Сталь – в 1810, «Жан Сбогар» Нодье – в 1818, «Адольф» Койстана – в 1815. Затем идет новая, главная волна романтической литературы: «Поэтические размышления» Ламартина – 1820, «Гузла» Мериме – 1827, «Кромвель» и «Восточные мотивы» Гюго – 1827, 1829 годы, «Генрих III и его двор» Дюма-отца – 1829. В 30-е годы – еще одно романтическое поколение: «Лорензаччо» Мюссе – 1834, «Чаттертоя» и «Смерть волка» Виньи – 1835, 1843; «Консуэло» Ж. Санд – 1841 и т. д.

В России романтизм с успехом развивался примерно столько же времени, сколько и во Франции (я оставляю в стороне различные содержания тенденций внутри того или другого романтизма, имею здесь в виду только хронологию). «Людмилу» и «Светлану» Жуковский написал в 1808 и 1812 годах, романтические поэмы Пушкина, критические и эстетические работы Бестужева, Вяземского, Сомова, Галича – это 1820 – 1825 годы; в 30-е годы развивается романтическая проза Одоевского, Марлинского, Полевого, Гоголя («Вечера на хуторе близ Диканьки», второй вариант «Портрета»), романтическая драматургия («Дмитрий Калинин» Белинского, «Маскарад» Лермонтова); романтизм, особенно в лирике, захватывает и 40-е годы: в 1842 – вышел сборник Баратынского «Сумерки», активно работают Тютчев и Огарев, в 1841 заканчивает своего «Демона» Лермонтов. Словом, на этапе романтизма русская литература никуда не «торопилась» (относительно французской), а если и «торопилась», то вместе с французской и, пожалуй, английской – относительно других национальных романтизмов.

А вот в немецкой литературе романтизм просуществовал значительно дольше. Имея в виду даже не предромантические, не четко оформленные, а именно признанные явления, обнаруживаем, что начало романтизма в Германии падает на конец XVIII – начало XIX века: «Фрагменты» Шлегеля – 1798 год, «История Вильяма Ловеля» Тика (1796), курс берлинских лекций Шлегеля (1801), «Титан» Рихтера (1803). Где же его «конец»? Это – романтическое искусство Гуцкова, Веерта, Фрейлиграта, Гервега, не так ли? Это – Гейне, автор «Атта Тролля» (1843), произведения, которое он сам характеризовал как «последнюю вольную песнь романтизма», и сборника «Романсеро» (1851). То же самое можно сказать об итальянской и польской литературах. Таким образом, на этапе романтизма французская литература хронологической «нормой» вообще служить не может; в каждой национальной литературе «сроки пробегания» одного этапа могут быть «сжаты», а сроки другого – «расширены».

Хронологическая неравномерность движения не есть, однако, доказательство ускоренности (или замедленности) его.

Что же касается реализма, то, право же, сколько-нибудь непредвзятый взгляд на вещи обнаруживает и вовсе «странный» характер этого этапа: у него есть начало, но… нет конца.

В самом деле, кто открыл нам конечную границу реалистического этапа во французской литературе, которую мы согласились a priori трактовать как норму? Неужели натурализм или символизм пришли здесь на смену реализму? Или Бодлер и Золя не были современниками Флобера и Мопассана?

Реализм менялся – это безусловно. В те или другие периоды на авансцену литературной жизни выходили течения и группы, выглядевшие более новыми, чем реализм, – это тоже факт. Но идея «смены этапов» – весьма сомнительная в данном случае.

Качественная особенность реалистического искусства, может быть, наиболее ярко проявляется именно в его способности к непрерывному развитию. У реализма есть берега, но нет временных границ; он знает периоды упадка, но не умирания; раз возникнув, он не «исчезает», как «исчез» из мирового литературного процесса, скажем, классицизм. Очень важно уловить все существенные несходства между А. Франсом и Р. Ролланом, с одной стороны, и Флобером и Мопассаном – с другой (а этих последних – с Бальзаком и Стендалем). Но также важно понять и принципиальное родство всех их между собой именно как реалистов.

1. Г. И. Ломидзе, Методологические вопросы изучения взаимосвязей и вваимообогащения советских литератур, Изд. АН СССР, М. 1963, стр. 6. См. об этом также: И. Анисимов, О закономерностях современного литературного развития, «Вопросы литературы», 1963, N 7, стр. 25 (курсив здесь и далее мой. – Ю. С.).[↩]
2. Н. И. Конрад, Запад и Восток, «Наука», М. 1966, стр. 307.[↩]
3. См. об этом: там же, стр. 370, а также статьи И. Брагинского, Н. Айзенштока, Д. Комиссарова, А. Долининой в сб. «Проблемы становления реализма в литературах Востока», «Наука», М. 1964.[↩]
4. Г. Д. Гачев, Ускоренное развитие литературы (На материале болгарской литературы первой половины XIX в.), «Наука», М. 1964, стр. 102.[↩]
5. Там же, стр. 7.[↩]
6. Там же, стр. 8.[↩]
7. Б. Реизов, Об изучении литературы в современную эпоху, «Русская литература», 1965, N 1, стр. 10. См. об этом также: И. Г. Неупокоева, Национальные литературы в системе всемирной литературы, сб. «Современные буржуазные концепции истории всемирной литературы», «Наука», М. 1967, стр. 17 – 21.[↩]